Ирвинг сказал, что если Джонас не купит акции, то он будет вынужден продать их Шеффилду.
Роза поднялась.
— Ну что ж, ты сделал все, что мог, — деловым тоном сказала она. — Пошли обедать.
Дэвид встал, и в этот момент в кабинет вошла секретарша.
— Телеграмма из Лондона, мистер Вулф.
Дэвид развернул телеграмму. Она гласила:
«Начало съемок „Грешницы“ назначается на первое марта. Корд». Он протянул было телеграмму Розе, но тут в кабинет снова вошла секретарша.
— Еще одна телеграмма, мистер Вулф.
Дэвид быстро распечатал ее и, пробежав глазами, испытал чувство огромного облегчения.
«Макаллистер выдаст все необходимые средства для борьбы с Шеффилдом», — говорилось во второй телеграмме. Как и первая, она была подписана «Корд». Он передал обе телеграммы Розе. Она прочитала их и посмотрела на мужа сияющими глазами.
— Мы победили! — воскликнула она, и в этот момент дверь снова открылась.
— Ну что еще, мисс Вильсон? — раздраженно спросил Дэвид. Девушка в нерешительности остановилась в дверях.
— Простите за беспокойство, мистер Вулф, но только что пришла еще одна телеграмма.
— Хорошо, не стойте там, давайте ее сюда. Это нам обоим, — сказал он, протягивая телеграмму Розе. — Прочти.
Роза посмотрела на телеграмму, потом на Дэвида. На лице ее сияла улыбка. Дэвид прочитал телеграмму, зажатую в ее руке: «Желаю счастья! Надеюсь, что у вас будут двойняшки!»
Эта телеграмма была подписана «Джонас».
Книга седьмая
Джонас — 1940
1
— Черт возьми, какую глупость мы совершили, — выругался Форрестер, поднимая в воздух КЭ-200 вслед за группой «спитфайров».
— Какую? — спросил я из кресла второго пилота, оглядываясь на Лондон, подернутый утренним туманом. Внизу кое-где еще виднелось пламя пожаров — результат вчерашнего ночного налета. — Они не купили наш самолет, зато купят все В-17, которые мы сможем выпустить.
— Да я не об этом, — проворчал Роджер.
— Первый и второй двигатели проверены, — раздался позади нас голос Морриса, — третий и четвертый двигатели проверены. Теперь можешь убавить подачу топлива.
Роджер убавил подачу топлива.
— Я вот что имею в виду, — сказал он, оборачиваясь к Моррису, выполнявшему функции бортинженера. — Мы совершили глупость, что полетели все вместе в одном самолете. А если он рухнет? Кто тогда будет управлять компанией?
Я улыбнулся.
— Не стоит так беспокоиться.
— Но именно за это ты и платишь мне деньги. Президент компании обязан беспокоиться, особенно при таком темпе роста доходов. В прошлом году наш общий доход составил тридцать пять миллионов, а в этом году, за счет военных заказов, он составит свыше ста миллионов. Надо начинать подбирать персонал, который смог бы заменить нас в случае, если с нами что-нибудь произойдет.
Я достал сигарету.
— А что с нами может произойти? — спросил я, глядя на него сквозь клубы табачного дыма. — Разве что ты позавидуешь королевским военно-воздушным силам и вновь вернешься на службу?
Он вытащил у меня изо рта сигарету и затянулся.
— Ты же знаешь, Джонас, что я не могу иметь дело с этими парнями. Если уж мне суждено летать в председательском кресле, то я предпочитаю делать это у тебя. Здесь хоть я, по крайней мере, возглавляю генеральный штаб.
Конечно, он был прав. Война вынуждала нас к такому расширению производства, которое нам и не снилось. К этому мы не были готовы.
— Нам нужен управляющий канадским заводом, — продолжал Роджер.
Я молча кивнул. И здесь он был прав. На своих американских заводах мы будем выпускать детали для самолетов, а потом отправлять их для сборки в Канаду. После сборки канадские военно-воздушные силы будут перегонять самолеты в Англию. Если отладить такую систему, на производство одного самолета у нас будет уходить около трех недель.
