Бада как током бьет.
- Так ты знал… все это время знал… как я не догадался!
- Разумеется, знал, сынок. Такого, чего бы я не знал, вообще немного. А того, чего я для тебя бы не сделал, и вовсе нет. Но каков же слизняк этот Эксли: ты в жизни любил двух женщин: одну он увел, а теперь покушается и на вторую! Такое нельзя оставлять безнаказанным, верно, сынок? Пусть сполна получит то, что заслужил.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Они потянулись друг к другу сразу, едва вошли в дом. Эд понимал: если не заняться любовью, придется заговорить - должно быть, то же самое чувствовала и Линн. В охотничьем домике пыльно: неубранная кровать, несвежее белье - на этом белье он в последний раз спал с Инес. Выключать свет Эд не стал: чем больше видишь, тем меньше думаешь. Яркий свет помог ему не кончить сразу. Чтобы отвлечься, он считал веснушки Линн. Медленные, неторопливые движения - словно оба стремились загладить бешеную спешку прошлого раза. На теле Линн Эд заметил несколько ссадин и понял: это Бад Уайт. Они любили друг друга медленно и нежно, а когда все кончилось, еще долго лежали молча, сплетясь телами, словно надеясь нежностью загладить ложь. А начав разговор, уже не могли остановиться. Позже Эд так и не вспомнил, кто из них первым произнес имя «Уайт».
Это была Линн. Ради Бада она солгала Пэтчетту - сказала, что ему ничего не грозит, что расследование зашло в тупик, и полицейские цепляются за соломинку. Солгала, потому что боялась: если Пирс начнет бороться за себя, для Бада это может обернуться бедой. Он кое-что знает о делах Пэтчетта: Пирс непременно попытается его подкупить - он уверен, что все на свете имеет свою цену, и не понимает, что ее Венделл не продается. Это ты заставил меня задуматься, говорила она Эду, это ты открыл мне глаза на то, чего я до сих пор старалась не замечать. Да, Пирс вытащил меня из грязи, научил одеваться, говорить и думать, но я ошибалась, когда считала, что он сделал из меня человека. Он сделал из меня шлюху - холодную, расчетливую, не способную ни к настоящей верности, ни к настоящей любви. Если бы не Бад, я бы жила спокойно, не подозревая, что мне чего-то недостает. Но он привлек меня тем, чего мне не хватает - а у него есть в избытке. Эд слушал, смущенный и подавленный ее сбивчивыми откровениями, чувствовав что должен быть откровенным в ответ, но не мог рассказать о том, что занимало его мысли, - об их с Джеком «сценарии». А Линн все не умолкала, словно наконец-то получив возможность выговориться: рассказывала о Баде Уайте и Инес - он встречался с ней время от времени, но ее гнев, ее обида на мир была сильнее его гнева и ненависти, с ней ему скоро становилось тяжело, и он возвращался к Линн. В голосе ее не слышалось ревности - а Эду ревность сжимала горло, и он кусал губы, чтобы не заорать или, переключившись на привычную роль полицейского, не засыпать ее вопросами: героин, шантаж, порнография - что, черт побери, ты обо всем этом знаешь? Но ее откровенность - и мягкие руки, гладившие ему грудь, - властно требовала не лжи, не допроса, даже не молчания - откровенности в ответ.
И он заговорил о своей семье - от прошлого к настоящему. Маменькин сынок Эдди, папин любимец Томас. Рассказал о том, о чем никому никогда не рассказывал - как плясал от радости, услышав, что шесть пуль прервали блистательную карьеру брата. Говорил о том, каково быть полицейским голубой крови - из династии, восходящей к Скотленд-Ярду шерлок-холмсовских времен. Об Инес. О том, как застрелил четверых, потому что Коутс назвал его трусом. О том, что Дадли Смит рьяно ищет козла отпущения - и, если найдет, Эллис Лоу и шеф Паркер, пожалуй, сочтут такое решение панацеей. И под конец, забыв об осторожности, - о Престоне Эксли во всей славе его и о журналах с чернильной кровью, журналах, таинственно связанных с убийством скандального репортера, с расчлененными детьми, с делом, двадцать четыре года назад связавшим отца и Рэя Дитерлинга. Он говорил и говорил, а когда его рассказ подошел к концу, Линн запечатала его губы поцелуем, и он заснул, крепко обняв ее покрытое ссадинами тело.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Победитель с Большой Буквы, коп-убийца. Отдадим должное Эксли - актера для своего сценария он подобрал на славу. Джек предварил свое появление звонком: «Хорошо, - ответил Пэтчетт, - я поговорю с вами. Сегодня в одиннадцать вечера. И приходите один».
