Я вас прямо и честно спрашиваю: вы хотите, чтобы я снял чулок?
Полицейский знал, что он имеет в виду.
– Нет, – пробормотал он.
– Это первая разумная вещь, которую вы сказали с тех пор, как я к вам пришел. За это вас бить никто не будет. Видите, как надо делать дела? Если вы будете поступать разумно, мы оставим вас в покое. Мы выслушаем то, что вы нам расскажете. Если вы будете вести себя как идиот и зря тратить мое время, тогда уж не взыщите – мои люди продолжат заниматься с вами своим делом. Вам ясно?
Жак очень быстро говорил по-французски. Пеншо хотел попросить его прекратить пытку, но сдержался, понимая, что это бесполезно. Каждая еще целая косточка его тела словно взывала к человеческой сущности бандита, потому что каждая его клеточка не могла смириться с тем, что от этого чудовища, в котором не осталось ничего человеческого, сейчас зависела его жизнь.
– Я снова вас спрашиваю: вы хотите, чтобы я снял чулок?
– Нет, не надо его снимать, – повторил Пеншо, с трудом выговаривая прокушенным языком слова, слетавшие с разбитых губ, которые отказывались ему повиноваться.
Внезапно его вырвало кровью, и бандиты ждали, пока у него прекратится приступ.
– За что ты убил Энди?
Огромный бандит уже занес над ним свой кулак с кастетом, с которого капала кровь. Сержант понимал, что еще несколько ударов – и он может вообще отключиться.
– Мне кажется, я знаю, кто это сделал, – с трудом прошептал Пеншо. – Но это был не я.
Кулак громилы величиной с голову полицейского чуть подался назад, как будто для нанесения кошмарного удара, на кастете мутно играли отблески света. Полицейский сжался от страха и попытался отвести голову в сторону, но Жак коснулся рукой груди бандита, сделав знак его больше не бить.
– Я вас слушаю, – сказал главарь.
– Вернер Хонигвакс, – еле слышно выдохнул Пеншо. Его била дрожь от боли при каждом вдохе.
– Взгляните-ка сюда, – громко сказал Жак, когда в комнату вошел третий бандит с кобурой и пистолетом полицейского. – Ваше оружие теперь у нас! Вы хотите, чтобы я показал вам свое лицо или нет?
– Нет! Нет! Не надо мне ваше лицо показывать. Я следователь по этому делу. – Он говорил невнятно, потому что совсем не мог шевелить губами. – Я думаю, это был Хонигвакс!
– Докажите это.
– Не могу! Пока.
– Тогда я снимаю чулок, – с угрозой сказал Жак.
– Нет! Нет! Я его не убивал!
Следующий удар пришелся по челюсти, голова его дернулась и отвалилась назад, сам он подскочил и со стуком свалился на пол. Трое бандитов стояли над ним, а он еле дышал от боли и уже почти не понимал, где он и что с ним происходит.
Двое заплечных дел мастеров подошли к нему чуть ближе и снова стали его бить. Когда они закончили, Жак склонился над ним и негромко, спокойно сказал:
– Вот ваше оружие. Подумайте, какой это срам. Для полицейского это должно быть самым страшным унижением. Любой сотрудник Сюрте дю Кебек знает об этом. Бедняга, скажут они, он свел счеты с жизнью самым гнусным образом. Да, если хотите знать мое мнение, это и впрямь подлая смерть. Так что я снимаю чулок. Я покажу вам свое лицо, а потом выбью вам мозги. Но что будет с вашими дружками? С легавыми? Для них-то вы еще тысячу раз будете подыхать. Бедный замухрышка, будут они говорить. Выбил себе мозги своей собственной пушкой. Ну и дела! – почти шепотом сказал он. – Сначала я в виде одолжения выбью вам мозги. А потом прострелю задницу. Так сказать, в назидание потомкам, понимаете? Чтоб таким вас и запомнили. Полицейским, который прострелил себе задницу из собственного пистолета.
Он перенес всю тяжесть тела на согнутую в колене ногу.
– Дай мне пистолет, – приказал он подручному.
Жак взял пистолет, снял с предохранителя, щелкнул затвором и приставил холодную сталь дула к виску Пеншо. Потом стал стягивать с лица чулок.
– Я не убивал его, – прокашлял Пеншо и сплюнул сгусток крови.
