Оно выглядело тусклым и обветшалым по сравнению с новыми корпусами, и одна лишь белоснежная крыша по-прежнему сверкала на солнце. У меня никогда и мысли не возникало перенести свой кабинет в новое здание, как это сделали другие члены администрации. Тщательно раздавив каблуком сигарету, я вошел в здание.
Здесь пахло как всегда, и, как всегда, когда я проходил мимо рабочих, я услышал их шепот: «Сынок». Сынок. Двадцать лет минуло с той поры, как умер мой отец, большинство из тех, кто знал меня тогда, уже не работали на фабрике. И все-таки по-прежнему меня называли здесь именно так. Даже молодые, которые были в два раза моложе меня.
Кабинет тоже не изменился. Большой тяжелый стол и кожаные кресла обветшали и потрескались. Секретаря в приемной не было, да это меня и не удивило, ведь меня не ждали.
Я сел за стол и щелкнул тумблером переговорного устройства, напрямую соединенного с кабинетом Макаллистера, который располагался в новом здании в четверти мили отсюда. В голосе его послышалось удивление.
— Джонас! Откуда ты?
— От военных. Мы отогнали им новый самолет.
— Отлично. Он им понравился?
— Думаю, что да, — ответил я. — Они не доверили мне летать. — Я нагнулся и, открыв дверь шкафчика, стоящего рядом с телефонным столиком, достал бутылку виски, которая всегда стояла там. — Чем нам грозит расторжение военных контрактов, если война кончится завтра?
— Компании взрывчатых веществ? — спросил Макаллистер.
— Всем компаниям, — ответил я, зная, что у него хранятся копии всех контрактов, которые мы заключали, потому что этот кабинет он считал своим родным домом.
— На это потребуется некоторое время, я прямо сейчас посажу кого-нибудь подобрать необходимые бумаги.
— Около часа?
Макаллистер замялся, но когда заговорил вновь, удивления в его голосе не было.
— Хорошо, если это так важно.
— Очень важно.
— Ты что-то узнал?
— Нет, — честно признался я, — точно нет, просто предполагаю.
Макаллистер помолчал некоторое время, затем сказал:
— Мне только что принесли расчеты преобразования радарных цехов и цехов по выпуску мелких деталей в компанию по выпуску электроники. Захватить?
— Захвати, — сказал я и щелкнул тумблером, обрывая связь.
Взяв с подноса стакан, я наполовину наполнил его виски и посмотрел на портрет, с которого на меня смотрел отец. Протянув стакан в его сторону, я сказал:
— Прошло много времени, папа... — и выпил виски залпом.
* * *
Я кончил рассматривать чертежи, лежащие передо мной на столе, и туго свернул их в трубочку. Потом посмотрел на Макаллистера.
— Мне это нравится.
Он кивнул.
— Я завизирую их и отправлю в отдел закупки, чтобы они сделали заявки на все необходимые материалы с таким расчетом, чтобы мы получили их, когда закончится война. — Он посмотрел на бутылку виски, стоящую на столе. — А ты не слишком гостеприимен. Как насчет выпить?
Я удивленно посмотрел на него. Мак никогда не увлекался выпивкой, особенно в рабочее время. Я подвинул к нему бутылку и стакан.
— Наливай.
Он плеснул на донышко, выпил и покашлял, прочищая горло.
— Есть еще одна послевоенная проблема, которую я хотел бы обсудить с тобой, — смущенно сказал он.
— Давай.
— Это касается меня, — нерешительно начал он. — Я уже не молод и хочу уйти от дел.
— Уйти?! — я не поверил своим ушам. — Зачем? Чем, черт возьми, ты будешь заниматься?
Макаллистер покраснел.
— Я трудился не покладая рук всю жизнь, — сказал он. — У меня два сына и дочь и пять внуков, троих из которых я никогда не видел. Мы с женой хотели бы немного побыть с ними, познакомиться, пока не поздно.
Я рассмеялся.
— Ты говоришь так, словно в любую минуту можешь отдать концы. Ты же еще молодой.
— Мне шестьдесят три. Я с тобой уже двадцать лет.
Я посмотрел на Макаллистера. Двадцать лет. Как быстро они пролетели! Военные врачи были правы, я уже далеко не юноша.