У этой идеи имелись значительные преимущества в плане налогов. Строительство завода брались финансировать канадское и английское правительства, и это было нам выгодно. Во-первых, само строительство обойдется дешевле, потому, что мы не будем выплачивать проценты, а во-вторых, налоги с чистого дохода будут выплачиваться в Канаде, где налоговая скидка в четыре раза меньше, чем у дядюшки Сэма. Пилотам это тоже будет выгодно, так как они смогут заработать американские доллары.
— Хорошо, я согласен. Но ни у кого из наших служащих нет опыта по управлению таким громадным производством. Только у Морриса, но его мы отдать не можем. У тебя есть кто-нибудь на примете? — спросил я.
— Конечно, но эта кандидатура тебе не понравится.
Я посмотрел на него.
— Скажи кто, а там видно будет.
— Эймос Уинтроп.
— Нет!
— Он единственный, кто сможет справиться с таким производством. И надо бы поторопиться. При нынешнем развитии событий его обязательно кто-нибудь перехватит.
— Ну и пусть забирают этого говнюка и пьяницу. За что бы он ни брался, всегда заваливал дело.
— Он знает производство самолетов, — продолжал упорно настаивать Форрестер. — Я слышал, что произошло между вами, но к делу это не имеет отношения.
Я молчал. Впереди нас самолет командира группы «спит-файров» покачал крыльями. Это был сигнал вхождения в радиосвязь. Форрестер наклонился и щелкнул тумблером рации.
— Слушаю, капитан.
— Старик, в этой точке мы покидаем вас.
Я взглянул вниз. Под нами расстилались воды Атлантического океана, мы находились в сотнях миль от Британских островов.
— Все в порядке, капитан, — сказал Форрестер. — Спасибо.
— Счастливо добраться домой, ребята. И не забудьте прислать нам побольше самолетов, они понадобятся летом, чтобы отплатить немцам.
Форрестер рассмеялся. Над Англией нависла серьезная угроза, а эти парни уже думают о том, как будут бить немцев.
— Вы получите их, капитан.
— Все, конец связи.
«Спитфайр» снова покачал крыльями, и вся группа пошла на разворот, беря курс к родным берегам. Наступила тишина, и мы остались одни над Атлантикой. Я отстегнул ремень безопасности, поднялся.
— Если у вас все в порядке, то пойду немного вздремну.
Роджер кивнул. Я открыл дверь кабины.
— Подумай над моими словами, — бросил мне вслед Форрестер.
— Если ты об Эймосе Уинтропе, то считай, разговора не было.
Моррис с унылым видом сидел в кресле бортинженера. Когда я вошел, он поднял голову и произнес печальным тоном:
— Я этого не понимаю. Ведь все легко можно посчитать. Экипаж В-17 пять человек, а у нас девять. До Германии им лететь самое большое две тысячи миль, значит, им не нужен самолет с дальностью полета пять тысяч миль. Производственные расходы на выпуск В-17 немного больше половины наших расходов. Но у нашего самолета потолок высоты больше на тысячу футов и скорость на двести миль в час больше. Кроме того, в два раза больше бомбовая нагрузка.
— Твоя трагедия заключается в том, — сказал я, — что ты всегда опережаешь время. Они еще просто не готовы к такому самолету. — Во всей фигуре Морриса чувствовалась подавленность. Мне стало жаль его, но то, что я сказал, было правдой. Опираясь на мои деньги, Моррис стал величайшим в мире конструктором самолетов. — Забудь об этом. Пусть тебя не расстраивает, что они еще не понимают тебя. Наступит день и в воздухе окажутся тысячи таких самолетов.
— Но уже не в эту войну, — отрешенно произнес он, доставая из коробки термос. — Пойду отнесу Роджеру кофе.
Он ушел в пилотскую кабину, а я растянулся на койке. В ушах стоял шум работы четырех больших двигателей. Я закрыл глаза. Три недели я провел в Англии, и не одну ночь не удалось спокойно отдохнуть. Мешали то бомбы, то девочки. Бомбы и девочки. Бомбы. Девочки. Я уснул.
Раздался пронзительный визг бомбы, упавшей где-то рядом. Все разговоры за обеденным столом на минуту прекратились.
— Я беспокоюсь о своей дочери, мистер Корд, — сказала стройная, седовласая женщина, сидящая справа от меня.
