Крики не смолкали. Я подошел к Эймосу.
— Что вы, черт возьми, делаете? — заорал я, пытаясь быть услышанным.
— То, что ты сказал, — испытываем «Центурион» на воде.
— Идиот! Ты ведь мог утопить его. Почему ты не воспользовался испытательной камерой?
— Не было времени. Камеру я смог бы достать самое раннее через три дня, а ты сказал, что собираешься взлетать завтра.
Лебедки наполовину втянули самолет обратно на стапель, нос машины торчал из воды.
— Подожди здесь, — сказал Эймос. — Я дам задание людям, у них тройная оплата.
Он поспешил к тому месту, где рабочие уже установили трап. Эймос ловко, словно ему было вдвое меньше лет, вскарабкался по трапу, открыл дверь рядом с кабиной и исчез внутри самолета. Через минуту я услышал шум мотора, и откидной борт опустился, образовав проход в носовой части, достаточно широкий, чтобы в него мог въехать танк. Вскоре Эймос появился наверху пандуса.
— Отлично, ребята, — сказал он. — Вы знаете, что надо делать, пошевеливайтесь. Мы платим втрое не за разговоры.
После чего вернулся ко мне, и мы направились в его кабинет. На столе в кабинете стояла бутылка виски. Эймос достал из стенного шкафа два бумажных стаканчика и принялся разливать виски.
— Ты действительно собираешься лететь завтра? — спросил он. Я кивнул. — Я бы не полетел, — сказал Эймос. — То, что эта игрушка плавает, еще не значит, что она полетит. Там еще много всего, в чем нет полной уверенности. Но даже если она и взлетит, нет никакой гарантии, что удержится в полете. Она может рассыпаться на куски прямо в воздухе.
— Вот уж совсем ни к чему, — сказал я. — Хотя лететь мне в любом случае придется.
Эймос пожал плечами.
— Ты босс, — сказал он, протягивая мне один стаканчик, а другой поднося к губам. — Удачи тебе.
* * *
В два часа следующего дня мы еще не были готовы. Правый бортовой двигатель номер два гнал масло, как фонтан, каждый раз, когда его запускали, и мы никак не могли обнаружить причину утечки.
— Надо откатить самолет в мастерскую, — сказал Эймос.
— Сколько это займет времени?
— Часа два-три, если повезет и мы сразу обнаружим неисправность. Но лучше всего оставить его там до завтра.
Я посмотрел на часы.
— Нет нужды. До пяти у нас еще три часа светлого времени, — сказал я и, направившись в контору, добавил: — Вздремну немного у тебя в кабинете на диване. Как будет готово, сразу пришли за мной.
Однако уснуть в этом шуме и грохоте оказалось довольно сложно. Зазвонил телефон, и я встал, чтобы взять трубку.
— Алло, папа? — раздался голос Моники.
— Нет, это Джонас, я позову его.
— Спасибо.
Оставив трубку на столе, я пошел за Эймосом. Когда мы вернулись, он взял трубку, а я снова растянулся на диване. Услышав голос дочери, Эймос бросил на меня внимательный взгляд.
— Да, я сейчас занят. — Некоторое время он молчал, слушая Монику, потом улыбнулся. — Чудесно. А когда ты уезжаешь?.. Тогда я как только закончу работу, вылечу в Нью-Йорк. Мы отметим это дело. Поцелуй за меня Джо-Энн.
Он положил трубку и, подойдя ко мне, сказал:
— Это Моника.
— Я знаю.
— Она сегодня уезжает в Нью-Йорк. Хардин назначил ее главным редактором «Стиля» и велел немедленно быть на месте.
— Очень хорошо, — сказал я.
— Джо-Энн она тоже берет с собой. Ты ведь уже давно не видел девочку, да?
— Пять лет, с того момента, как ты увел их обеих из моего номера в Чикаго.
— Ты должен повидать ее, она очень похорошела.
Я посмотрел на него — Эймос Уинтроп в роли любящего деда?..
— Эймос, а ты, похоже, изменился, не так ли?
— Человек рано или поздно прозревает, — смущенно сказал Эймос. — Начинает понимать, что совершил много глупостей и причинил много боли людям, которых любил. И если он не последний подлец, то ему надо попытаться исправить свои ошибки.
