– Камилла попыталась отогнать от себя кошмарные воспоминания и печально усмехнулась. – Я любила братишку, но мне совсем не хотелось целовать его в губы. Меня жуть пробрала, когда я это сделала.
– Да, как это должно быть печально для ребенка…
– Это точно, но другого выхода у меня не было. Такая вот жизнь.
– Грустную историю ты мне рассказала.
– Тебя в сон не клонит, Вендел?
– Да, пожалуй… я…
Снотворное уже начало действовать. Камилла взбила подушки и хорошенько укутала его одеялом. Потом нежно чмокнула больного в щеку. Он закрыл глаза.
– Поспи немного, Вендел. Тебе надо отдохнуть. Это пойдет тебе на пользу. Вот так, теперь все хорошо, провожать меня не надо, я сама найду дорогу.
Сколько же вокруг страданий человеческих, сколько неизлечимо больных людей! Она немного завидовала Венделу, что он мог поспать днем, а то, что он заснул от снотворного, было совсем не важно. Ей самой почти не удавалось поспать с самого приезда в Нью-Йорк.
И в эту ночь ей не довелось как следует выспаться. Ее разбудил телефонный звонок, кто-то сказал в трубку, что Вендел скончался.
– Ох, нет, нет, только не это. Он был таким замечательным человеком…
Звонивший был из той же когорты, он был их пациентом.
– Но это еще не самая плохая новость, – продолжил он.
– Что? Что еще стряслось?
– Его смерть не была естественной.
– Что ты хочешь этим сказать? Он умер от СПИДа.
– Он задохнулся. Его задушили. Задушили собственной подушкой, так сказали полицейские.
– О Господи, нет! Не может быть.
– Тот, кто это сделал, сшил ему губы.
– Что? Что ты сказал? Повтори еще раз!
– Ему ниткой сшили губы. Лицо его было покрыто слоем косметики, на щеки небрежно наложили румяна. Губы накрасили помадой, а веки – серебряными тенями. А губы сшили. Кто же такое мог сотворить?
Больше в ту ночь Камилла заснуть не могла, в животе не проходили спазмы. На рассвете она уже не пыталась заснуть и заказала себе кофе в номер. Следующий день у нее тоже должен быть тяжелым – ее ждали многочисленные пациенты. И все они будут говорить о Венделе. Они, наверное, тоже все будут до смерти напуганы и расстроены. Как же ей не хотелось в тот день ничего делать!
На следующий день, четверг, 20 января 1999 г.
После Филадельфии с Люком стало что-то твориться. В Ньюарке у него поднялась температура, его все время клонило в сон, все его злило, и отметины у него на теле были такие, как будто его подвергли серьезной химической обработке. Холодным солнечным утром, когда они уезжали из Филадельфии, он отказался от завтрака, и Люси все время надо было за ним следить, чтобы он не заснул за рулем.
Когда он отказался еще и от обеда, Люси просто вышла из себя. Он показал ей язвы, выступившие на правой ноге, и две свежие отметины на спине.
– Я себя что-то паршиво чувствую, – сказал он девушке, сетуя на лекарства, которые она ему дала. Видимо, они предназначались не для него.
– Все надо делать по программе, Люк. Без этих средств тебе было бы еще хуже.
– Тело мое отказывается в это верить, хоть умом я тебя понимаю. Но мозги у меня всегда работали не лучшим образом.
После обеда Люк остановил машину на ближайшей стоянке грузовиков, и за руль пересела Люси. Какое-то время ее спутнику было стыдно, но вскоре он заснул. Заехав на заправку, Люси предложила ему перейти в кузов, где было светлее и просторнее, а кроме того, можно было вытянуть ноги на узкой кровати.
– Не знаю, – с сомнением сказал Люк.
– Что ты не знаешь?
– Не знаю, хватит ли у меня на это сил.
– Я тебе помогу.
Он всем весом облокотился на ее плечо, и они медленно обошли грузовик. Люси пришлось использовать гидравлический подъемник, чтобы подняться в лабораторию, и там она помогла ему добраться до вытянутой вдоль борта койки. Убедившись в том, что вентиляция работает, Люси решила привязать его электрическим проводом, чтобы он не свалился с кровати. Люк уже совсем засыпал. Она пропустила ему провод как ремень через петли на брюках и надежно закрепила его на койке. Потом вышла из машины, заперла дверцу кузова, поднялась в кабину и поехала дальше.