Под рубашку Джек надел пуленепробиваемый жилет, под жилетом спрятал микрофон.
С собой: пакет героина, нож с выкидным лезвием, пистолет. Бензедрин спустил в унитаз - допинг ему сейчас ни к чему.
Легкая, почти приятная внутренняя дрожь - должно быть, это у актеров называется страхом сцены. Поднимается на крыльцо, нажимает кнопку звонка.
Пэтчетт открывает дверь. Зрачки крохотные, как булавочные головки, - Джеку хорошо знаком такой взгляд.
Джек - по сценарию:
- Привет, Пирс! - этаким развязно-презрительным тоном.
Пэтчетт впускает его, захлопывает дверь. Джек бросает пакет с наркотой ему в лицо. Пакет, раскрывшись, падает на пол.
- Это тебе. Пирс. Кажется, при заключении перемирия полагается преподносить дары. Конечно, это не то, что ты колешь бедолаге Йоркину, но, думаю, тебе все равно понравится. Кстати, знаешь, что окружной прокурор - мой свояк? Если мы с тобой договоримся, получишь в подарок и его дружбу.
Пэтчетт:
- Откуда это у тебя? - очень спокойно, даже ноздри не раздуваются. Прекрасно владеет собой.
Джек достает нож, скребет шею острием. Трогает шею пальцем, слизывает с пальца кровь - чистый псих, хоть сейчас Оскара давай!
- Да так, потряс парочку ниггеров. Ты ведь знаешь, как я это умею. Обо мне часто писали в «Строго секретно», а у вас с Сидом были общие дела, так что ты должен обо мне все знать.
Спокойно, без страха:
- Все не все, но кое-что мне известно. У меня хранится копия твоего досье. Помнится, пять лет назад мы заключили договор, и, как я понимаю, ты свою часть договора нарушил. Полагаю, протокол твоих показаний уже у твоего начальства.
Джек поигрывает ножом, упирает острие в ладонь. Снова выступает кровь. А теперь как они проигрывали это с Эксли:
- И все же я о тебе знаю куда больше, чем ты обо мне. Знаю, что стало с героином, украденным у Микки Коэна, как он попал к тебе и что ты с ним делаешь. Знаю, что ты торговал порнухой в пятьдесят третьем. Знаю, что ты использовал своих шлюх для шантажа. Все, что мне нужно, - мое досье и еще кое-какая информация. Отдашь мне то, что я хочу, и капитан Эксли оставит тебя в покое.
- Что за информация?
Слово в слово по сценарию:
- У нас с Хадженсом был договор. Я сливаю ему компру на высших полицейских чинов - он отдает мое досье и платит десять штук чистыми. Сид сказал, что вы с ним партнеры, так что я не слал докапываться до правды в деле «Флер-де-Лис» - ты знаешь, что так и было. Но Сида убили, а деньги и досье я так и не получил - думаю, их забрал убийца. Эти деньги мне сейчас нужны позарез, потому что меня вышибают из полиции без пенсии, а потому мне нужен тот ублюдок, который меня ограбил. Я знаю, что ты не изготовлял порноснимки в пятьдесят третьем - только продавал. Тот, кто делал снимки, и убил Сида. Назови имя - и я твой.
Пэтчетт улыбается. Джек улыбается в ответ: последняя реплика - дальше придется пустить в ход рукоять пистолета.
- Пирс, убийство в «Ночной сове» связано с порнухой и, возможно, с героином. И порнуха, и героин - твой бизнес. Хочешь в газовую камеру, Пирс?
Пэтчетт выхватывает пистолет, стреляет трижды. Пистолет с глушителем - слышатся лишь приглушенные хлопки. Джека отбрасывает к дверям: пули раскалывают спрятанный диктофон, отскакивают от бронежилета.
Еще три выстрела - два в бронежилет, один мимо.
Джек с грохотом падает на стол, вскакивает с пистолетом наготове. Затвор заедает. Пэтчетт прижимает Джека к столу, направляет пистолет ему в лицо, щелчок - осечка. Джеку удается выхватить нож, ударить, не глядя. Крик. Лезвие входит во что-то твердое.