— Я тоже слышал об этом, — саркастически заметил я. У меня не было настроения выслушивать нравоучения старого ублюдка, пусть даже и изменившегося. — Мне говорили, что обычно это происходит тогда, когда такой человек уже не в силах кого-нибудь трахнуть.
Старикан разозлился, и я узнал в нем прежнего Эймоса.
— Мне надо многое тебе сказать.
— Напри мер, Эймос?
— Все готово для установки двигателя, мистер Уинтроп, — раздался в дверях голос кого-то из персонала.
— Буду через минуту, — ответил Эймос и снова повернулся ко мне. — Напомни мне завтра об этом после полета.
Я усмехнулся ему вслед. Не такой уж он святой, чтобы его не в чем было упрекнуть. Я сел и принялся отыскивать под диваном ботинки.
Когда я вышел из кабинета, двигатель уже был запущен, работал он четко и мягко.
— Похоже, что теперь все в порядке, — сказал Эймос, оборачиваясь ко мне.
Я посмотрел на часы — половина пятого.
— Тогда начинаем. Чего еще ждать?
Эймос взял меня за руку.
— Мне действительно не удастся переубедить тебя?
Я покачал головой. Семнадцать миллионов были серьезным аргументом. Он поднес рупором руки ко рту и крикнул:
— Всем, за исключением летной команды, покинуть самолет.
Двигатель замолк, и воцарилась тишина. Через несколько минут последний рабочий покинул самолет через откидной борт. Из маленького окна кабины выглянул человек.
— Приказание выполнено, мистер Уинтроп, — сказал он.
Мы с Эймосом через откидной борт попали в грузовой отсек, по маленькому трапу поднялись в пассажирский салон и прошли в кабину. Там сидели трое молодых людей.
— Позвольте представить вам экипаж, мистер Корд, — сказал Эймос. — Справа Джо Кейтс — радист, в центре Стив Яблонски — инженер правого борта, двигатели один, три, пять, слева Барри Голд — инженер левого борта, двигатели два, четыре, шесть. За них можете не беспокоиться, все они ветераны флота и знают свою работу.
Мы обменялись рукопожатием, и я снова повернулся к Эймосу.
— А где второй пилот и штурман?
— Здесь, — ответил Эймос.
— Где?
— Это я.
— Черт возьми...
Уинтроп улыбнулся.
— Разве кто-нибудь знает эту крошку лучше меня? Я ведь больше полугода спал с ней каждую ночь, так что у меня больше прав на первый полет, чем у кого бы то ни было.
С этим нельзя было не согласиться. Я знал, что сейчас чувствует Уинтроп, такое же чувство испытал вчера я, когда собирался лететь на своем самолете.
Я опустился в кресло пилота.
— По местам, ребята.
— Есть, сэр.
Я улыбнулся про себя. Все в порядке, это были флотские парни. Я посмотрел на инструкцию на приборной доске.
— Закрыть откидной борт.
Внизу заработал двигатель. Через несколько минут на приборной доске вспыхнула красная лампочка и двигатель отключился.
— Борт поднят, сэр.
— Запустить первый и второй двигатели, — сказал я, щелкнув тумблерами запуска двигателей. Большие двигатели чихнули и выпустили облака черного дыма. Винты начали медленно вращаться. Когда двигатели набрали обороты, винты мягко засвистели.
— Правый борт двигатель один, режим нормальный, сэр.
— Левый борт двигатель два, режим нормальный, сэр, — отрапортовали бортинженеры.
Следующий пункт инструкции был мне незнаком. Вот уж, действительно, не самолет, а корабль с крыльями.
— Отдать концы, — скомандовал я.
Сидящий справа от меня Эймос протянул руку и нажал рычаг сброса тросов. На панели передо мной загорелась еще одна красная лампочка, и «Центурион» соскользнул в воду. Машина слегка погрузилась, нам был слышен плеск воды о нос самолета. Я наклонился и повернул штурвал. «Центурион» медленно развернулся и начал двигаться в направлении открытого моря. Я взглянул на Эймоса, он улыбнулся мне.
Я улыбнулся в ответ. Начало было положено, мы, по крайней мере, плыли.