– Зачем вы убили Энди? Только скажите мне – зачем, вот и все, и я оставлю вас в покое.
– Это не я, – прошептал Пеншо.
Жак стал поднимать чулок, открыв подбородок, а потом рот.
– Зачем?
– Не я это был! – Он тяжело дышал, выбитый зуб, прилипший к его нижней губе, упал от напряжения, с которым он выговорил эти несколько слов.
– Зачем вы убили Энди? – Полицейский с трудом повернул голову. Жак не отнимал от нее пистолета.
На глаза Пеншо навернулись слезы, изо рта текла слюна.
– Я его не убивал. Это был не я.
Жак поднял чулок до уровня носа.
Полицейский опустил голову и нашел в себе силы поднять руки и закрыть ими себе глаза. Он ждал смерти.
Жак продолжал держать пистолет у его виска. Потом сказал:
– Черт бы его побрал! – Бандит опустил чулок на подбородок и поднялся на ноги. – Эта проклятая система вызывает у меня обоснованные сомнения. Уже пару раз у меня возникала такая же неуверенность. А может быть, и три. Так что с вами я поступлю так же, как и в других случаях, когда у меня были сомнения. Сегодня ваш счастливый день, чтоб вам пусто было. Не буду я кончать легавого, если у меня есть серьезные сомнения. – Бандит бросил пистолет на диван. – Подбавьте ему еще на орехи, – сказал он своим костоломам, – чтоб мало не показалось, если я ошибаюсь и Энди все-таки прикончил он. Не хочу, чтоб он думал, что легко отделался.
Двое бандитов били его ботинками и кастетами. В комнате были слышны лишь жуткие глухие звуки ударов по человеческому телу и хрюканье наносящих удары головорезов. Через некоторое время Жак сказал:
– Ладно, хватит с него. Теперь разберитесь с комнатой.
Бандиты рушили и корежили все, что им попадалось под руку, пока Жак не велел им остановиться.
Все трое ушли через входную дверь.
Некоторое время спустя после их ухода Пеншо вывели из ступора короткие телефонные гудки. Бандиты скинули аппарат на пол, и трубка валялась рядом с ним. Пеншо смотрел на телефон несколько минут. Потом пополз к нему, хотя тело болело невыносимо.
Пеншо нажал большим пальцем на маленький пластмассовый рычажок и тут же отпустил, чтобы восстановить связь и набрать номер. Набор номера у него был автоматическим. Аппарат ему подарил на Рождество брат, полагавший, что от небольших удобств жизнь только выигрывает. Пеншо собрался с силами и нажал одну из двух кнопок системы автодозвона, соединявших его с Камиллой. Он хотел позвонить ей на работу, но от боли и помутнения в голове набрал ее домашний номер и по ошибке соединился с автоответчиком.
– Камилла, – с трудом проговорил он. – Это Чарли. – Голос у него был утробный, жалобный, срывающийся. – Нужна помощь. Я дома. Вызови поддержку. Позвони кому-нибудь. Быстро.
Трубку он так и не повесил. Она выпала у него из руки от приступа дикой боли, потом с пола как дым стал подниматься серый туман, проникавший ему под кожу и в горло, он нес ему странное облегчение.
В тот же день после наступления темноты, вторник, 15 февраля 1999 г.
Камилла Шокет пропихнула вперед в дом дочку, потому что руки у нее были заняты покупками. Весь день она мечтала не ходить в магазин. Как ей хотелось свободы! Свободы от всех этих повседневных заморочек, от этих дурацких забот по дому! Она уже почти достигла цели. Оставалась самая малость, всего несколько дней, а потом их с Вернером больше уже никогда не будет волновать эта мышиная возня повседневного быта.
Ей надо было сварганить что-то на ужин и приготовить какое-нибудь угощение для Чарли и Санк-Марса, когда они заедут к ней вечером. Ей пришлось покрутиться, чтобы пораньше уйти с работы, забрать Кэролл от няньки, которая сидела с ней после школы, привести дом в порядок, накормить ребенка, поесть самой и продумать, что и как она будет им говорить. Черт бы побрал этого Чарли – надо же, какой он ей сюрприз приготовил!
