«Где бы вы ни находились, считайте, что действуете на территории противника». Для оперативников это было аксиомой, но она всё время пыталась понять, откуда появилась эта мысль у Кларка.
* * *
Большинству собравшихся следовало бы сейчас быть на работе, подумал Кларк, но ведь им с Чавезом тоже следовало заниматься делом, правда? В этом и заключалась проблема. Ему приходилось видеть немало демонстраций, причём большинство выражало недовольство политикой его страны. Демонстрации, проводившиеся в Иране, были особенно угрожающими, поскольку в руках людей, считающих лозунг «Смерть американцам!» совершенно справедливым выражением недовольства внешней политикой Соединённых Штатов, находились заложники из числа американских дипломатов и их семей. Тогда Кларк принимал участие в неудачной операции по их спасению, что стало, как он считал, худшим моментом в его многолетней карьере оперативника. У Кларка остались самые плохие воспоминания о пребывании в Иране, когда он стал свидетелем краха спасательной операции и ему самому пришлось спасаться бегством. И вот теперь представшая перед ним картина воскресила их.
Американские дипломаты относились к происходящему не слишком серьёзно. В здании посольства, расположенном напротив отеля «Окура» и напоминавшем по архитектуре странное сочетание творений Фрэнка Ллойда и укреплений линии Зигфрида, всё шло как обычно. Никаких оснований для беспокойства, в конце концов, разве Япония не цивилизованная страна? Полиция выставила надёжную охрану у внешней ограды, и какой бы шумной ни была демонстрация, её участники, по-видимому, не собирались нападать на суровых полицейских, окруживших здание тесным кольцом. Однако демонстрантами на этот раз была не молодёжь, не студенты, решившие отвлечься от занятий, — поразительно, что средства массовой информации не обращали внимания на то, что студенческие демонстрации так часто совпадают по времени с окончанием семестров, — явление, распространившееся по всему миру. Здесь находились люди лет за тридцать и за сорок, и потому их выкрики создавали какое-то странное впечатление — они были не такими яростными, словно собравшихся смущало происходящее и они испытывали скорее обиду, чем гнев. Кларк наблюдал за толпой, пока Чавез делал снимок за снимком. Однако демонстрантов собралось очень много, и боль, испытываемая ими, была очевидной. Они стремились отыскать виновных, как это обычно бывает, найти кого-то, кто отвечал бы за возникшие трудности. Так поступают всегда, это ведь не чисто японский феномен, правда?
Как и все в Японии, демонстрация была хорошо организована. Её участники были разбиты на группы с руководителем во главе каждой, они приехали главным образом на переполненных пригородных поездах, разместились в автобусах, которые ожидали их на станциях, и высадились всего в нескольких кварталах отсюда. Интересно, кто заказал автобусы? — подумал Кларк. Кто напечатал плакаты? Лишь теперь он с удивлением заметил, что лозунги написаны грамотно — очень странно. Несмотря на хорошее обучение английскому языку в школе, японцы сплошь и рядом допускали ошибки в написании слов, особенно на плакатах. Сегодня утром Кларк видел на улице юношу в майке с удивительной надписью: «Вдохновимся в раю», по-видимому, прямой перевод с японского и ещё одно доказательство того, что невозможно буквально переводить с одного языка на другой. А вот на плакатах всё было написано правильно. И орфография и грамматика безупречны, даже лучше, подумал Кларк, чем на подобных демонстрациях в Америке. Разве это не любопытно?
Ну и чёрт с ними, подумал он. Я ведь журналист, правда?
— Извините меня, — произнёс Джон, коснувшись плеча мужчины средних лет.
— Да? — На лице мужчины отразилось удивление. Он был хорошо одет, в тёмном костюме и белой рубашке, с аккуратно завязанным галстуком. Ни гнева, ни других эмоций, вызванных волнением момента, на лице. — Кто вы?
— Я московский журналист из агентства новостей «Интерфакс», — произнёс Кларк, показывая своё удостоверение на русском языке.
