Он посмотрел на бумаги, потом на меня. В его глазах светилась холодная ненависть.
— Почему вы сделали это? — закричал он. — Потому что так сильно ненавидите евреев? А ведь я всегда пытался помочь вам.
Тут я взорвался, выскочив из-за стола, я выдернул его из кресла и прижал к стене.
— Послушай, мелкий еврейский ублюдок, я сыт по горло твоим враньем. Каждый раз, когда ты предлагал свою помощь, ты залезал в мой карман. И теперь тебя тревожит, что я больше не допущу этого.
— Фашист! — завопил он.
Я опустил его и повернулся к Макаллистеру.
— Передавай бумаги в суд и возбуждай уголовное дело против Нормана и его жены по обвинению в обкрадывании компании, — сказал я и направился к двери.
— Вернитесь, — подал голос Берни, снова усаживаясь за стол. — Мы можем решить этот вопрос за несколько минут. Как джентльмены.
* * *
Я стоял у окна и наблюдал за Норманом, подписывающим бумаги на передачу акций. В его позе было что-то неестественное. Ручка заскрипела, когда он росчерком пера перечеркнул труды своей жизни.
Если человек тебе не нравится, то ты не испытываешь к нему жалости. А в моих глазах Норман был вызывающий презрение старик, у которого абсолютно отсутствовали чувство порядочности, честность, такт. Ради своего благополучия он мог всех принести в жертву, но когда его рука подписывала бумагу за бумагой, чувствовалось, что из золотого пера вместе с чернилами вытекала его кровь.
Я отвернулся и посмотрел в окно с высоты тридцатого этажа. Люди казались совсем крошечными, у них были маленькие мечты и сиюминутные планы. Завтра суббота — их выходной. Возможно, они поедут на пляж или пойдут гулять в парк. Если есть деньги, то можно поехать за город. Там они будут сидеть на траве, рядом с женами, и наблюдать за детьми, бегающими босиком по прохладной земле. Они были счастливчиками. Им не приходилось жить в джунглях, где ценность отдельного индивида определялась его способностью жить с волками. Они не родились от отцов, которые не любили своих сыновей, потому что те не были их подобием. Их не окружали люди, мечтавшие только о том, чтобы присосаться к чужому источнику благополучия. И если они любили, то ими руководили чувства, а не расчет.
Так должно быть внизу, но я находился наверху, как будто на небесах, где рядом не было никого, кто мог бы сказать мне, что можно делать, а что нельзя. Здесь мне приходилось устанавливать собственные правила, и все должны были подчиняться им — нравились они или нет. И так будет, пока я буду находиться наверху, а я собирался находиться наверху долго — пока люди, произносящие мое имя не будут точно знать, чье имя они произносят. Мое, а не моего отца.
Я отвернулся от окна, подошел к столу, взял бумаги и проглядел их. Под ними стояла подпись Бернард Б. Норман.
Норман взглянул на меня и попытался улыбнуться, но безуспешно. Много лет назад, когда Берни Норманович открыл свой первый дешевый кинотеатр на Четвертой улице в Ист-Сайде, никто не мог подумать, что в один прекрасный день он продаст свою компанию за три с половиной миллиона.
Отныне он меня не интересовал. Он ограбил компанию больше, чем на пятнадцать миллионов, и единственное, что хоть как-то оправдывало его, это то, что он основал эту компанию.
— Думаю, что это вам тоже понадобится, — сказал он, залезая во внутренний карман пиджака и доставая сложенный лист бумаги.
Я развернул бумагу. Это было его заявление об отставке с поста президента и председателя совета директоров. Я удивленно посмотрел на него.
— Я могу что-нибудь еще сделать для вас? — спросил Норман.
— Нет, — ответил я.
— Вы не правы, мистер Корд. — Он подошел к телефону, стоящему на столике в углу. — Алло, это Норман. Можете соединить с мистером Кордом прямо сейчас, — сказал он и как-то нервно протянул мне трубку. Я услышал голос телефонистки.
— Лос-Анджелес, соединяю с мистером Кордом.
В трубке раздались щелчки. Я увидел, как Берни внимательно посмотрел на меня и, направившись к двери, бросил племяннику:
— Пошли, Дэвид.
Вулф поднялся из кресла.