Но отказаться от встречи она не могла. Чарли сказал, что теперь Санк-Марсу известно многое, причем он сам раскололся как последняя дешевка! За это она была готова открутить ему башку. И когда этот кретин ей звонил, он был в таком возбуждении! Ей казалось, что для волнений нет причин, но все так быстро закрутилось, что сохранять спокойствие становилось все труднее. А волноваться ей было никак нельзя.
Энди был прав, когда говорил, что Санк-Марса надо убрать с дороги.
Она прибралась на кухне и крикнула дочке, чтобы та приглушила звук телевизора. Потом протянула руку и нажала на телефонном аппарате кнопку автоответчика. Ей звонили только раз. Услышав сообщение, она так и застыла, с опущенными в раковину руками. Потом выключила водопроводный кран, истошно крикнула еще раз Кэролл, чтобы та уменьшила громкость телевизора, и снова прослушала сообщение. Оно никак не заканчивалось. Чарли так и не положил трубку на аппарат. Камилла сняла трубку, но гудка не было. Должно быть, ее номер все еще был соединен с номером Чарли. Она тихо произнесла его имя. Внезапно ее снова охватило возбуждение.
– Кэролл! Одевайся! Нам надо уходить.
– Мамочка, я смотрю телевизор.
– Одевайся, я тебе сказала!
Тон матери испугал девочку. Хныча себе под нос и жалуясь, что ей не дали досмотреть передачу, она снова надела зимнюю куртку.
Женщина на бешеной скорости промчалась по улицам поселка и выскочила на шоссе. Обычно поездка до дома Чарли занимала минут пятнадцать, но теперь она там оказалась меньше чем за восемь минут, хоть машину и заносило на скользком склоне между яблоневых садов. Личная и патрульная машины Чарли стояли на стоянке у дома. Свет в доме не горел. Она въехала на площадку, с которой был убран снег, и остановила машину.
Камилла обернулась к дочери.
– Сиди здесь и не рыпайся! Если ты, моя дорогая, решишь выйти из машины, я тебя буду шлепать по попке, пока из нее кровь не потечет. Ты меня поняла?
– Не говори мне так, мамочка!
– Заткнись и слушай, что я тебе говорю! Сиди в машине!
– Хорошо!
Девочка откинулась на спинку сиденья и надула губы, с трудом сдерживая слезы. Из-под разноцветной шерстяной шапочки ребенка на лобик выбивались кудряшки. Кэролл протянула ручонку и взяла любимую старенькую куклу. За долгие годы на кукольное тело было нашито много заплат, и губы ее были сшиты, чтобы не высыпались опилки.
Выйдя из машины, Камилла нарочито громко хлопнула дверцей, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Она решительным шагом направилась к двери и позвонила в звонок, но когда нажала на дверную ручку, обычно запертая внешняя дверь распахнулась. Внутренняя дверь тоже отворилась, поскольку не была закрыта на ключ, и Камилла вошла в дом.
– Чарли!
Дом был погружен в темноту. Она щелкнула парой выключателей на стене у входа. За ее спиной зажглась лампочка на крыльце и торшер в прихожей, обычно стоявший справа у стены. Но когда он зажегся, женщина вздрогнула, потому что лампа валялась на полу.
Ее свет скользил по ковру, отбрасывая призрачные тени на стены и потолок, причем поначалу Камилла обратила внимание только на чудовищный беспорядок, царивший в доме. Она осторожно переступала через обломки вещей и переломанную мебель.
– Чарли!
Потом – за диваном – она увидела его тело. Оно лежало на животе, в руке все еще была зажата телефонная трубка, лицо было повернуто в противоположную от нее сторону. Она подошла поближе, чуть не споткнувшись обо что-то.
Камилла сделала еще несколько маленьких шажков, как будто пол мог внезапно уйти из-под ног. Подойдя поближе, она увидела темную лужу крови вокруг головы и поломанные, разбитые и разбросанные по комнате вещи. Она убрала с дороги перевернутый кофейный столик, склонилась над телом и убедилась, что это был Чарли.
Камилла отступила немного назад и футах в пяти от него застыла в оцепенении, пытаясь взять себя в руки и решить, что ей теперь делать.
Внезапно она быстро прошла на кухню, включила свет, оглядела помещение, потом вышла и по коридору направилась к спальням. Там она тоже зажгла свет, а когда вернулась, включила в гостиной настенную лампу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74