Я посмотрел на нее, потом бросил взгляд на Морриса, сидевшего напротив. Его лицо побледнело и напряглось. Я снова посмотрел на женщину. Бомба упала почти рядом с ее дверью, а она беспокоится о своей дочери, находящейся в безопасности в Америке. А может, ей и следовало беспокоиться. Это была мать Моники.
— Я не видела Монику с тех пор, как ей исполнилось девять лет, — взволнованно продолжила миссис Хоулм. — Это было почти двадцать лет назад. Я часто вспоминала о ней.
Про себя я подумал, что она вряд ли слишком часто вспоминала о своей дочери. Раньше я полагал, что матери это не то, что отцы, но потом понял, что между ними нет никакой разницы. В первую очередь, они думают о себе. Общим у нас в судьбе с Моникой было то, что у нас не было заботливых родителей. Моя мать умерла, а ее сбежала с другим мужчиной.
Она смотрела на меня своими большими глазами с длинными черными ресницами, и я уловил в ней ту красоту, которая перешла от нее к дочери.
— Как вы думаете, мистер Корд, вы увидите ее по возвращении в Америку?
— Сомневаюсь, миссис Хоулм, — ответил я. — Моника живет в Нью-Йорке, а я в Неваде.
Помолчав некоторое время, она снова внимательно посмотрела на меня.
— Вы не испытываете ко мне симпатии, мистер Корд, не так ли?
— Я как-то не задумывался об этом, миссис Хоулм, — быстро ответил я. — Прошу прощения, если у вас создалось такое впечателние.
Она улыбнулась.
— Я сужу об этом не по вашим словам, мистер Корд. Просто я почувствовала, как вы напряглись, когда я сказала вам, кто я. Думаю, что Эймос вам все доложил обо мне: как я сбежала с другим, оставив его одного с маленьким ребенком.
— Мы никогда не были настолько дружны с Уинтропом, чтобы говорить о вас.
— Вы должны поверить мне, мистер Корд, — прошептала миссис Хоулм с настойчивостью. — Я не бросала свою дочь, я хочу, чтобы она знала об этом и поняла меня. Эймос Уинтроп был бабником и обманщиком, — тихо, без раздражения сказала она. — Десять лет нашей супружеской жизни были адом. Я застала его с другой женщиной уже во время медового месяца. И когда я полюбила честного, благородного человека, Эймос стал шантажировать меня тем, что не отдаст мне дочь и испортит карьеру человеку, которого я полюбила.
Я посмотрел на нее. Это было похоже на правду. Эймос был способен на такие штуки, уж я-то знал.
— А вы когда-нибудь писали об этом Монике?
— Разве можно написать о таком собственной дочери? — я промолчал. — Лет десять назад Эймос сообщил мне, что собирается отправить Монику ко мне. Тогда я подумала, что, когда она узнает меня, я все объясню ей, и она поймет. Но вскоре я прочитала в газете о вашей свадьбе. Словом, Моника не приехала.
Подошел дворецкий и убрал пустые тарелки, другой слуга расставил чашки. Когда они удалились, я спросил:
— Что бы вы хотели, чтобы я сделал, миссис Хоулм?
Ее глаза снова внимательно смотрели на меня, но теперь они слегка затуманились от слез, хотя голос по-прежнему остался твердым.
— Если вам случится говорить с ней, мистер Корд, передайте, что я спрашивала о ней, думаю о ней и надеюсь получить от нее весточку.
Я медленно наклонил голову.
— Я так и сделаю, миссис Хоулм.
Дворецкий начал наливать кофе, и в это время в затемненную комнату вновь ворвался звук разорвавшейся бомбы, напомнивший грохот грома в мирном довоенном Лондоне.
* * *
Я открыл глаза, и в уши снова ворвался гул четырех двигателей. Моррис сидел в кресле и дремал, склонив голову набок. Когда я сел на койке, он открыл глаза.
— Сколько я проспал? — спросил я.
— Около четырех часов.
— Надо дать Роджеру немного отдохнуть, — сказал я, поднимаясь.
— Наверное ты здорово устал, — сказла Форрестер, когда я вошел в кабину. — Во всяком случае храпел ты так, что я подумал, что у нас пять двигателей вместо четырех.
Опустившись в кресло второго пилота, я сказал:
— Мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, — и добавил: — Где мы?
— Примерно здесь, — ответил Роджер, указывая точку на карте, закрепленной в планшете перед нашими креслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Роза поднялась.