Левая рука Пэтчетта пригвождена к столу. Правая описывает дугу - в ней шприц. Шприц вонзается в руку Джека - по венам разливается приятное тепло, перед глазами встает разноцветный туман. Откуда-то издалека - гром выстрелов, крик: «Эйб, Ли, не надо!» Языки пламени, дым. Джек скатывается со стола. Он еще успевает заметить, как корчится человек, пришпиленный к столу, и успевает подумать, что снова сесть на иглу - не так уж плохо.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
Что-то стряслось с его внутренними часами - даже не знает, среда сегодня или уже четверг. Целый вечер угробил на выкладки по «Ночной сове» - но Дадли даже записывать ничего не стал: все это ему давно известно. Дадли просидел с ним до полуночи, много говорил и уехал, так ничего толком и не объяснив, - встречаться с Эксли. Дадли хочет разрушить его карьеру, но Баду он сказал: «Пусть сполна получит то, что заслужил», а после истории с Линн смерть - самое малое, чего заслуживает этот подонок. Убить капитана полиции… Один поворот колесика, и пружина лопнет…
С этой мыслью он заснул - и проснулся через несколько часов: снилась ему Кэти Джануэй.
Перед глазами снова встал Спейд Кули.
Снова в «Билтмор», снова расспрашивает музыкантов - Спейд не появлялся, Собачник Перкинс смылся по каким-то своим делам. Ночной дежурный в Бюро окружного прокурора дал ему от ворот поворот - похоже, они там этим делом не занимаются вовсе. Прошвырнулся по Чайнатауну - ничего. Осторожно проехал мимо своего дома - у дверей дежурят в машине двое из ОВР. Проглотил на ходу гамбургер в круглосуточной забегаловке.
Занялся рассвет. В газетных киосках толстые стопки «Геральд» - пятница! Заголовки кричат о «Ночной сове»: негритосы жалуются на полицейский произвол, шеф Паркер обещает восстановить справедливость.
Наручные часы остановились. Бад хочет их завести, сверившись с радио, но пальцы дрожат, никак не получается подкрутить колесико, и он выбрасывает стобаксовые «Груен» в окно. Приступы усталости сменяются новыми приливами сил, и тогда вместо Кэти он думает об Эксли и Линн. Едет на Ноттингем-драйв - проверить машины у дома.
Белого «паккарда» нет - а ведь Линн всегда оставляет автомобиль на одном и том же месте.
Бад обходит дом кругом - никаких следов синего «плимута» Эксли. Соседка забирает с крыльца бутылку молока.
- Доброе утро, - говорит она. - Вы друг мисс Брэкен, верно?
Мерзкая старуха - Линн говорила, что она подглядывает к соседям в окна.
- Верно.
- Что ж, как видите, ее нет дома.
- А вы не знаете, куда она уехала?
- Ну…
- Что «ну»? Вы видели ее с мужчиной? Высоким, в очках?
- Нет, не видела. Ничего я не видела, и, пожалуйста, не кричите на меня, молодой человек.
Бад показывает ей жетон.
- Вы что-то знаете? Вы же хотели что-то сказать - говорите!
- Я собиралась сказать, что знаю, куда она поехала. Я слышала, как она разговаривала с управляющим, спрашивала у него дорогу. Но вы так нелюбезны, молодой человек…
- Дорогу куда?
- На озеро Эрроухед. И незачем так кричать, я бы и без того вам все рассказала.
* * *
Охотничий домик Эксли - о нем рассказы ваза Инес. Говорила, на крыше у него три флага: американский, калифорнийский и флаг полиции Лос-Анджелеса. Бад едет на Эрроухед, кружит вокруг озера, наконец находит дом: все три флага развеваются на ветру. У крыльца стоит белый «паккард» Линн. Синего «плимута» не видно.
Одним прыжком Бад взлетает на крыльцо. Дверь закрыта снаружи на засов. Бад входит - обычная комната, пыль, тишина.
Бросается в спальню. Смятая постель, запах пота, следы губной помады на простынях. Бад срывает простыни, выбивает пух из подушек, переворачивает матрац - под матрацем книжечка в кожаной обложке. Дневник Линн - тот самый дневник, о котором он много слышат, но ни разу в него не заглядывал.
Бад хватает его, хочет разорвать надвое по корешку - так он в молодости на спор рвал телефонные книги. Но останавливается: он должен туда заглянуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75