— А вы, Дэвид, останьтесь, — сказал я, прикрывая рукой трубку.
Племянник посмотрел на дядю, тряхнул головой и снова уселся в кресло. Старик пожал плечами.
— Мог ли я ожидать большего от моей собственной плоти и крови? — сказал он, закрывая за собой дверь.
На другом конце прозвучал женский голос, показавшийся мне знакомым.
— Джонас Корд?
— Да, кто это?
— Элен Гейлард. Я пытаюсь связаться с вами весь день. Рина, Рина... — ее голос затих.
У меня сжалось сердце.
— Да, мисс Гейлард, что с Риной?
— Она умирает, мистер Корд, — в трубке послышалось всхлипывание. — Она хочет увидеть вас.
— Умирает?! — я не мог поверить этому. Только не Рина. С ней ничего не могло случиться.
— Да, мистер Корд. Энцефалит. Вам лучше поторопиться, доктора не знают, сколько она протянет. Она в клинике Колтона в Санта-Моника. Могу я сказать ей, что вы приедете?
— Скажите, что я уже выехал, — ответил я, опуская трубку.
Я повернулся и посмотрел на Дэвида Вулфа. На лице его было какое-то странное выражение.
— Вы знали? — спросил я.
Он кивнул и поднялся.
— Да, знал.
— И почему же не сказали мне?
— Разве я мог? Дядя боялся, что если вы узнаете об этом, то не захотите покупать его акции.
В комнате повисла гнетущая тишина. Я снова взял трубку и назвал телефонистке номер Морриса на аэродроме Рузвельта.
— Хотите, чтобы я ушел? — спросил Вулф.
Я покачал головой. Меня обвели вокруг пальца, продав компанию, которая ничего не стоила, провели как ребенка, но я был не вправе жаловаться, я знал правила игры.
Но сейчас даже это не имело значения, ничего не имело значения, кроме Рины. Я нетерпеливо ругался про себя, ожидая, когда Моррис подойдет к телефону.
Успеть к Рине я мог только полетев туда на КЭ-4.
5
В ярко освещенном ангаре полным ходом шли приготовления к полету. Сварщики работали на крыльях. Прикрывая лица масками, они приваривали под крылья дополнительные топливные баки. Позади самолета высилась гора деталей, которые механики удаляли за ненадобностью. Они снимали все, что могло облегчить вес.
Подошел Моррис, и взглянул на часы. Было около двенадцати, значит, в Калифорнии около девяти.
— Долго еще? — спросил я.
— Не очень, — он взглянул на лист бумаги, который держал в руке. — Мы сняли все, но вес машины все-таки превышает подъемную силу на тысячу двести фунтов.
Согласно сводке погоды, на западе шла гроза. Мне придется облетать зону грозы с юга. Моррис рассчитал, что понадобиться на сорок три процента топлива больше непосредственно для полета и еще на семь процентов больше — для резерва.
— Почему вы не хотите подождать до утра? — спросил конструктор. — Возможно, погода наладится и вы сможете лететь по прямой.
— Нет.
— Боже мой! — воскликнул он. — Неизвестно даже, удастся ли вам взлететь. Если вам так уж необходимо покончить с собой, почему бы не воспользоваться револьвером?
Я повернулся и посмотрел на кучу деталей позади самолета.
— Сколько весит радиостанция?
— Пятьсот десять фунтов, — быстро ответил он, потом уставился на меня. — Вы этого не сделате. Как, черт возьми, вы будете узнавать сводку погоды по ходу полета?
— Точно так же, как делал это, когда на самолетах еще не было радиостанций. Снимайте ее. — Моррис направился к самолету, качая головой. У меня появилась еще одна идея. — Сколько весит система кислородного обеспечения кабины?
— Шестьсот семьдесят фунтов вместе с баллонами.
— Тоже снимайте, я полечу низко.
— Вам понадобится кислород при перерлете через горы.
— Положите в кабину небольшой баллон.
Из кабинета я позвонил Базу в Лос-Анджелес. Он уже ушел, и меня соединили с его квартирой.
— Баз, это Джонас.
— А я все думал, когда ты дашь о себе знать.
— Мне нужна твоя помощь.
— В чем дело?
— Я вылетаю на побережье и хочу, чтобы по всему маршруту на наших ангарах были установлены сигналы сводок погоды.