4
Волна ударила в нос самолета, и брызги долетели до окна кабины. Я как раз дошел до последнего пункта инструкции. Их было почти сто. Казалось, минуло уже несколько часов с того времени, как мы стартовали. Я бросил взгляд на часы, на самом деле прошло всего шестнадцать минут. Я взглянул в окно. Шесть больших двигателей работали ровно, на винтах сверкали солнечные лучи и брызги. Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел радиста с надувным спасательным жилетом в одной руке и парашютом — в другой.
— Снаряжение на случай аварии, сэр.
Я посмотрел на него. Сам он уже надел снаряжение, то же самое сделали и два его колени.
— Положите за кресло.
Бросив взгляд на Эймоса, я увидел, что он тоже надел жилет и теперь пристегивал ремни парашюта. По его лицу было видно, что чувствует он себя не очень удобно. Он посмотрел на меня.
— Тебе тоже надо надеть.
— У меня своя примета. Если их не надевать, то они и не понадобятся.
Эймос не ответил, только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнул привязной ремень. Я оглядел кабину.
— Все готовы?
— Да, сэр, — ответили они разом.
Я наклонился и щелкнул выключателем на приборной доске. Все индикаторные лампочки загорелись зеленым светом. Теперь они загорятся красным только в случае аварии.
— Ну, ребята, начали.
Я немного прибавил скорость. «Центурион» вздрогнул, нос его слегка зарылся в волны, потом медленно приподнялся. Теперь самолет напоминал моторную лодку с задранным носом. Я взглянул на приборы, указатель скорости показывал девяносто.
До меня донесся голос Эймоса:
— Расчетная скорость взлета сто десять.
Я кивнул и увеличил скорость. Стрелка подползла к отметке сто, потом сто десять. Волны стучали в дно фюзеляжа, как заклепочный молот. Увеличив скорость до ста пятнадцати, я потянул ручку управления на себя.
Некоторое время ничего не происходило, и я увеличил скорость до ста двадцати. Внезапно «Центурион» задрожал и, подпрыгнув с поверхности воды, буквально взмыл в воздух. Стрелка указателя скорости скакнула к отметке сто шестьдесят, рычага управления двигались легко. Я бросил взгляд в окно, поверхность воды была в двухстах футах под нами. Мы летели.
— Черт побери, — выругался позади меня один из парней.
Эймос обвел всех торжествующим взглядом.
— Ну что, ребята, — сказал он, протягивая руку, — платите.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Я поспорил с каждым из них на доллар, они утверждали, что эта штука никогда не поднимется с воды.
Я улыбнулся в ответ. Машина медленно набирала высоту. На высоте шесть тысяч футов я развернул ее на запад, направив прямо в сторону заходящего солнца.
* * *
— Ей так легко управлять, как детской коляской! — радостно воскликнул Эймос со своего кресла.
Я посмотрел на него, стоя позади кресла радиста, который объяснял мне действие нового автоматического прибора записи сигналов. Можно было всего один раз отправить радиограмму, а потом включить автоматику, и прибор будет посылать записанную радиограмму до тех пор, пока не сядут батареи.
Лучи заходящего солнца окрасили седые волосы Эймоса в огненно-рыжий цвет, какой был у него в молодости. Я посмотрел на часы, они показывали пятнадцать минут седьмого. Мы находились над Тихим океаном в двухстах милях от берега. Пора было возвращаться.
— Эймос, — сказал я, — не хочется совершать первую посадку в темноте.
— Значит, капитан, как говорят на флоте, ложимся на обратный курс, — сказал радист, улыбнувшись.
— Отлично, матрос. — Я повернулся к Эймосу: — Ложимся на обратный курс.
— Есть, сэр.
Машина накренилась и плавно пошла на разворот, а я снова склонился над плечом радиста. Внезапно самолет тряхнуло, и я рухнул бы на него, если бы не успел ухватиться за его плечи.
— Опять неисправность в пятом двигателе, — крикнул бортинженер.
Я кинулся к своему креслу и посмотрел в окно. Из двигателя фонтаном било масло.
— Выключить его! — крикнул я, пристегиваясь ремнем. Жилы на шее Эймоса вздулись и стали похожи на стальную проволоку, он вцепился в штурвал, пытаясь удержать дергающуюся машину. Я ухватился за свой штурвал, и мы вместе выровняли ее.
— Пятый двигатель отключен, сэр, — крикнул бортинженер.