— Нам будет не хватать тебя, — сердечно произнес я. — Не знаю, как мы без тебя управимся? — Я говорил искренно. Макаллистер был единственным человеком, на которого я мог опереться в любой момент, когда бы мне ни понадобилась его помощь.
— Управитесь. На нас сейчас работают свыше сорока адвокатов, и каждый специалист в своей области. Ты больше не одиночка, ты — владелец крупной компании и должен иметь мощный механизм законников, которые отстаивали бы твои интересы.
— Ну и что? Нельзя позвонить механизму среди ночи, когда у тебя неприятности.
— Этому можно, он укомплектован на все случаи жизни.
— А что ты будешь делать? Только не говори, что роль дедушку — это единственное, что тебе нужно для счастья. Тебе же надо будет чем-то занять свои мозги.
— Я думал об этом, — серьезно ответил Макаллистер. — Я так долго имел дело с корпорациями и законами о налогах, что почти забыл о более важном — законах, регламентирующих жизнь людей. — Он снова потянулся за бутылкой и налил себе немного виски. Ему было непросто сидеть вот так и делиться со мной своими проблемами. — Думаю, что займусь частной практикой в каком-нибудь маленьком городке, наверняка ко мне станут обращаться за помощью. Я устал от постоянных разговоров о миллионах. Мне хочется помогать несчастным, которые в этом действительно нуждаются.
Я посмотрел на Макаллистера. Проработать с человеком двадцать лет и так до конца и не узнать его. Никогда не предполагал о такой черте его характера.
— Безусловно, мы аннулируем все контракты и соглашения, которые заключены между нами, — сказал Макаллистер.
Я знал, что он не нуждается в деньгах, но и мне они были не нужны.
— Зачем, черт возьми? Приходи на совет директоров раз в несколько месяцев, я, по крайней мере, смогу хоть изредка видеться с тобой.
— Значит, ты... согласен?
— Конечно, — кивнул я, — но подождем конца войны.
* * *
По мере того, как Макаллистер просматривал условия каждого контракта, стопка бумаг перед ним росла. Наконец он закончил и посмотрел на меня.
— В каждом контракте достаточно статей, защищающих нас от расторжения. За исключением одного. В нем оговариваются поставки до окончания войны.
— Что это за контракт?
— Летающая лодка, которую мы строим для флота в Сан-Диего.
Я знал, о чем он говорит. «Центурион». Предполагалось, что это будет крупнейший самолет, который когда-либо создавался. Он сможет перевозить полную роту в сто пятьдесят человек, двенадцать членов экипажа, два легких плавающих танка, гаубицы, легкую артиллерию, оружие, боеприпасы. Я считал, что подобный самолет будет очень полезен при высадке десанта на небольшие острова Тихого океана.
— А почему мы заключили такой контракт?
— Ты сам этого захотел.
Я вспомнил. Флотские не верили, что такой большой самолет сможет взлететь, поэтому я навязал им сделку, в которой предусматривалось, что полностью испытанный самолет будет представлен до конца войны. Это было свыше семи месяцев назад.
Неприятности с этим самолетом начались сразу. Испытания нагрузки показали, что если делать его из обычного авиационного металла, то он будет слишком тяжелым и двигатели не смогут поднять его в воздух. Мы потратили два месяца, но инженеры создали-таки специальный плексиглас, который был в десять раз легче металла и в четыре раза прочнее. Затем была сконструирована специальная машина для производства нового материала. Для работы над этим проектом я даже вызвал из Канады Эймоса Уинтропа. Старый ублюдок проделал фантастическую работу, на которую не был способен никто другой. Но этот матерый волк совершенно не изменил своих манер. Понимая, что его некем заменить, он вынудил меня назначить его вице-президентом «Корд-Эркрафт».
— Сколько мы уже истратили на него? — спросил я.
— На тринадцатое июня шестнадцать миллионов восемьсот семьдесят шесть тысяч пятьсот девяносто четыре доллара и тридцать один цент.
— Мы влипли, — сказал я, протягивая руку к телефону. — Соедините меня с Эймосом Уинтропом в Сан-Диего, — сказал я телефонистке. — А пока будут соединять, позвоните мистеру Дальтону в его офис в Лос-Анджелесе и скажите, чтобы он подготовил для меня чартерный рейс.