Неподалеку от Балтимора, припарковавшись на стоянке придорожного мотеля, она с трудом разбудила превратившегося в полную развалину Люка Сегина и поставила его на ноги. К сожалению, их номера располагались на втором этаже, но Люк собрался с силами и с ее помощью поднялся по ступеням. В номере она сразу уложила его в постель. Люку очень хотелось посмотреть телевизор, хотя что именно – его не волновало. После недолгих уговоров он согласился съесть тарелку горячего супа, который она тут же приготовила, налив кипятка в банку с овощной смесью, и Люк неспешно его умял. Казалось, он пошел на поправку.
Девушка немного пришла в себя, перекусила на скорую руку и принесла Люку набор его лекарств на ночь. Увидев их, он резко дернулся, откинувшись назад на подушке. Было видно, как ноги его задергались под одеялом.
– Ну, Люк, давай, – попыталась она его подбодрить.
– Для других это, может быть, и хорошо. Но на меня они плохо действуют.
– Ты простудился. Только и всего. А лекарства здесь ни при чем. Так что будь хорошим большим мальчиком.
Он покорно принял все лекарства, но посреди ночи постучал кулаком в стену, за которой находилась ее комната. У Люси был ключ от его номера, она сразу к нему пришла. На этот раз слабости у Люка не было, наоборот – он был в агонии, мышцы его конвульсивно сокращались. Он бредил, говорил что-то неразборчивое по-французски. Люси сделала ему холодный компресс, чтобы сбить жар. Ему так трудно было дышать, что его то и дело охватывала паника. Приглушенный свет, ее мягкие прикосновения и слова утешения через какое-то время привели его в чувство, немного облегчили страдания. Люк извинился перед ней, что стал такой обузой.
– Не печалься об этом.
– Даже не знаю, что со мной творится. Очень себя мерзко чувствую.
– Но ведь теперь тебе стало лучше?
Желая хоть как-то сделать ей приятное, он согласился.
– Да, теперь все в порядке.
– Ну вот и отлично. Утром я к тебе зайду.
– Люси, можно я тебя кое о чем спрошу? У меня это из головы не выходит.
Ей показалось, что он специально задал вопрос, чтобы она еще с ним немного посидела.
– Валяй, спрашивай.
– Почему ты тогда была в гараже?
– Что, прости?
– Когда сгорел дом твоего отца, ты сказала, что была в гараже. Почему? Ты не хотела говорить об этом Энди, а я все голову себе ломаю, почему так случилось.
Она, конечно, могла ему все рассказать, в той истории не было ничего таинственного, ничего такого, что он мог бы себе нафантазировать, но ей была непонятна причина его интереса.
– Зачем тебе об этом знать?
– Мне кажется, это очень грустная история. – Он даже плечами передернул. – Я рад, что ты тогда не сгорела, в этом, конечно, печального ничего нет, но я никак в толк не возьму, почему девочка не могла спать в своем доме.
Люси присела на край кровати и улыбнулась.
– Папа построил над гаражом квартирку для своего отца, но дедушка прожил там всего несколько месяцев и умер. Он спокойно умер своей смертью. От старости, должно быть. Я очень по нему тосковала, он был замечательным дедом, у него всегда находилось для меня время, и мы с ним в той квартирке часто играли. И когда я потом туда приходила, мне казалось, что мы там все еще вместе с ним. А потом кто-то стрелял в наш дом. Это нас так предупреждали. Никто никого не собирался убивать. Если хочешь, это нам намек такой сделали. Отец у меня был членом Большого совета, а некоторым сорвиголовам не нравилось, что он делал. Вот после тех выстрелов он и отправил меня спать к дедушке над гаражом. Боялся, что в меня угодит шальная пуля. Оказалось, это спасло мне жизнь.
Она не сказала ему, что видела, как горел дом, видела в окне горящего отца с поднятыми вверх руками. Она никогда никому не рассказывала об этом и не собиралась рассказывать.
– Значит, тебе суждено было жить, – заметил Люк.