— Ну что ж, ты сделал все, что мог, — деловым тоном сказала она. — Пошли обедать.
Дэвид встал, и в этот момент в кабинет вошла секретарша.
— Телеграмма из Лондона, мистер Вулф.
Дэвид развернул телеграмму. Она гласила:
«Начало съемок „Грешницы“ назначается на первое марта. Корд». Он протянул было телеграмму Розе, но тут в кабинет снова вошла секретарша.
— Еще одна телеграмма, мистер Вулф.
Дэвид быстро распечатал ее и, пробежав глазами, испытал чувство огромного облегчения.
«Макаллистер выдаст все необходимые средства для борьбы с Шеффилдом», — говорилось во второй телеграмме. Как и первая, она была подписана «Корд». Он передал обе телеграммы Розе. Она прочитала их и посмотрела на мужа сияющими глазами.
— Мы победили! — воскликнула она, и в этот момент дверь снова открылась.
— Ну что еще, мисс Вильсон? — раздраженно спросил Дэвид. Девушка в нерешительности остановилась в дверях.
— Простите за беспокойство, мистер Вулф, но только что пришла еще одна телеграмма.
— Хорошо, не стойте там, давайте ее сюда. Это нам обоим, — сказал он, протягивая телеграмму Розе. — Прочти.
Роза посмотрела на телеграмму, потом на Дэвида. На лице ее сияла улыбка. Дэвид прочитал телеграмму, зажатую в ее руке: «Желаю счастья! Надеюсь, что у вас будут двойняшки!»
Эта телеграмма была подписана «Джонас».
Книга седьмая
Джонас — 1940
1
— Черт возьми, какую глупость мы совершили, — выругался Форрестер, поднимая в воздух КЭ-200 вслед за группой «спитфайров».
— Какую? — спросил я из кресла второго пилота, оглядываясь на Лондон, подернутый утренним туманом. Внизу кое-где еще виднелось пламя пожаров — результат вчерашнего ночного налета. — Они не купили наш самолет, зато купят все В-17, которые мы сможем выпустить.
— Да я не об этом, — проворчал Роджер.
— Первый и второй двигатели проверены, — раздался позади нас голос Морриса, — третий и четвертый двигатели проверены. Теперь можешь убавить подачу топлива.
Роджер убавил подачу топлива.
— Я вот что имею в виду, — сказал он, оборачиваясь к Моррису, выполнявшему функции бортинженера. — Мы совершили глупость, что полетели все вместе в одном самолете. А если он рухнет? Кто тогда будет управлять компанией?
Я улыбнулся.
— Не стоит так беспокоиться.
— Но именно за это ты и платишь мне деньги. Президент компании обязан беспокоиться, особенно при таком темпе роста доходов. В прошлом году наш общий доход составил тридцать пять миллионов, а в этом году, за счет военных заказов, он составит свыше ста миллионов. Надо начинать подбирать персонал, который смог бы заменить нас в случае, если с нами что-нибудь произойдет.
Я достал сигарету.
— А что с нами может произойти? — спросил я, глядя на него сквозь клубы табачного дыма. — Разве что ты позавидуешь королевским военно-воздушным силам и вновь вернешься на службу?
Он вытащил у меня изо рта сигарету и затянулся.
— Ты же знаешь, Джонас, что я не могу иметь дело с этими парнями. Если уж мне суждено летать в председательском кресле, то я предпочитаю делать это у тебя. Здесь хоть я, по крайней мере, возглавляю генеральный штаб.
Конечно, он был прав. Война вынуждала нас к такому расширению производства, которое нам и не снилось. К этому мы не были готовы.
— Нам нужен управляющий канадским заводом, — продолжал Роджер.
Я молча кивнул. И здесь он был прав. На своих американских заводах мы будем выпускать детали для самолетов, а потом отправлять их для сборки в Канаду. После сборки канадские военно-воздушные силы будут перегонять самолеты в Англию. Если отладить такую систему, на производство одного самолета у нас будет уходить около трех недель.
У этой идеи имелись значительные преимущества в плане налогов. Строительство завода брались финансировать канадское и английское правительства, и это было нам выгодно. Во-первых, само строительство обойдется дешевле, потому, что мы не будем выплачивать проценты, а во-вторых, налоги с чистого дохода будут выплачиваться в Канаде, где налоговая скидка в четыре раза меньше, чем у дядюшки Сэма. Пилотам это тоже будет выгодно, так как они смогут заработать американские доллары.