Я бросил взгляд на двигатель. Винты медленно вращались под действием ветра, но масло из двигателя не текло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Что вы, черт возьми, делаете? — заорал я, пытаясь быть услышанным.
— То, что ты сказал, — испытываем «Центурион» на воде.
— Идиот! Ты ведь мог утопить его. Почему ты не воспользовался испытательной камерой?
— Не было времени. Камеру я смог бы достать самое раннее через три дня, а ты сказал, что собираешься взлетать завтра.
Лебедки наполовину втянули самолет обратно на стапель, нос машины торчал из воды.
— Подожди здесь, — сказал Эймос. — Я дам задание людям, у них тройная оплата.
Он поспешил к тому месту, где рабочие уже установили трап. Эймос ловко, словно ему было вдвое меньше лет, вскарабкался по трапу, открыл дверь рядом с кабиной и исчез внутри самолета. Через минуту я услышал шум мотора, и откидной борт опустился, образовав проход в носовой части, достаточно широкий, чтобы в него мог въехать танк. Вскоре Эймос появился наверху пандуса.
— Отлично, ребята, — сказал он. — Вы знаете, что надо делать, пошевеливайтесь. Мы платим втрое не за разговоры.
После чего вернулся ко мне, и мы направились в его кабинет. На столе в кабинете стояла бутылка виски. Эймос достал из стенного шкафа два бумажных стаканчика и принялся разливать виски.
— Ты действительно собираешься лететь завтра? — спросил он. Я кивнул. — Я бы не полетел, — сказал Эймос. — То, что эта игрушка плавает, еще не значит, что она полетит. Там еще много всего, в чем нет полной уверенности. Но даже если она и взлетит, нет никакой гарантии, что удержится в полете. Она может рассыпаться на куски прямо в воздухе.
— Вот уж совсем ни к чему, — сказал я. — Хотя лететь мне в любом случае придется.
Эймос пожал плечами.
— Ты босс, — сказал он, протягивая мне один стаканчик, а другой поднося к губам. — Удачи тебе.
* * *
В два часа следующего дня мы еще не были готовы. Правый бортовой двигатель номер два гнал масло, как фонтан, каждый раз, когда его запускали, и мы никак не могли обнаружить причину утечки.
— Надо откатить самолет в мастерскую, — сказал Эймос.
— Сколько это займет времени?
— Часа два-три, если повезет и мы сразу обнаружим неисправность. Но лучше всего оставить его там до завтра.
Я посмотрел на часы.
— Нет нужды. До пяти у нас еще три часа светлого времени, — сказал я и, направившись в контору, добавил: — Вздремну немного у тебя в кабинете на диване. Как будет готово, сразу пришли за мной.
Однако уснуть в этом шуме и грохоте оказалось довольно сложно. Зазвонил телефон, и я встал, чтобы взять трубку.
— Алло, папа? — раздался голос Моники.
— Нет, это Джонас, я позову его.
— Спасибо.
Оставив трубку на столе, я пошел за Эймосом. Когда мы вернулись, он взял трубку, а я снова растянулся на диване. Услышав голос дочери, Эймос бросил на меня внимательный взгляд.
— Да, я сейчас занят. — Некоторое время он молчал, слушая Монику, потом улыбнулся. — Чудесно. А когда ты уезжаешь?.. Тогда я как только закончу работу, вылечу в Нью-Йорк. Мы отметим это дело. Поцелуй за меня Джо-Энн.
Он положил трубку и, подойдя ко мне, сказал:
— Это Моника.
— Я знаю.
— Она сегодня уезжает в Нью-Йорк. Хардин назначил ее главным редактором «Стиля» и велел немедленно быть на месте.
— Очень хорошо, — сказал я.
— Джо-Энн она тоже берет с собой. Ты ведь уже давно не видел девочку, да?
— Пять лет, с того момента, как ты увел их обеих из моего номера в Чикаго.
— Ты должен повидать ее, она очень похорошела.
Я посмотрел на него — Эймос Уинтроп в роли любящего деда?..
— Эймос, а ты, похоже, изменился, не так ли?
— Человек рано или поздно прозревает, — смущенно сказал Эймос. — Начинает понимать, что совершил много глупостей и причинил много боли людям, которых любил. И если он не последний подлец, то ему надо попытаться исправить свои ошибки.