— А что случилось с радиостанцией?
— Я полечу на КЭ-4 и без посадки, поэтому максимально облегчил вес.
Баз присвистнул.
— Не советую этого делать, дружище.
— Это решено. Используйте прожектора и светосигнальные аппараты, а в дневное время рисуйте прямо на крышах ангаров.
— Будет сделано. Какой у тебя маршрут?
— Я еще не решил. Пусть будут готовы все аэродромы.
— Хорошо. Удачи тебе.
Я положил трубку. Именно это мне и нравилось в Базе — его надежность. Он не тратил время на глупые вопросы типа «почему, когда, где». Просто исполнял все, что ему говорили. По-настоящему его интересовали только воздушные трассы, поэтому «Интерконтинентал Эркрафт» быстро превращалась в крупнейшую компанию страны.
Я взял со стола бутылку виски и сделал большой глоток, потом подошел к дивану и лег. У меня было немного времени для отдыха, пока механики закончат работу. Я отключился.
Почувствовав, что рядом с диваном стоит Моррис, я открыл глаза и посмотрел на него.
— Готово?
Он кивнул. Я сел на диване и выглянул через окошко в ангар. Он был пуст.
— А где машина?
— Выкатили и прогревают.
— Отлично, — сказал я и взглянул на часы. Было начало четвертого. Я пошел умываться, и Моррис проследовал за мной.
— Вы действительно думаете, что надо лететь?
— Я должен.
— Я положил в кабину шесть сэндвичей с мясом и два термоса с черным кофе.
— Спасибо, — сказал я, направляясь к выходу.
Моррис остановил меня. В руке он держал небольшую белую бутылочку.
— Я позвонил доктору, и он прислал это для вас.
— Что это такое?
— Новое средство — бензедрин. Если будете чувствовать, что засыпаете, примите одну таблетку, это вас взбодрит. Но будьте осторожны, не увлекайтесь ими.
Мы подошли к самолету.
— Не переключайтесь на резервные баки, пока в основных не останется меньше четверти топлива. Иначе подача самотеком может заблокироваться.
— А как я определю, что резервные баки работают?
— Если они не будут работать, то произойдет сброс газа, а если заблокируются, то стрелка указателя останется на отметке четверти, даже если баки будут пусты.
Я бросил на него быстрый взгляд, но промолчал. Взобравшись на крыло, я почувствовал, что кто-то тронул меня за ногу, и обернулся.
Внизу стоял Форрестер, на его лице было написано крайнее изумление.
— Что вы собираетесь делать с самолетом?
— Лететь в Калифорнию.
— А как же завтрашние испытания? — крикнул он. — Я даже пригласил Стива Рандала.
— Сожалею, но придется отменить.
— А генерал? Как я объясню ему? Он будет рвать и метать.
Я забрался в кабину и посмотрел на Форрестера.
— Это уже не моя забота, а ваша.
— А если что-то случится с самолетом?
Я усмехнулся. Да, я не ошибся в нем. Теперь, в связи с его новыми обязанностями, его больше заботила судьба самолета, чем моя.
— Значит, сделаете другой, — крикнул я. — Вы президент компании.
Я отпустил тормоза и начал медленно выруливать на взлетную полосу. Развернув машину по ветру, я начал разгон. Уже почти в конце взлетной полосы на скорости сто сорок машина легко взмыла в небо.
На высоте четыреста футов я выровнял самолет и взял направление на юг. Обернувшись, я отметил, что Полярная звезда находилась точно у меня за спиной, она ярко мерцала в чистом темном небе. Было трудно поверить, что всего за тысячу миль отсюда небо затянуто облаками. Пролетая над Питсбургом, я вспомнил, чему учил меня Невада, когда я был ребенком. Мы были на охоте, и он указал мне на Полярную звезду.
— Индейцы говорят, что когда Полярная звезда мерцает, гроза движется на юг.
Я снова оглянулся. Полярная звезда мерцала точно так же, как в ту ночь. Я вспомнил другую индейскую примету: кратчайший путь на запад по ветру. Если индейцы правы, то когда я достигну Мидвеста, гроза будет южнее меня. Я развернул самолет по ветру, теперь уже Полярная звезда сверкала над моим правым плечом.
Ныла спина, плечи, руки, ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100