— Хорошо, я согласен. Но ни у кого из наших служащих нет опыта по управлению таким громадным производством. Только у Морриса, но его мы отдать не можем. У тебя есть кто-нибудь на примете? — спросил я.
— Конечно, но эта кандидатура тебе не понравится.
Я посмотрел на него.
— Скажи кто, а там видно будет.
— Эймос Уинтроп.
— Нет!
— Он единственный, кто сможет справиться с таким производством. И надо бы поторопиться. При нынешнем развитии событий его обязательно кто-нибудь перехватит.
— Ну и пусть забирают этого говнюка и пьяницу. За что бы он ни брался, всегда заваливал дело.
— Он знает производство самолетов, — продолжал упорно настаивать Форрестер. — Я слышал, что произошло между вами, но к делу это не имеет отношения.
Я молчал. Впереди нас самолет командира группы «спит-файров» покачал крыльями. Это был сигнал вхождения в радиосвязь. Форрестер наклонился и щелкнул тумблером рации.
— Слушаю, капитан.
— Старик, в этой точке мы покидаем вас.
Я взглянул вниз. Под нами расстилались воды Атлантического океана, мы находились в сотнях миль от Британских островов.
— Все в порядке, капитан, — сказал Форрестер. — Спасибо.
— Счастливо добраться домой, ребята. И не забудьте прислать нам побольше самолетов, они понадобятся летом, чтобы отплатить немцам.
Форрестер рассмеялся. Над Англией нависла серьезная угроза, а эти парни уже думают о том, как будут бить немцев.
— Вы получите их, капитан.
— Все, конец связи.
«Спитфайр» снова покачал крыльями, и вся группа пошла на разворот, беря курс к родным берегам. Наступила тишина, и мы остались одни над Атлантикой. Я отстегнул ремень безопасности, поднялся.
— Если у вас все в порядке, то пойду немного вздремну.
Роджер кивнул. Я открыл дверь кабины.
— Подумай над моими словами, — бросил мне вслед Форрестер.
— Если ты об Эймосе Уинтропе, то считай, разговора не было.
Моррис с унылым видом сидел в кресле бортинженера. Когда я вошел, он поднял голову и произнес печальным тоном:
— Я этого не понимаю. Ведь все легко можно посчитать. Экипаж В-17 пять человек, а у нас девять. До Германии им лететь самое большое две тысячи миль, значит, им не нужен самолет с дальностью полета пять тысяч миль. Производственные расходы на выпуск В-17 немного больше половины наших расходов. Но у нашего самолета потолок высоты больше на тысячу футов и скорость на двести миль в час больше. Кроме того, в два раза больше бомбовая нагрузка.
— Твоя трагедия заключается в том, — сказал я, — что ты всегда опережаешь время. Они еще просто не готовы к такому самолету. — Во всей фигуре Морриса чувствовалась подавленность. Мне стало жаль его, но то, что я сказал, было правдой. Опираясь на мои деньги, Моррис стал величайшим в мире конструктором самолетов. — Забудь об этом. Пусть тебя не расстраивает, что они еще не понимают тебя. Наступит день и в воздухе окажутся тысячи таких самолетов.
— Но уже не в эту войну, — отрешенно произнес он, доставая из коробки термос. — Пойду отнесу Роджеру кофе.
Он ушел в пилотскую кабину, а я растянулся на койке. В ушах стоял шум работы четырех больших двигателей. Я закрыл глаза. Три недели я провел в Англии, и не одну ночь не удалось спокойно отдохнуть. Мешали то бомбы, то девочки. Бомбы и девочки. Бомбы. Девочки. Я уснул.
Раздался пронзительный визг бомбы, упавшей где-то рядом. Все разговоры за обеденным столом на минуту прекратились.
— Я беспокоюсь о своей дочери, мистер Корд, — сказала стройная, седовласая женщина, сидящая справа от меня.
Я посмотрел на нее, потом бросил взгляд на Морриса, сидевшего напротив. Его лицо побледнело и напряглось. Я снова посмотрел на женщину. Бомба упала почти рядом с ее дверью, а она беспокоится о своей дочери, находящейся в безопасности в Америке. А может, ей и следовало беспокоиться. Это была мать Моники.