– Наверное, ты прав. Только мне совсем не кажется, что родителям моим было суждено умереть.
Люк пристально на нее посмотрел.
– Да, досталось тебе в жизни.
– Ты прав. Тебе тоже. Мне интуиция подсказывает, что и у тебя не все в жизни складывалось гладко.
Люк в ответ передернул костлявыми плечами.
– Мне в этой жизни ничего легко не доставалось.
– Не давалось, – поправила она его.
– Ты хочешь меня немножко английскому подучить?
– Нет, Люк, с английским у тебя все в порядке. Я хочу немного скорректировать твое отношение. Тебе до смерти еще жить и жить. Ты что, забыл, что о тебе сама святая Люси заботится? Теперь судьба будет к тебе благосклонна!
– Ты бы об этом нутру моему сказала. После такого фарта, который мне выпал на долю, мое нутро хочет вернуться к тому, что было раньше.
Люси вместе с ним рассмеялась и чмокнула его в лоб. Она взобралась к нему на кровать, поджала под себя ноги и уперлась подбородком в ладонь.
– А теперь, Люк, – спросила она, – скажи-ка мне, откуда ты так хорошо знаешь Нью-Йорк?
Люк немного конфузился, рассказывая ей эту историю. Когда ему еще не было двадцати, он работал вместе со старшим приятелем, который частенько наведывался в Большое Яблоко и покупал там электрогитары и другие музыкальные инструменты. В Канаде подержанные инструменты хорошего качества были тогда большой редкостью, а когда появлялись в продаже, стоили целое состояние. Они оба откликались на объявления в газетах, а потом таскались по всему Нью-Йорку от Куинса до Гарлема, от Манхэттена до Бруклина и от Бронкса до Стейтен Айленда, На обратном пути в Канаду они платили на границе пошлину, а потом продавали гитары и электроорганы с хорошей прибылью.
Люси эта история озадачила. Ей было непонятно, почему Люку неловко об этом рассказывать.
Близкие человеческие отношения были ему непривычны, и он почему-то стеснялся признаться ей в истинной причине тех поездок в Нью-Йорк. Когда Люк рассказывал ей эту историю с куплей-продажей музыкальных инструментов, чтобы свести концы с концами, он пытался скрыть от нее главный свой интерес. Дело в том, что он сам хотел стать музыкантом.
– Разве можно меня представить музыкантом в какой-нибудь группе? – со смехом спросил он.
Ему трудно было расстаться со своей мечтой и стыдно признаться в том, что когда-то ему очень хотелось стать музыкантом, тем более что теперь эта мечта стала для него недосягаемой.
– Как-то раз мы остановились у придорожного ресторанчика, а когда вышли из него, грузовика своего не увидели – его угнали. А с ним и все инструменты, которые мы купили. Я был просто в бешенстве. А приятель мой чуть копыта не откинул, потому что вложил в эти гитары все деньги, что у него были. Мы никогда свой товар не страховали. Знаешь, что я тогда сделал? Сам спер небольшой грузовичок, чтобы добраться до дома. Мой папаша воровал машины и угонял грузовики, и его отец этим же до него промышлял, вот мне и показалось, что я унаследовал профессию. Но проблема заключалась в том, что я это сделал по другую сторону границы. Мне за тот угон влепили срок, а потом я стал обычным преступником, понимаешь? Когда я вышел из тюрьмы, месяцев пять гитары не касался, и с папашей на пару стал угонять грузовики.
Лиха беда начало – первая ошибка повлекла за собой все остальные. От мечты молодости о карьере гитариста он прошел путь до смерти от СПИДа. Люси стало горько и обидно за то, что вся жизнь этого человека пошла наперекосяк. Она встала с кровати, нежно поцеловала его в лоб, провела пальцами по лицу, как будто хотела его успокоить и утешить. Потом поправила Люку подушки, выключила свет и вернулась к себе в комнату.
Когда она уже почти затворила к себе дверь, в щель вдруг просунулась чья-то нога. Люси охнула и подпрыгнула, потом всем телом навалилась на дверь и напоролась на колено незваного гостя. Она еще сильнее стала напирать, чтобы выбить это колено из дверного проема и захлопнуть дверь, и тут человек, пытавшийся вломиться к ней в комнату, крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74