Уэйн
искоса взглянул на них и хмыкнул. Это были видеозаписи его телевизионного
шоу, и на всех трех экранах он касался людей, стоящих в Очереди Исцеления.
- Я смотрю это снова и снова, - сказал огромный мужчина, - и надеюсь,
что вижу правду. Если это так, то ты единственный человек на земле,
который может сделать для меня то, что я хочу. - Он повернулся к Уэйну. -
Мой бизнес - комплексный, требующий много внимания. Я владею компаниями от
Лос-Анджелеса до Нью-Йорка плюс еще многими в других странах. Для
распоряжений я пользуюсь телефоном. Люди делают все, чтобы стать ближе ко
мне. Однако мне пятьдесят пять лет, мне везде мерещатся болезни, и я
чувствую, что дела ускользают у меня из рук. Я не хочу, чтобы это
произошло, Уэйн. Я перенесусь в Рай - или в Ад - оставив дела такими, как
они есть. - Его черные глаза загорелись. - Я хочу отвести от себя смерть.
Уэйн смотрел на свои руки, сцепленные на коленях. Голос Крипсина эхом
отдавался в его голове, будто он сидел в огромном кафедральном соборе. Он
вспомнил, что его папа говорил ему, чтобы он хорошо прислушивался к тому,
что говорит мистер Крипсин, потому что он мудрый и справедливый человек.
Крипсин положил руку на плечо Уэйна.
- Я рассказал тебе о своем страхе. Теперь расскажи мне о своем.
Уэйн, поначалу нерешительно, стал рассказывать. Потом он
разговорился, пытаясь высказать все, что было внутри него, и зная, что
мистер Крипсин поймет. Он рассказал ему о Рамоне Крикмор и ее сыне, о том,
как она прокляла их с отцом и пожелала отцу смерти, о смерти и воскрешении
своего отца, о том, как она стала насылать на него кошмары и как он не
может выгнать из головы ее лицо или лицо мальчика-демона.
- Из-за нее... у меня болит голова, - объяснил Уэйн. - А этот
парень... иногда я вижу его глаза, смотрящие на меня, как... как будто он
думает, что лучше меня...
Крипсин кивнул.
- Ты доверяешь мне сделать для тебя хорошее дело, Уэйн?
- Да, сэр, доверяю.
- Ты чувствуешь себя удобно и комфортабельно здесь? Я помогал тебе
заснуть и все забыть?
- Да, сэр. Я чувствую... что вы верите мне. Вы слушали меня и вы
поняли. Другие... они смеялись надо мной, как тогда под Тауэром...
- Тауэр? - спросил Крипсин. Уэйн тер лоб, но не отвечал. - Я хочу
показать тебе, сынок, как я могу быть искренен. Я хочу, чтобы ты доверял
мне. Я положу конец твоим страхам. Это будет сделать просто. Но... если я
сделаю это для тебя, то я попрошу тебя сделать кое-что для меня взамен,
чтобы я мог знать, насколько искренен ты. Понимаешь?
Пилюли заработали. Комната начала медленно вращаться, цвета
перемешались в длинную радугу.
- Да, сэр, - прошептал Уэйн. - Они должны гореть в Адовом пламени
навечно. Навечно.
- Я могу для тебя послать их в Ад, - Крипсин наклонился над Уэйном
сжав его плечо. - Я попрошу мистера Найлза позаботиться об этом. Он
религиозный человек.
- Мистер Найлз мой друг, - сказал Уэйн. - Он приходит по ночам и
разговаривает со мной, и он приносит мне перед сном бокал апельсинового
сока... - Уэйн заморгал и попытался сосредоточить взгляд на лице Крипсина.
- Мне... нужно немного волос колдуньи. Я хочу подержать их в руках, потому
что я знаю...
Огромное лицо улыбнулось.
- Это просто, - прошептало оно.
49
Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, желтые
листья шелестели на деревьях и, падая, шебуршали по крыше дома Крикморов.