— Я не видела Монику с тех пор, как ей исполнилось девять лет, — взволнованно продолжила миссис Хоулм. — Это было почти двадцать лет назад. Я часто вспоминала о ней.
Про себя я подумал, что она вряд ли слишком часто вспоминала о своей дочери. Раньше я полагал, что матери это не то, что отцы, но потом понял, что между ними нет никакой разницы. В первую очередь, они думают о себе. Общим у нас в судьбе с Моникой было то, что у нас не было заботливых родителей. Моя мать умерла, а ее сбежала с другим мужчиной.
Она смотрела на меня своими большими глазами с длинными черными ресницами, и я уловил в ней ту красоту, которая перешла от нее к дочери.
— Как вы думаете, мистер Корд, вы увидите ее по возвращении в Америку?
— Сомневаюсь, миссис Хоулм, — ответил я. — Моника живет в Нью-Йорке, а я в Неваде.
Помолчав некоторое время, она снова внимательно посмотрела на меня.
— Вы не испытываете ко мне симпатии, мистер Корд, не так ли?
— Я как-то не задумывался об этом, миссис Хоулм, — быстро ответил я. — Прошу прощения, если у вас создалось такое впечателние.
Она улыбнулась.
— Я сужу об этом не по вашим словам, мистер Корд. Просто я почувствовала, как вы напряглись, когда я сказала вам, кто я. Думаю, что Эймос вам все доложил обо мне: как я сбежала с другим, оставив его одного с маленьким ребенком.
— Мы никогда не были настолько дружны с Уинтропом, чтобы говорить о вас.
— Вы должны поверить мне, мистер Корд, — прошептала миссис Хоулм с настойчивостью. — Я не бросала свою дочь, я хочу, чтобы она знала об этом и поняла меня. Эймос Уинтроп был бабником и обманщиком, — тихо, без раздражения сказала она. — Десять лет нашей супружеской жизни были адом. Я застала его с другой женщиной уже во время медового месяца. И когда я полюбила честного, благородного человека, Эймос стал шантажировать меня тем, что не отдаст мне дочь и испортит карьеру человеку, которого я полюбила.
Я посмотрел на нее. Это было похоже на правду. Эймос был способен на такие штуки, уж я-то знал.
— А вы когда-нибудь писали об этом Монике?
— Разве можно написать о таком собственной дочери? — я промолчал. — Лет десять назад Эймос сообщил мне, что собирается отправить Монику ко мне. Тогда я подумала, что, когда она узнает меня, я все объясню ей, и она поймет. Но вскоре я прочитала в газете о вашей свадьбе. Словом, Моника не приехала.
Подошел дворецкий и убрал пустые тарелки, другой слуга расставил чашки. Когда они удалились, я спросил:
— Что бы вы хотели, чтобы я сделал, миссис Хоулм?
Ее глаза снова внимательно смотрели на меня, но теперь они слегка затуманились от слез, хотя голос по-прежнему остался твердым.
— Если вам случится говорить с ней, мистер Корд, передайте, что я спрашивала о ней, думаю о ней и надеюсь получить от нее весточку.
Я медленно наклонил голову.
— Я так и сделаю, миссис Хоулм.
Дворецкий начал наливать кофе, и в это время в затемненную комнату вновь ворвался звук разорвавшейся бомбы, напомнивший грохот грома в мирном довоенном Лондоне.
* * *
Я открыл глаза, и в уши снова ворвался гул четырех двигателей. Моррис сидел в кресле и дремал, склонив голову набок. Когда я сел на койке, он открыл глаза.
— Сколько я проспал? — спросил я.
— Около четырех часов.
— Надо дать Роджеру немного отдохнуть, — сказал я, поднимаясь.
— Наверное ты здорово устал, — сказла Форрестер, когда я вошел в кабину. — Во всяком случае храпел ты так, что я подумал, что у нас пять двигателей вместо четырех.
Опустившись в кресло второго пилота, я сказал:
— Мне кажется, тебе надо немного отдохнуть, — и добавил: — Где мы?
— Примерно здесь, — ответил Роджер, указывая точку на карте, закрепленной в планшете перед нашими креслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100