— Да что случилось? — спросил Макаллистер, пристально глядя на меня.
— Семнадцать миллионов долларов. Мы потеряем их, если сейчас же не поднимем самолет в воздух, — ответил я.
Наконец меня соединили с Эймосом.
— Когда ты думаешь поднять «Центурион» в воздух? — спросил я.
— Дела сейчас идут хорошо, как раз заканчиваем отделку. Думаю, что в сентябре или в начале октября.
— Что осталось?
— Мелочи. Подгонка, полировка, затяжка, ну ты знаешь.
Я знал. Небольшая, но очень важная работа, занимающая много времени. Но на самом деле ничего такого, без чего самолет не мог бы взлететь.
— Подготовь самолет, завтра я полечу на нем.
— Ты рехнулся? У него даже топлива нет в баках.
— Заправь.
— Но фюзеляж еще не прошел водные испытания, — закричал Эймос. — Откуда ты знаешь, может, он затонет сразу.
— Значит, испытай. У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы убедиться, что эта штука может плавать. Если тебе нужна помощь, то я прилечу вечером.
Этот проект не сулил прибыли и не оплачивался правительством. Это были мои собственные деньги, и мне совсем не улыбалось потерять их.
За семнадцать миллионов «Центурион» полетит, даже если мне придется поднять его с воды голыми руками.
3
Я велел Роберу отвезти меня на ранчо, где принял душ и переоделся перед отлетом в Сан-Диего. Я уже уходил, когда зазвонил телефон.
— Это вас, мистер Джонас, — сказал Робер. — Макаллистер.
Я взял трубку.
— Да, Мак.
— Извини, что беспокою тебя, Джонас, но дело очень важное.
— Короче.
— Только что со студии звонил Боннер. В конце месяца он уходит в «Парамаунт». Он договорился с ними, что будет делать только дорогостоящие фильмы.
— Предложи ему денег.
— Предлагал, но он отказывается.
— А что записано в его контракте?
— Контракт заканчивается в конце месяца, так что если он решит уйти, мы не сможем его удержать.
— Ну и черт с ним тогда. Пусть уходит.
— Но мы в тупике, — со значением сказал Макаллистер. — Надо искать руководителя студии. Компания не может действовать, если некому делать фильмы.
В его словах не было ничего нового. Такая потеря, что Дэвид Вулф не вернулся с войны — вот на кого я мог бы положиться. У него было такое же чутье на фильмы, как у меня на самолеты. Но он погиб под Анцио.
— Я сейчас улетаю в Сан-Диего, — сказал я. — Дай мне немного подумать. Послезавтра мы обсудим это у тебя в кабинете в Лос-Анджелесе.
Сейчас мне хватало других, более важных забот. Один «Центурион» стоил почти столько же, сколько годовое производство фильмов.
Мы приземлились в аэропорту Сан-Диего около часу. Оттуда я сразу взял такси и поехал на небольшую верфь, которую мы арендовали рядом с морской базой. Верфь была освещена. Я улыбнулся. Это работа Эймоса. Он собрал ночную команду, и работа шла полным ходом, несмотря на нарушение правил светомаскировки.
Я подошел к старому лодочному гаражу, который мы использовали как ангар. В этот момент раздался крик:
— Дорогу!
Сначала из ангара показался хвост «Центуриона», самолет напоминал гигантского страшного кондора, летящего задом. Фюзеляж, похожий на жирную свинью, двигался по направлению к воде. Из ангара раздался сильный шум, и меня чуть не сбила с ног толпа людей, выкатывавших самолет. Не успел я очухаться, как они уже подкатили самолет к кромке воды. В толпе я заметил Эймоса, который орал не меньше других.
Раздался мощный всплеск, и «Центурион» плюхнулся в воду. Голоса внезапно смолкли, когда хвост самолета погрузился в воду и три больших руля почти скрылись под водой. Потом снова раздались торжествующие возгласы — самолет выровнялся и спокойно закачался на поверхности воды. Он начал разворачиваться и отплывать от верфи. Заскрежетали большие лебедки, подтягивавшие его обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100