— А-а, понятно. — Мужчина улыбнулся и вежливо поклонился. Кларк ответил таким же поклоном. Воспитанное поведение мнимого русского журналиста вызвало у его собеседника одобрительный взгляд.
— Вы позволите задать вам несколько вопросов?
— Конечно. — Мужчина испытывал, казалось, облегчение, что теперь можно больше не выкрикивать лозунги. Кларк быстро выяснил, что японцу тридцать семь лет, он женат, имеет одного ребёнка, служит в автомобилестроительной корпорации, но сейчас временно уволен из-за экономических трудностей и в данный момент крайне недоволен действиями Америки, а вот к России испытывает только расположение.
Он смущён происходящим, подумал Джон, поблагодарив мужчину за ответы.
— В чём дело? — негромко спросил Чавез, подняв к лицу фотоаппарат.
— Говори по-русски, — резко бросил «Клерк».
— Хорошо, товарищ.
— Следуй за мной, — произнёс тут же «Иван Сергеевич», нырнув в глубь толпы. Здесь происходит что-то странное, подумал он, что-то не совсем понятное. Когда Кларк смешался с толпой, ему всё стало ясно. Люди, что стояли по периметру толпы, играли роль надзирателей. Основная масса демонстрантов состояла из рабочих, «синих воротничков», одетых не так аккуратно и не боявшихся утратить чувство собственного достоинства. Здесь царило уже иное настроение. На Кларка и Чавеза бросали взгляды, полные ярости, и несмотря на поспешные объяснения, что они не американцы, подозрение не исчезало, но ответы на задаваемые ими вопросы были менее осторожными, чем раньше.
В какой-то момент толпа под руководством своих лидеров и в окружении полицейских направилась вперёд. Там все оказалось подготовленным для митинга — был установлен помост с трибуной. И тут всё изменилось.
Хироши Гото не спешил выйти к демонстрантам, заставив их ждать слишком долго — даже для страны, где терпение ценится как высшая добродетель. Наконец он с чувством собственного достоинства поднялся на трибуну, оглянулся по сторонам и убедился в том, что его ближайшее окружение разместилось позади. Телевизионные камеры были уже установлены, и оставалось только подождать, когда толпа подтянется поближе. Но он все так же продолжал молча стоять на трибуне, глядя на демонстрантов, заставляя их своим молчанием собираться теснее, отчего напряжение только нарастало.
Кларк чувствовал теперь, что происходит. Возможно, необычность случившегося была неизбежной. Здесь собрались цивилизованные люди, члены настолько хорошо организованного общества, что оно казалось чуждым всякому постороннему, люди, чья вежливость и традиционное гостеприимство резко контрастировали с их недоверием. к иностранцам. Страх начал появляться у Кларка как нечто едва осязаемое, как предупреждение о том, что вот-вот наступят перемены, несмотря на то что со своей обострённой годами наблюдательностью он не замечал ничего, кроме обычных пустых речей, произносимых политическими деятелями во всём мире. Человек, не раз смотревший в лицо смертельной опасности во Вьетнаме и других странах мира, Кларк снова почувствовал себя чужим в чужой стране, однако на этот раз опыт, накопленный им за многие годы, не только не помогал ему, но и шёл во вред. В конце концов, даже те демонстранты, которые неистовствовали сейчас посреди толпы, не были такими уж непримиримыми, да и что ещё можно ожидать от людей, оставшихся без работы? Вполне естественно, что они казались недовольными. Следует ли придавать всему этому такое уж большое значение?
Однако ропот в толпе усиливался. Гото поднёс ко рту стакан и отпил глоток воды, все ещё заставляя собравшихся ждать, затем сделал руками жест, предлагая им подойти ещё ближе, хотя эта часть парка была уже до предела запружена людьми. Сколько их? — подумал Джон. Десять тысяч? Пятнадцать? Вдруг толпа стихла и воцарилось почти полное молчание. Кларк оглянулся по сторонам и сразу все понял. У тех, кто стояли по периметру толпы, на рукавах пиджаков были повязки — чёрт возьми, выругался он про себя, сегодня это знак власти. Рядовые рабочие автоматически повинуются тем, кто одеты и ведут себя подобно начальникам. Может быть, был подан и другой сигнал, но тогда Кларк не заметил его.