По мере сгущения темноты Рамона все больше и больше выкручивала
фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый огонек, и она
придвинула свой стул поближе, чтобы он мог ее греть; она следовала
традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить маленький огонь и
садиться к нему поближе, в отличие от белых людей, которые разводят
огромный костер и становятся подальше от огня. На столе рядом с ней горела
керосиновая лампа с металлическим отражателем, дающая достаточно света для
того, чтобы она могла в третий раз перечитать письмо, полученное сегодня
от сына. Оно было написано на листочке в линейку, вырванном из тетради, но
на конверте, в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было
напечатано название института Хиллберн и его адрес. Билли находился в
Чикаго уже почти три недели, и это было вторым присланным им письмом. Он
описывал, что он видел в городе, и поведал ей все об институте Хиллберн.
Он писал, что он много разговаривал с доктором Мэри Хиллберн и другими
докторами, работавшими с добровольцами.
Билли написал, что познакомился с другими испытуемыми, но большинство
из них оказались неразговорчивыми и замкнутыми. Мистер Перлмен, миссис
Бреннон, пуэрториканка Анита, заросший хиппи Брайан - все они
экспериментировали с тем, что доктор Хиллберн называла "тета-агентами" или
"бестелесными существами". Билли также упомянул о девушке по имени Бонни
Хейли; он писал, что она очень симпатичная, но держится в стороне от
остальных, и он видит ее очень редко.
Он проходит тесты. Много тестов. Его искололи иголками, прикрепляли к
голове электроды и изучали зигзаги на длинных бумажных лентах, выползавших
из машины, к которой он был подключен. Его спрашивали, какие изображения
отпечатаны на том, что называется картами Зенера, и попросили вести
дневник сновидений. Доктор Хиллберн очень интересуется его встречами с
Меняющим Облик, и о чем бы они ни говорили, она всегда записывала разговор
на магнитофон. Похоже, что она более требовательна к нему, чем к
остальным, и она сказала, что хочет вскоре увидеться с Рамоной. На
следующей неделе настанет очередь сеансов гипноза и испытание бессонницей,
чего он вовсе не хочет.
Билли писал, что любит ее и что вскоре напишет снова.
Рамона отложила его письмо и прислушалась к ветру. Огонь в камине
трещал, давая тусклый оранжевый свет. Она написала ответ на письмо Билли и
отправит его завтра.
"Сынок, ты был прав, уехав из Готорна. Я не знаю, как все обернется,
но я верю в тебя. Твой Неисповедимый Путь вывел тебя в мир, и он не
кончается в Чикаго. Нет, он будет продолжаться и продолжаться до конца
твоих дней. Каждый находится на своем собственном Неисповедимом Пути, идя
по следу дней и выбирая лучшее из того, что бросает на него жизнь. Иногда
невероятно трудно распознать что хорошо, а что плохо в этом суматошном
мире. Что выглядит черным, на самом деле может оказаться белым, а то, что
похоже на мел, оказывается на деле черным деревом.
Я много думала о Уэйне. Однажды я ездила туда, но свет в его доме не
горел. Я боюсь за него. Его притягивает к тебе так же, как и тебя к нему,
но он испуган и слаб. Его Неисповедимый Путь мог бы привести его к тому,
что он стал бы обучать других исцелению своего организма, но сейчас он
занавешен корыстью, и я не думаю, что он ясно видит его. Ты можешь не
хотеть принимать это сейчас, но если хотя бы раз в жизни у тебя будет
возможность помочь ему, ты поможешь. Вы связаны кровью, и несмотря на то,
что ваши Пути ведут в разных направлениях, вы остаетесь частью друг друга.
Ненавидеть просто. Любить гораздо труднее.
Ты знаешь, что есть более великая тайна, чем смерть? Жизнь - то, как
она крутится подобно карнавальной карусели.
Кстати, когда я читала о девушке Бонни, я почувствовала некоторую
петушиность. Видимо она для тебя не просто девушка, раз ты так о ней
пишешь.
Я очень горжусь тобой и знаю, что буду гордиться еще больше.
Я люблю тебя."
Рамона взяла лампу и вышла в спальню, чтобы взять рукоделие.
