.. — Ватутин замолчал, внезапно заметив, что зовет Филитова по имени и отчеству.
— Почти пятьдесят лет назад?
— Они воевали вместе. Этот Романов служил в экипаже Филитова первые месяцы войны. Да, он был героем, погиб в бою за родину, защищая жизнь своего командира, — заметил полковник. И Михаил Семенович все еще разговаривает с ним во сне...
Все, Филитов, ты у меня в руках.
— Может быть, разбудить его и...
— Где врач? — прервал офицера Ватутин.
Оказалось, что врач собирался уходить домой, и вызов не привел его в восторг, однако спорить с полковником Ватутиным он не решался.
— Как вести себя с ним? — спросил полковник, рассказав о ефрейторе Романове.
— Он должен быть усталым, но бодрствовать. Это делается очень легко.
— Значит, нам нужно разбудить его и...
— Нет, только не сейчас, — покачал головой врач, — Не во время периода БДГ.
— Что?
— Сон при быстрых движениях глаз — так называется период, когда пациенту снятся сны. Всегда заметно, что пациенту снится сон, — по движениям глаз, независимо от того, говорит он во сне или нет.
— Но ведь нам отсюда не видно этого, — возразил один из офицеров КГБ.
— Да, пожалуй, следует подумать от том, как перестроить систему наблюдения, — задумчиво произнес врач. — Впрочем, это не имеет особого значения. Во время периода БДГ его тело фактически парализовано. Видите, он совсем не двигается, правда? Это делается для того, чтобы обезопасить тело от движений во время сна. Как только он опять начнет шевелиться, значит, сон закончился.
— Это долго? — спросил Ватутин. — Нам не нужно, чтобы он проснулся слишком уж отдохнувшим.
— Это зависит от пациента — у каждого индивидуально, — но не следует особенно беспокоиться. Поручите надзирателю приготовить завтрак, и, как только он начнет двигаться, разбудите его и накормите.
— Да, конечно, — улыбнулся Ватутин.
— После этого мы не дадим ему уснуть в течение... ну, скажем, восьми часов или даже больше. Да, этого достаточно. Вам хватит восьми часов?
— Вполне, — заявил полковник с большей уверенностью, чем следовало. Он встал и взглянул на часы, затем позвонил в центр и отдал несколько распоряжений. Его тело отчаянно требовало сна, и Ватутин прошел в комнату, где его ждала приготовленная удобная постель. Ему хотелось хорошо отдохнуть и приготовиться к моменту, когда потребуется полное напряжение умственных сил. Полковник разделся и приказал, чтобы за время отдыха почистили сапоги и выгладили мундир. Он чувствовал себя настолько усталым, что пропало даже желание выпить.
— Теперь ты у меня в руках, — пробормотал он засыпая.
— До свиданья, Беа, — громко произнесла Кэнди с крыльца, глядя на машину, в которую садилась ее подруга. Тауссиг повернулась и в последний раз махнула рукой. Кэнди и Элан не видели той ярости, с которой она воткнула ключ в замок зажигания. Она проехала всего половину квартала, свернула за угол к обочине и остановилась, глядя в ночь невидящими глазами.
Они уже занимаются этим, подумала она. В течение всего ужина он так смотрел на нее, а она — на него! Эти потные маленькие руки уже расстегивают пуговицы на ее блузке...
Она закурила сигарету и откинулась на спинку сиденья, рисуя в своем воображении красочные картины, а ее желудок сжался в тугой болезненный узел. Прыщавое лицо и Кэнди. Ей пришлось выдержать три часа этой пытки. Превосходный, как всегда, ужин, приготовленный руками Кэнди. В течение двадцати минут, пока хозяйка занималась последними приготовлениями, ей пришлось сидеть в гостиной с ним, слушать идиотские шутки, заставлять себя улыбаться ему. Было очевидно, что и Элану она тоже не нравится, но раз она была подругой Кэнди, он чувствовал себя обязанным быть вежливым с ней, вежливым с бедной Беа, о которой он думал как о старой деве или как это теперь называют, — она видела, о чем он думает по его глупым глазам. Плохо, когда относятся к тебе снисходительно, но стать предметом жалости...
И вот теперь он касается ее, целует, слушает ее шепот, сам шепчет глупые, отвратительные нежные слова — и Кэнди это нравится! Как это может быть?
Тауссиг знала, что Кэнди не просто прелестна, У нее свободный дух. У нее ум первооткрывателя и теплая чувствительная душа. Она способна на глубокие чувства. Она такая женственная, а красота ее начинается в сердце и выходит наружу через очаровательную теплую улыбку.
А сейчас она отдается этому... этому уроду! Он, наверно, уже делает это. Этот урод не имеет представления о том, что нельзя спешить, нужно проявить подлинную любовь и чувства. Готова поспорить, он просто делает это, пуская слюни и хихикая, как какой-нибудь пятнадцатилетний дебил-футболист. Как она могла!
— О, Кэнди! — Голос Беа дрогнул. Ее охватил приступ тошноты, и она с трудом справилась с собой. Затем она сидела в автомобиле еще двадцать минут, содрогаясь от молчаливых рыданий, прежде чем смогла ехать дальше-
— Как твое мнение?
— По-моему, она лесбиянка, — ответила агент Дженнингс после недолгого размышления.