— Я тоже слышал об этом, — саркастически заметил я. У меня не было настроения выслушивать нравоучения старого ублюдка, пусть даже и изменившегося. — Мне говорили, что обычно это происходит тогда, когда такой человек уже не в силах кого-нибудь трахнуть.
Старикан разозлился, и я узнал в нем прежнего Эймоса.
— Мне надо многое тебе сказать.
— Напри мер, Эймос?
— Все готово для установки двигателя, мистер Уинтроп, — раздался в дверях голос кого-то из персонала.
— Буду через минуту, — ответил Эймос и снова повернулся ко мне. — Напомни мне завтра об этом после полета.
Я усмехнулся ему вслед. Не такой уж он святой, чтобы его не в чем было упрекнуть. Я сел и принялся отыскивать под диваном ботинки.
Когда я вышел из кабинета, двигатель уже был запущен, работал он четко и мягко.
— Похоже, что теперь все в порядке, — сказал Эймос, оборачиваясь ко мне.
Я посмотрел на часы — половина пятого.
— Тогда начинаем. Чего еще ждать?
Эймос взял меня за руку.
— Мне действительно не удастся переубедить тебя?
Я покачал головой. Семнадцать миллионов были серьезным аргументом. Он поднес рупором руки ко рту и крикнул:
— Всем, за исключением летной команды, покинуть самолет.
Двигатель замолк, и воцарилась тишина. Через несколько минут последний рабочий покинул самолет через откидной борт. Из маленького окна кабины выглянул человек.
— Приказание выполнено, мистер Уинтроп, — сказал он.
Мы с Эймосом через откидной борт попали в грузовой отсек, по маленькому трапу поднялись в пассажирский салон и прошли в кабину. Там сидели трое молодых людей.
— Позвольте представить вам экипаж, мистер Корд, — сказал Эймос. — Справа Джо Кейтс — радист, в центре Стив Яблонски — инженер правого борта, двигатели один, три, пять, слева Барри Голд — инженер левого борта, двигатели два, четыре, шесть. За них можете не беспокоиться, все они ветераны флота и знают свою работу.
Мы обменялись рукопожатием, и я снова повернулся к Эймосу.
— А где второй пилот и штурман?
— Здесь, — ответил Эймос.
— Где?
— Это я.
— Черт возьми...
Уинтроп улыбнулся.
— Разве кто-нибудь знает эту крошку лучше меня? Я ведь больше полугода спал с ней каждую ночь, так что у меня больше прав на первый полет, чем у кого бы то ни было.
С этим нельзя было не согласиться. Я знал, что сейчас чувствует Уинтроп, такое же чувство испытал вчера я, когда собирался лететь на своем самолете.
Я опустился в кресло пилота.
— По местам, ребята.
— Есть, сэр.
Я улыбнулся про себя. Все в порядке, это были флотские парни. Я посмотрел на инструкцию на приборной доске.
— Закрыть откидной борт.
Внизу заработал двигатель. Через несколько минут на приборной доске вспыхнула красная лампочка и двигатель отключился.
— Борт поднят, сэр.
— Запустить первый и второй двигатели, — сказал я, щелкнув тумблерами запуска двигателей. Большие двигатели чихнули и выпустили облака черного дыма. Винты начали медленно вращаться. Когда двигатели набрали обороты, винты мягко засвистели.
— Правый борт двигатель один, режим нормальный, сэр.
— Левый борт двигатель два, режим нормальный, сэр, — отрапортовали бортинженеры.
Следующий пункт инструкции был мне незнаком. Вот уж, действительно, не самолет, а корабль с крыльями.
— Отдать концы, — скомандовал я.
Сидящий справа от меня Эймос протянул руку и нажал рычаг сброса тросов. На панели передо мной загорелась еще одна красная лампочка, и «Центурион» соскользнул в воду. Машина слегка погрузилась, нам был слышен плеск воды о нос самолета. Я наклонился и повернул штурвал. «Центурион» медленно развернулся и начал двигаться в направлении открытого моря. Я взглянул на Эймоса, он улыбнулся мне.
Я улыбнулся в ответ. Начало было положено, мы, по крайней мере, плыли.