Гото заговорил негромким голосом, и толпа замолкла совсем. Головы слушателей склонились вперёд в инстинктивной попытке разобрать слова.
Жаль, что у нас не было времени как следует овладеть языком, одновременно подумали оба сотрудника ЦРУ. Кларк заметил, что Динг не теряет времени, меняет объективы и делает снимок за снимком, обращая особое внимание на лица рабочих в толпе.
— Возбуждение нарастает, — тихо произнёс по-русски Чавез, глядя на лица японцев.
Кларк видел, как менялось поведение толпы по мере того, как Гото продолжал говорить. Он схватывал отдельные слова, иногда одну-две фразы, главным образом не имеющие никакого смысла, но представляющие собой риторические приёмы, к которым любят прибегать политические деятели, чтобы выразить уважение к аудитории и готовность выполнить все пожелания масс. Внезапный рёв одобрения, вырвавшийся у толпы, застал его врасплох. Слушателям пришлось толкать друг друга локтями, чтобы аплодировать. Он посмотрел на Гото. Бесполезно, слишком далеко. Кларк сунул руку в наплечную сумку Динга, достал запасную камеру, присоединил к ней длиннофокусный объектив и направил на оратора, пытаясь что-либо прочитать по выражению его лица, пока он благосклонно принимал одобрение народа и ждал окончания аплодисментов, чтобы продолжить речь. Как умело манипулирует чувствами толпы, а? Кларк видел, что Гото пытается скрыть свои эмоции, но, хотя политические деятели обладают, как правило, незаурядным актёрским мастерством, они испытывают влияние аудитории в ещё большей степени, чем артисты, выступающие перед камерами, зарабатывая себе этим на жизнь. Руки Гото начали двигаться более выразительно, а голос стал громче.
Здесь собралось всего десять или пятнадцать тысяч человек. Значит, это пробное выступление, верно? Гото экспериментирует. Ещё никогда Кларк не чувствовал себя таким чужим, как в этой толпе. Почти во всех странах мира никто не обратил бы внимания на черты его лица или, взглянув, тут же забыл бы о нём. В Иране, в Советском Союзе, в Берлине — повсюду он был бы самым обычным человеком, одним из многих. Но не здесь и не сейчас. Ещё хуже было то, что он не понимал до конца происходящего, и это его, беспокоило. Голос Гото звучал ещё громче. Впервые он ударил кулаком по трибуне, и толпа ответила ему дружным рёвом. Гото говорил теперь заметно быстрее. Толпа теснее сгрудилась ближе к трибуне, и Кларк увидел, что глаза оратора заметили это и в них отразилось удовлетворение. Теперь Гото не улыбался, но его взгляд обегал море обращённых к нему лиц, то слева, то справа, иногда останавливаясь на каком-то одном лице, оценивая его чувства, перебегая на другое, чтобы убедиться, что и это лицо выражает то же самое. Сейчас в его голосе звучала уверенность. Они были у него в руках, каждый из них. Меняя тембр и громкость голоса, Гото видел, как меняется частота их дыхания, как расширяются их глаза. Кларк опустил камеру, чтобы окинуть взглядом толпу, и заметил общие движения, почувствовал реакцию на голос оратора.
Он играет с ними.