Уловив свое отражение в зеркале, она остановилась оглядеть себя. Она
увидела больше седых волос, чем темных, и много морщин на лице. Но глубоко
в глазах она еще оставалась той неуклюжей девушкой, которая увидела Джона
Крикмора, стоявшего у противоположной стены амбара рядом с мотыгами,
девушкой, которая хотела, чтобы этот парень обнял ее так, чтобы затрещали
ее ребра, девушкой, которая хотела летать над холмами и полями на парусах
мечты. Она гордилась тем, что не потеряла эту часть себя.
Ее Неисповедимый Путь был практически закончен, поняла она с оттенком
грусти. Но, думала она, посмотри, сколько сделано! Она любила хорошего
человека и была любима им, вырастила сына, всегда вставала на защиту себя
и делала мучительную работу, которую требовало от нее ее предназначение.
Она научилась принимать радости и печали, видеть Дарующего Дыхание в
упавшей росе и сухом листе. Одно только мучило ее - рыжеволосый мальчик -
копия своего отца - которого Дж.Дж.Фальконер назвал Уэйном.
Неутомимый ветер шумел вокруг дома. Рамона одела свитер, взяла
рукоделие и направилась обратно к камину, где просидела и внимательно
проработала около часу. В задней части шеи возникло ощущение покалывания,
но она знала, что долго это не продлится.
Что-то шло сквозь ночь. Она знала, что оно шло за ней. Она не
представляла себе, как оно выглядит, но она хотела посмотреть ему в лицо и
дать понять, что не боится.
Когда она смотрелась в зеркале, она видела в нем свою черную ауру.
Рамона закрыла глаза и позволила себе задремать. Она снова была
ребенком, бегающим по зеленым лугам под жарким летним солнцем. Она легла
на траву и стала наблюдать, как облака меняют форму. Вон там дворец с
пушистыми башнями и флагами, а...
- Рамона! - услышала она. - Рамона! - Это была мама, зовущая ее
издалека. - Рамона, маленькая чертовка! Немедленно домой, слышишь?
Ее щеки коснулась ладонь, и она проснулась. Огонь в камине и лампа
почти погасли. Рамона узнала прикосновение, и ей стало тепло.
Раздался стук в дверь.
Рамона еще несколько секунд покачалась в кресле. Затем она подняла
подбородок, встала и пошла к двери. Несколько секунд ее рука лежала на
задвижке, затем она вздохнула и отодвинула ее.
Высокий мужчина в соломенной ковбойской шляпе, джинсовой куртке и
потрепанных джинсах стоял на террасе. У него была серая с проседью бородка
и темные, глубоко посаженные глаза. За его спиной стоял глянцево-черный
грузовик-пикап. Жуя зубочистку, он протяжно произнес:
- Как поживаете, мэм? Похоже, я не там свернул с шоссе. Вы не будете
так любезны принести мне стакан воды, а то, знаете ли, в горле...
- Я знаю, кто вы такой, - сказала Рамона и увидела в глазах мужчины
легкий шок и нерешительность. Он не был настоящим ковбоем, подумала
Рамона, у него слишком гладкие руки. - Я знаю, зачем вы здесь. Заходите.
Он заколебался, улыбка исчезла с его лица. Он увидел, что она
действительно знала это. Какая-то часть его уверенности испарилась, а под
ее твердым взглядом стал ощущать себя словно бы жуком, только что
вскарабкавшимся на камень. Он почти решил бросить эту затею раз и
навсегда, но вовремя вспомнил, что не сможет забрать свои деньги и бежать;
рано или поздно они все равно найдут его. Кроме того, он все-таки
профессионал.
- Так вы зайдете? - спросила Рамона и открыла дверь пошире.
Он вынул изо рта зубочистку, промямлил "спасибо" и вошел в дом. Он не
смотрел в ее лицо, потому что знал, что ей все известно, она не боится, и
это делало его задачу невыносимой.
Она ждала.
Мужчина решил сделать это как можно более быстро и безболезненно. И
это будет в последний раз, да поможет ему Господь!
Рамона закрыла дверь, чтобы не было сквозняка, и вызывающе
повернулась к гостю.