4
Волна ударила в нос самолета, и брызги долетели до окна кабины. Я как раз дошел до последнего пункта инструкции. Их было почти сто. Казалось, минуло уже несколько часов с того времени, как мы стартовали. Я бросил взгляд на часы, на самом деле прошло всего шестнадцать минут. Я взглянул в окно. Шесть больших двигателей работали ровно, на винтах сверкали солнечные лучи и брызги. Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел радиста с надувным спасательным жилетом в одной руке и парашютом — в другой.
— Снаряжение на случай аварии, сэр.
Я посмотрел на него. Сам он уже надел снаряжение, то же самое сделали и два его колени.
— Положите за кресло.
Бросив взгляд на Эймоса, я увидел, что он тоже надел жилет и теперь пристегивал ремни парашюта. По его лицу было видно, что чувствует он себя не очень удобно. Он посмотрел на меня.
— Тебе тоже надо надеть.
— У меня своя примета. Если их не надевать, то они и не понадобятся.
Эймос не ответил, только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнул привязной ремень. Я оглядел кабину.
— Все готовы?
— Да, сэр, — ответили они разом.
Я наклонился и щелкнул выключателем на приборной доске. Все индикаторные лампочки загорелись зеленым светом. Теперь они загорятся красным только в случае аварии.
— Ну, ребята, начали.
Я немного прибавил скорость. «Центурион» вздрогнул, нос его слегка зарылся в волны, потом медленно приподнялся. Теперь самолет напоминал моторную лодку с задранным носом. Я взглянул на приборы, указатель скорости показывал девяносто.
До меня донесся голос Эймоса:
— Расчетная скорость взлета сто десять.
Я кивнул и увеличил скорость. Стрелка подползла к отметке сто, потом сто десять. Волны стучали в дно фюзеляжа, как заклепочный молот. Увеличив скорость до ста пятнадцати, я потянул ручку управления на себя.
Некоторое время ничего не происходило, и я увеличил скорость до ста двадцати. Внезапно «Центурион» задрожал и, подпрыгнув с поверхности воды, буквально взмыл в воздух. Стрелка указателя скорости скакнула к отметке сто шестьдесят, рычага управления двигались легко. Я бросил взгляд в окно, поверхность воды была в двухстах футах под нами. Мы летели.
— Черт побери, — выругался позади меня один из парней.
Эймос обвел всех торжествующим взглядом.
— Ну что, ребята, — сказал он, протягивая руку, — платите.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Я поспорил с каждым из них на доллар, они утверждали, что эта штука никогда не поднимется с воды.
Я улыбнулся в ответ. Машина медленно набирала высоту. На высоте шесть тысяч футов я развернул ее на запад, направив прямо в сторону заходящего солнца.
* * *
— Ей так легко управлять, как детской коляской! — радостно воскликнул Эймос со своего кресла.
Я посмотрел на него, стоя позади кресла радиста, который объяснял мне действие нового автоматического прибора записи сигналов. Можно было всего один раз отправить радиограмму, а потом включить автоматику, и прибор будет посылать записанную радиограмму до тех пор, пока не сядут батареи.
Лучи заходящего солнца окрасили седые волосы Эймоса в огненно-рыжий цвет, какой был у него в молодости. Я посмотрел на часы, они показывали пятнадцать минут седьмого. Мы находились над Тихим океаном в двухстах милях от берега. Пора было возвращаться.
— Эймос, — сказал я, — не хочется совершать первую посадку в темноте.
— Значит, капитан, как говорят на флоте, ложимся на обратный курс, — сказал радист, улыбнувшись.
— Отлично, матрос. — Я повернулся к Эймосу: — Ложимся на обратный курс.
— Есть, сэр.
Машина накренилась и плавно пошла на разворот, а я снова склонился над плечом радиста. Внезапно самолет тряхнуло, и я рухнул бы на него, если бы не успел ухватиться за его плечи.
— Опять неисправность в пятом двигателе, — крикнул бортинженер.
Я кинулся к своему креслу и посмотрел в окно. Из двигателя фонтаном било масло.
— Выключить его! — крикнул я, пристегиваясь ремнем. Жилы на шее Эймоса вздулись и стали похожи на стальную проволоку, он вцепился в штурвал, пытаясь удержать дергающуюся машину. Я ухватился за свой штурвал, и мы вместе выровняли ее.
— Пятый двигатель отключен, сэр, — крикнул бортинженер.
Я бросил взгляд на двигатель. Винты медленно вращались под действием ветра, но масло из двигателя не текло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100