Джон снова поднял камеру и направил её, словно прицел винтовки. На этот раз он сосредоточил внимание на надзирателях, которые стояли по периметру толпы в выделявших их костюмах. Теперь они меньше следили за собравшимися, явно увлечённые речью Гото. И снова Кларк выругался, проклиная своё незнание японского, не отдавая себе отчёта в том, что увиденное им гораздо важнее, чем ему кажется. Ещё один взрыв эмоций в толпе. На этот раз это не просто рёв — нет, на лицах демонстрантов отразился гнев, они словно осветились яростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201
* * *
Большинству собравшихся следовало бы сейчас быть на работе, подумал Кларк, но ведь им с Чавезом тоже следовало заниматься делом, правда? В этом и заключалась проблема. Ему приходилось видеть немало демонстраций, причём большинство выражало недовольство политикой его страны. Демонстрации, проводившиеся в Иране, были особенно угрожающими, поскольку в руках людей, считающих лозунг «Смерть американцам!» совершенно справедливым выражением недовольства внешней политикой Соединённых Штатов, находились заложники из числа американских дипломатов и их семей. Тогда Кларк принимал участие в неудачной операции по их спасению, что стало, как он считал, худшим моментом в его многолетней карьере оперативника. У Кларка остались самые плохие воспоминания о пребывании в Иране, когда он стал свидетелем краха спасательной операции и ему самому пришлось спасаться бегством. И вот теперь представшая перед ним картина воскресила их.
Американские дипломаты относились к происходящему не слишком серьёзно. В здании посольства, расположенном напротив отеля «Окура» и напоминавшем по архитектуре странное сочетание творений Фрэнка Ллойда и укреплений линии Зигфрида, всё шло как обычно. Никаких оснований для беспокойства, в конце концов, разве Япония не цивилизованная страна? Полиция выставила надёжную охрану у внешней ограды, и какой бы шумной ни была демонстрация, её участники, по-видимому, не собирались нападать на суровых полицейских, окруживших здание тесным кольцом. Однако демонстрантами на этот раз была не молодёжь, не студенты, решившие отвлечься от занятий, — поразительно, что средства массовой информации не обращали внимания на то, что студенческие демонстрации так часто совпадают по времени с окончанием семестров, — явление, распространившееся по всему миру. Здесь находились люди лет за тридцать и за сорок, и потому их выкрики создавали какое-то странное впечатление — они были не такими яростными, словно собравшихся смущало происходящее и они испытывали скорее обиду, чем гнев. Кларк наблюдал за толпой, пока Чавез делал снимок за снимком. Однако демонстрантов собралось очень много, и боль, испытываемая ими, была очевидной. Они стремились отыскать виновных, как это обычно бывает, найти кого-то, кто отвечал бы за возникшие трудности. Так поступают всегда, это ведь не чисто японский феномен, правда?
Как и все в Японии, демонстрация была хорошо организована. Её участники были разбиты на группы с руководителем во главе каждой, они приехали главным образом на переполненных пригородных поездах, разместились в автобусах, которые ожидали их на станциях, и высадились всего в нескольких кварталах отсюда. Интересно, кто заказал автобусы? — подумал Кларк. Кто напечатал плакаты? Лишь теперь он с удивлением заметил, что лозунги написаны грамотно — очень странно. Несмотря на хорошее обучение английскому языку в школе, японцы сплошь и рядом допускали ошибки в написании слов, особенно на плакатах. Сегодня утром Кларк видел на улице юношу в майке с удивительной надписью: «Вдохновимся в раю», по-видимому, прямой перевод с японского и ещё одно доказательство того, что невозможно буквально переводить с одного языка на другой. А вот на плакатах всё было написано правильно. И орфография и грамматика безупречны, даже лучше, подумал Кларк, чем на подобных демонстрациях в Америке. Разве это не любопытно?
Ну и чёрт с ними, подумал он. Я ведь журналист, правда?
— Извините меня, — произнёс Джон, коснувшись плеча мужчины средних лет.
— Да? — На лице мужчины отразилось удивление. Он был хорошо одет, в тёмном костюме и белой рубашке, с аккуратно завязанным галстуком. Ни гнева, ни других эмоций, вызванных волнением момента, на лице. — Кто вы?
— Я московский журналист из агентства новостей «Интерфакс», — произнёс Кларк, показывая своё удостоверение на русском языке.