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. ПРОВЕРКА
50
Из горла Билли вырвался приглушенный крик, и он сел на кровати в
темноте среди сбившихся простыней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
искоса взглянул на них и хмыкнул. Это были видеозаписи его телевизионного
шоу, и на всех трех экранах он касался людей, стоящих в Очереди Исцеления.
- Я смотрю это снова и снова, - сказал огромный мужчина, - и надеюсь,
что вижу правду. Если это так, то ты единственный человек на земле,
который может сделать для меня то, что я хочу. - Он повернулся к Уэйну. -
Мой бизнес - комплексный, требующий много внимания. Я владею компаниями от
Лос-Анджелеса до Нью-Йорка плюс еще многими в других странах. Для
распоряжений я пользуюсь телефоном. Люди делают все, чтобы стать ближе ко
мне. Однако мне пятьдесят пять лет, мне везде мерещатся болезни, и я
чувствую, что дела ускользают у меня из рук. Я не хочу, чтобы это
произошло, Уэйн. Я перенесусь в Рай - или в Ад - оставив дела такими, как
они есть. - Его черные глаза загорелись. - Я хочу отвести от себя смерть.
Уэйн смотрел на свои руки, сцепленные на коленях. Голос Крипсина эхом
отдавался в его голове, будто он сидел в огромном кафедральном соборе. Он
вспомнил, что его папа говорил ему, чтобы он хорошо прислушивался к тому,
что говорит мистер Крипсин, потому что он мудрый и справедливый человек.
Крипсин положил руку на плечо Уэйна.
- Я рассказал тебе о своем страхе. Теперь расскажи мне о своем.
Уэйн, поначалу нерешительно, стал рассказывать. Потом он
разговорился, пытаясь высказать все, что было внутри него, и зная, что
мистер Крипсин поймет. Он рассказал ему о Рамоне Крикмор и ее сыне, о том,
как она прокляла их с отцом и пожелала отцу смерти, о смерти и воскрешении
своего отца, о том, как она стала насылать на него кошмары и как он не
может выгнать из головы ее лицо или лицо мальчика-демона.
- Из-за нее... у меня болит голова, - объяснил Уэйн. - А этот
парень... иногда я вижу его глаза, смотрящие на меня, как... как будто он
думает, что лучше меня...
Крипсин кивнул.
- Ты доверяешь мне сделать для тебя хорошее дело, Уэйн?
- Да, сэр, доверяю.
- Ты чувствуешь себя удобно и комфортабельно здесь? Я помогал тебе
заснуть и все забыть?
- Да, сэр. Я чувствую... что вы верите мне. Вы слушали меня и вы
поняли. Другие... они смеялись надо мной, как тогда под Тауэром...
- Тауэр? - спросил Крипсин. Уэйн тер лоб, но не отвечал. - Я хочу
показать тебе, сынок, как я могу быть искренен. Я хочу, чтобы ты доверял
мне. Я положу конец твоим страхам. Это будет сделать просто. Но... если я
сделаю это для тебя, то я попрошу тебя сделать кое-что для меня взамен,
чтобы я мог знать, насколько искренен ты. Понимаешь?
Пилюли заработали. Комната начала медленно вращаться, цвета
перемешались в длинную радугу.
- Да, сэр, - прошептал Уэйн. - Они должны гореть в Адовом пламени
навечно. Навечно.
- Я могу для тебя послать их в Ад, - Крипсин наклонился над Уэйном
сжав его плечо. - Я попрошу мистера Найлза позаботиться об этом. Он
религиозный человек.
- Мистер Найлз мой друг, - сказал Уэйн. - Он приходит по ночам и
разговаривает со мной, и он приносит мне перед сном бокал апельсинового
сока... - Уэйн заморгал и попытался сосредоточить взгляд на лице Крипсина.
- Мне... нужно немного волос колдуньи. Я хочу подержать их в руках, потому
что я знаю...
Огромное лицо улыбнулось.
- Это просто, - прошептало оно.
49
Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, желтые
листья шелестели на деревьях и, падая, шебуршали по крыше дома Крикморов.