— А-а, понятно. — Мужчина улыбнулся и вежливо поклонился. Кларк ответил таким же поклоном. Воспитанное поведение мнимого русского журналиста вызвало у его собеседника одобрительный взгляд.
— Вы позволите задать вам несколько вопросов?
— Конечно. — Мужчина испытывал, казалось, облегчение, что теперь можно больше не выкрикивать лозунги. Кларк быстро выяснил, что японцу тридцать семь лет, он женат, имеет одного ребёнка, служит в автомобилестроительной корпорации, но сейчас временно уволен из-за экономических трудностей и в данный момент крайне недоволен действиями Америки, а вот к России испытывает только расположение.
Он смущён происходящим, подумал Джон, поблагодарив мужчину за ответы.
— В чём дело? — негромко спросил Чавез, подняв к лицу фотоаппарат.
— Говори по-русски, — резко бросил «Клерк».
— Хорошо, товарищ.
— Следуй за мной, — произнёс тут же «Иван Сергеевич», нырнув в глубь толпы. Здесь происходит что-то странное, подумал он, что-то не совсем понятное. Когда Кларк смешался с толпой, ему всё стало ясно. Люди, что стояли по периметру толпы, играли роль надзирателей. Основная масса демонстрантов состояла из рабочих, «синих воротничков», одетых не так аккуратно и не боявшихся утратить чувство собственного достоинства. Здесь царило уже иное настроение. На Кларка и Чавеза бросали взгляды, полные ярости, и несмотря на поспешные объяснения, что они не американцы, подозрение не исчезало, но ответы на задаваемые ими вопросы были менее осторожными, чем раньше.
В какой-то момент толпа под руководством своих лидеров и в окружении полицейских направилась вперёд. Там все оказалось подготовленным для митинга — был установлен помост с трибуной. И тут всё изменилось.
Хироши Гото не спешил выйти к демонстрантам, заставив их ждать слишком долго — даже для страны, где терпение ценится как высшая добродетель. Наконец он с чувством собственного достоинства поднялся на трибуну, оглянулся по сторонам и убедился в том, что его ближайшее окружение разместилось позади. Телевизионные камеры были уже установлены, и оставалось только подождать, когда толпа подтянется поближе. Но он все так же продолжал молча стоять на трибуне, глядя на демонстрантов, заставляя их своим молчанием собираться теснее, отчего напряжение только нарастало.
Кларк чувствовал теперь, что происходит. Возможно, необычность случившегося была неизбежной. Здесь собрались цивилизованные люди, члены настолько хорошо организованного общества, что оно казалось чуждым всякому постороннему, люди, чья вежливость и традиционное гостеприимство резко контрастировали с их недоверием. к иностранцам. Страх начал появляться у Кларка как нечто едва осязаемое, как предупреждение о том, что вот-вот наступят перемены, несмотря на то что со своей обострённой годами наблюдательностью он не замечал ничего, кроме обычных пустых речей, произносимых политическими деятелями во всём мире. Человек, не раз смотревший в лицо смертельной опасности во Вьетнаме и других странах мира, Кларк снова почувствовал себя чужим в чужой стране, однако на этот раз опыт, накопленный им за многие годы, не только не помогал ему, но и шёл во вред. В конце концов, даже те демонстранты, которые неистовствовали сейчас посреди толпы, не были такими уж непримиримыми, да и что ещё можно ожидать от людей, оставшихся без работы? Вполне естественно, что они казались недовольными. Следует ли придавать всему этому такое уж большое значение?
Однако ропот в толпе усиливался. Гото поднёс ко рту стакан и отпил глоток воды, все ещё заставляя собравшихся ждать, затем сделал руками жест, предлагая им подойти ещё ближе, хотя эта часть парка была уже до предела запружена людьми. Сколько их? — подумал Джон. Десять тысяч? Пятнадцать? Вдруг толпа стихла и воцарилось почти полное молчание. Кларк оглянулся по сторонам и сразу все понял. У тех, кто стояли по периметру толпы, на рукавах пиджаков были повязки — чёрт возьми, выругался он про себя, сегодня это знак власти. Рядовые рабочие автоматически повинуются тем, кто одеты и ведут себя подобно начальникам. Может быть, был подан и другой сигнал, но тогда Кларк не заметил его.
Гото заговорил негромким голосом, и толпа замолкла совсем. Головы слушателей склонились вперёд в инстинктивной попытке разобрать слова.
Жаль, что у нас не было времени как следует овладеть языком, одновременно подумали оба сотрудника ЦРУ. Кларк заметил, что Динг не теряет времени, меняет объективы и делает снимок за снимком, обращая особое внимание на лица рабочих в толпе.
— Возбуждение нарастает, — тихо произнёс по-русски Чавез, глядя на лица японцев.
Кларк видел, как менялось поведение толпы по мере того, как Гото продолжал говорить. Он схватывал отдельные слова, иногда одну-две фразы, главным образом не имеющие никакого смысла, но представляющие собой риторические приёмы, к которым любят прибегать политические деятели, чтобы выразить уважение к аудитории и готовность выполнить все пожелания масс. Внезапный рёв одобрения, вырвавшийся у толпы, застал его врасплох. Слушателям пришлось толкать друг друга локтями, чтобы аплодировать. Он посмотрел на Гото. Бесполезно, слишком далеко. Кларк сунул руку в наплечную сумку Динга, достал запасную камеру, присоединил к ней длиннофокусный объектив и направил на оратора, пытаясь что-либо прочитать по выражению его лица, пока он благосклонно принимал одобрение народа и ждал окончания аплодисментов, чтобы продолжить речь. Как умело манипулирует чувствами толпы, а? Кларк видел, что Гото пытается скрыть свои эмоции, но, хотя политические деятели обладают, как правило, незаурядным актёрским мастерством, они испытывают влияние аудитории в ещё большей степени, чем артисты, выступающие перед камерами, зарабатывая себе этим на жизнь. Руки Гото начали двигаться более выразительно, а голос стал громче.
Здесь собралось всего десять или пятнадцать тысяч человек. Значит, это пробное выступление, верно? Гото экспериментирует. Ещё никогда Кларк не чувствовал себя таким чужим, как в этой толпе. Почти во всех странах мира никто не обратил бы внимания на черты его лица или, взглянув, тут же забыл бы о нём. В Иране, в Советском Союзе, в Берлине — повсюду он был бы самым обычным человеком, одним из многих. Но не здесь и не сейчас. Ещё хуже было то, что он не понимал до конца происходящего, и это его, беспокоило. Голос Гото звучал ещё громче. Впервые он ударил кулаком по трибуне, и толпа ответила ему дружным рёвом. Гото говорил теперь заметно быстрее. Толпа теснее сгрудилась ближе к трибуне, и Кларк увидел, что глаза оратора заметили это и в них отразилось удовлетворение. Теперь Гото не улыбался, но его взгляд обегал море обращённых к нему лиц, то слева, то справа, иногда останавливаясь на каком-то одном лице, оценивая его чувства, перебегая на другое, чтобы убедиться, что и это лицо выражает то же самое. Сейчас в его голосе звучала уверенность. Они были у него в руках, каждый из них. Меняя тембр и громкость голоса, Гото видел, как меняется частота их дыхания, как расширяются их глаза. Кларк опустил камеру, чтобы окинуть взглядом толпу, и заметил общие движения, почувствовал реакцию на голос оратора.
Он играет с ними.
Джон снова поднял камеру и направил её, словно прицел винтовки. На этот раз он сосредоточил внимание на надзирателях, которые стояли по периметру толпы в выделявших их костюмах. Теперь они меньше следили за собравшимися, явно увлечённые речью Гото. И снова Кларк выругался, проклиная своё незнание японского, не отдавая себе отчёта в том, что увиденное им гораздо важнее, чем ему кажется. Ещё один взрыв эмоций в толпе. На этот раз это не просто рёв — нет, на лицах демонстрантов отразился гнев, они словно осветились яростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201