По мере сгущения темноты Рамона все больше и больше выкручивала
фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый огонек, и она
придвинула свой стул поближе, чтобы он мог ее греть; она следовала
традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить маленький огонь и
садиться к нему поближе, в отличие от белых людей, которые разводят
огромный костер и становятся подальше от огня. На столе рядом с ней горела
керосиновая лампа с металлическим отражателем, дающая достаточно света для
того, чтобы она могла в третий раз перечитать письмо, полученное сегодня
от сына. Оно было написано на листочке в линейку, вырванном из тетради, но
на конверте, в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было
напечатано название института Хиллберн и его адрес. Билли находился в
Чикаго уже почти три недели, и это было вторым присланным им письмом. Он
описывал, что он видел в городе, и поведал ей все об институте Хиллберн.
Он писал, что он много разговаривал с доктором Мэри Хиллберн и другими
докторами, работавшими с добровольцами.
Билли написал, что познакомился с другими испытуемыми, но большинство
из них оказались неразговорчивыми и замкнутыми. Мистер Перлмен, миссис
Бреннон, пуэрториканка Анита, заросший хиппи Брайан - все они
экспериментировали с тем, что доктор Хиллберн называла "тета-агентами" или
"бестелесными существами". Билли также упомянул о девушке по имени Бонни
Хейли; он писал, что она очень симпатичная, но держится в стороне от
остальных, и он видит ее очень редко.
Он проходит тесты. Много тестов. Его искололи иголками, прикрепляли к
голове электроды и изучали зигзаги на длинных бумажных лентах, выползавших
из машины, к которой он был подключен. Его спрашивали, какие изображения
отпечатаны на том, что называется картами Зенера, и попросили вести
дневник сновидений. Доктор Хиллберн очень интересуется его встречами с
Меняющим Облик, и о чем бы они ни говорили, она всегда записывала разговор
на магнитофон. Похоже, что она более требовательна к нему, чем к
остальным, и она сказала, что хочет вскоре увидеться с Рамоной. На
следующей неделе настанет очередь сеансов гипноза и испытание бессонницей,
чего он вовсе не хочет.
Билли писал, что любит ее и что вскоре напишет снова.
Рамона отложила его письмо и прислушалась к ветру. Огонь в камине
трещал, давая тусклый оранжевый свет. Она написала ответ на письмо Билли и
отправит его завтра.
"Сынок, ты был прав, уехав из Готорна. Я не знаю, как все обернется,
но я верю в тебя. Твой Неисповедимый Путь вывел тебя в мир, и он не
кончается в Чикаго. Нет, он будет продолжаться и продолжаться до конца
твоих дней. Каждый находится на своем собственном Неисповедимом Пути, идя
по следу дней и выбирая лучшее из того, что бросает на него жизнь. Иногда
невероятно трудно распознать что хорошо, а что плохо в этом суматошном
мире. Что выглядит черным, на самом деле может оказаться белым, а то, что
похоже на мел, оказывается на деле черным деревом.
Я много думала о Уэйне. Однажды я ездила туда, но свет в его доме не
горел. Я боюсь за него. Его притягивает к тебе так же, как и тебя к нему,
но он испуган и слаб. Его Неисповедимый Путь мог бы привести его к тому,
что он стал бы обучать других исцелению своего организма, но сейчас он
занавешен корыстью, и я не думаю, что он ясно видит его. Ты можешь не
хотеть принимать это сейчас, но если хотя бы раз в жизни у тебя будет
возможность помочь ему, ты поможешь. Вы связаны кровью, и несмотря на то,
что ваши Пути ведут в разных направлениях, вы остаетесь частью друг друга.
Ненавидеть просто. Любить гораздо труднее.
Ты знаешь, что есть более великая тайна, чем смерть? Жизнь - то, как
она крутится подобно карнавальной карусели.
Кстати, когда я читала о девушке Бонни, я почувствовала некоторую
петушиность. Видимо она для тебя не просто девушка, раз ты так о ней
пишешь.
Я очень горжусь тобой и знаю, что буду гордиться еще больше.
Я люблю тебя."
Рамона взяла лампу и вышла в спальню, чтобы взять рукоделие.
Уловив свое отражение в зеркале, она остановилась оглядеть себя. Она
увидела больше седых волос, чем темных, и много морщин на лице. Но глубоко
в глазах она еще оставалась той неуклюжей девушкой, которая увидела Джона
Крикмора, стоявшего у противоположной стены амбара рядом с мотыгами,
девушкой, которая хотела, чтобы этот парень обнял ее так, чтобы затрещали
ее ребра, девушкой, которая хотела летать над холмами и полями на парусах
мечты. Она гордилась тем, что не потеряла эту часть себя.
Ее Неисповедимый Путь был практически закончен, поняла она с оттенком
грусти. Но, думала она, посмотри, сколько сделано! Она любила хорошего
человека и была любима им, вырастила сына, всегда вставала на защиту себя
и делала мучительную работу, которую требовало от нее ее предназначение.
Она научилась принимать радости и печали, видеть Дарующего Дыхание в
упавшей росе и сухом листе. Одно только мучило ее - рыжеволосый мальчик -
копия своего отца - которого Дж.Дж.Фальконер назвал Уэйном.
Неутомимый ветер шумел вокруг дома. Рамона одела свитер, взяла
рукоделие и направилась обратно к камину, где просидела и внимательно
проработала около часу. В задней части шеи возникло ощущение покалывания,
но она знала, что долго это не продлится.
Что-то шло сквозь ночь. Она знала, что оно шло за ней. Она не
представляла себе, как оно выглядит, но она хотела посмотреть ему в лицо и
дать понять, что не боится.
Когда она смотрелась в зеркале, она видела в нем свою черную ауру.
Рамона закрыла глаза и позволила себе задремать. Она снова была
ребенком, бегающим по зеленым лугам под жарким летним солнцем. Она легла
на траву и стала наблюдать, как облака меняют форму. Вон там дворец с
пушистыми башнями и флагами, а...
- Рамона! - услышала она. - Рамона! - Это была мама, зовущая ее
издалека. - Рамона, маленькая чертовка! Немедленно домой, слышишь?
Ее щеки коснулась ладонь, и она проснулась. Огонь в камине и лампа
почти погасли. Рамона узнала прикосновение, и ей стало тепло.
Раздался стук в дверь.
Рамона еще несколько секунд покачалась в кресле. Затем она подняла
подбородок, встала и пошла к двери. Несколько секунд ее рука лежала на
задвижке, затем она вздохнула и отодвинула ее.
Высокий мужчина в соломенной ковбойской шляпе, джинсовой куртке и
потрепанных джинсах стоял на террасе. У него была серая с проседью бородка
и темные, глубоко посаженные глаза. За его спиной стоял глянцево-черный
грузовик-пикап. Жуя зубочистку, он протяжно произнес:
- Как поживаете, мэм? Похоже, я не там свернул с шоссе. Вы не будете
так любезны принести мне стакан воды, а то, знаете ли, в горле...
- Я знаю, кто вы такой, - сказала Рамона и увидела в глазах мужчины
легкий шок и нерешительность. Он не был настоящим ковбоем, подумала
Рамона, у него слишком гладкие руки. - Я знаю, зачем вы здесь. Заходите.
Он заколебался, улыбка исчезла с его лица. Он увидел, что она
действительно знала это. Какая-то часть его уверенности испарилась, а под
ее твердым взглядом стал ощущать себя словно бы жуком, только что
вскарабкавшимся на камень. Он почти решил бросить эту затею раз и
навсегда, но вовремя вспомнил, что не сможет забрать свои деньги и бежать;
рано или поздно они все равно найдут его. Кроме того, он все-таки
профессионал.
- Так вы зайдете? - спросила Рамона и открыла дверь пошире.
Он вынул изо рта зубочистку, промямлил "спасибо" и вошел в дом. Он не
смотрел в ее лицо, потому что знал, что ей все известно, она не боится, и
это делало его задачу невыносимой.
Она ждала.
Мужчина решил сделать это как можно более быстро и безболезненно. И
это будет в последний раз, да поможет ему Господь!
Рамона закрыла дверь, чтобы не было сквозняка, и вызывающе
повернулась к гостю.
ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. ПРОВЕРКА
50
Из горла Билли вырвался приглушенный крик, и он сел на кровати в
темноте среди сбившихся простыней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74