— Но в ее досье ни слова об этом, Пегги, — заметил Уилл Перкинс.
— То, как она смотрит на доктора Лонг, как ведет себя в присутствии Грегори... я чувствую это инстинктивно.
— Но...
— Совершенно верно — что нам делать? — согласилась Маргарет Дженнингс, отъезжая от обочины. На мгновение у нее мелькнула мысль о том, чтобы последовать за Тауссиг, но они провели длинный и утомительный день, наблюдая за ней. — У нас нет никаких доказательств, и, даже если нам удастся получить их и начать действовать, разразится грандиозный скандал.
— Ты не допускаешь вероятности, что они втроем...
— Уилл, ты опять заглядываешь в эти журналы, — засмеялась Дженнингс, и на мгновение уныние исчезло. Перкинс был мормоном и питал отвращение к порнографии. — Эти двое настолько влюблены друг в друга, что не замечают окружающего их мира — только работу. Готова биться об заклад, что даже их разговоры в постели засекречены. Дело в том, Уилл, что Тауссиг выброшена из личной жизни своей подруги и ревнует. Такова действительность, ничего не поделаешь.
— Что мы напишем в своем отчете?
— Ничего. У нас нет на то оснований — одни домыслы. — Им поручили этим вечером проверить сообщения о том, что вблизи дома, где проживают Грегори и Лонг, иногда появляются чужие автомобили. Основанием для этих слухов, решила агент Дженнингс, является недовольство какого-нибудь местного ханжи тем, что двое молодых людей живут вместе, не оформив должным образом свои отношения. Дженнингс сама была несколько старомодной в этом отношении, но совместная жизнь не является основанием подозревать Грегори и Лонг в нарушении правил секретности. С другой стороны...
— Нам все-таки следует проверить эту Тауссиг.
— Она живет одна.
— Уж в этом можно не сомневаться. — Понадобится немало времени, чтобы подвергнуть проверке каждого сотрудника проекта «Чайный клипер», но при проведении такого расследования спешить нельзя.
— Тебе не надо было приезжать сюда, — сразу заметила Таня. Лицо Бизариной скрывало кипевшую у нее внутри ярость. Она взяла Тауссиг за руку и ввела в дом.
— Энн, но все это так ужасно!
— Садись вот сюда. За тобой не было слежки? — Идиотка! Из-вращенка! Бизарина только что приняла душ; на ней были лишь халат и полотенце вокруг головы.
— Нет, я смотрела внимательно.
Да, конечно, подумала Бизарина. Ее очень удивило бы, узнай она, что это правда. Несмотря на плохо соблюдаемые правила безопасности на проекте «Чайный клипер» — подумать только, они взяли на работу такую, как Тауссиг! — ее агент нарушила все законы разведки, приехав к ней на дом.
— Тебе нельзя здесь долго оставаться.
— Я знаю. — Тауссиг высморкалась. — Они только что закончили разработку первого варианта новой программы. Прыщавый урод сократил ее до восьмидесяти тысяч строчек кодированной информации — тут ему очень пригодилось, что удалось выбросить все лишнее. Понимаешь, мне кажется, он запомнил всю новую информацию, — я знаю, что это невозможно даже для него, но все-таки...
— Когда тебе удастся...
— Не знаю. — По лицу Тауссиг пробежала улыбка. — Вот если бы тебе удалось привлечь его к работе. Мне кажется, только он один по-настоящему понимает всю программу — я имею в виду весь проект.
К сожалению, в нашем распоряжении лишь ты, подумала Бизарина, но не произнесла этого вслух. На следующий шаг ей понадобилось все напряжение воли — она взяла руку Тауссиг.
У той снова потекли слезы. Тауссиг прямо-таки упала в объятия Тани. Русский капитан прижала ее к груди, стараясь вызвать в себе сочувствие к своему агенту. В школе КГБ было много уроков, направленных на то, чтобы научить офицеров, как обращаться с агентами. Сочувствие и жестокость — вот что самое главное, именно такая комбинация, хотя и в разной степени в каждом индивидуальном случае. С ними надо обращаться как с избалованными детьми, чередуя выговоры и похвалу, чтобы принудить их к правильным действиям. А агент «Ливия» была важнее других.
Бизариной было нелегко заставить себя повернуть голову к голове Тауссиг, покоящейся на плече, и поцеловать щеку, соленую от слез. Поняв, что большего от нее не потребуется, Бизарина вздохнула с облегчением. От нее еще никогда не требовалось большего, но она жила в постоянном страхе, ожидая, что наступит день, когда «Ливия» потребует этого от нее, — такое несомненно случится, если Тауссиг поймет, что та, кого она выбрала в качестве своей возлюбленной, не проявляет к ее ухаживаниям ни малейшего интереса. Это приводило Бизарину в изумление. Беатрис Тауссиг обладала блестящим в своем роде умом и, несомненно, по интеллекту превосходила ее, офицера КГБ, которой было поручено заниматься его, но она так плохо разбиралась в людях. Верхом иронии являлось то обстоятельство, что она очень походила на Элана Грегори — мужчину, вызывавшего у нее отвращение. Тауссиг была красива, более утонченна, но ей не хватало способности коснуться сердечных струн другого человека. Грегори, по-видимому, сделал это только один раз в своей жизни, и в этом заключалась разница между ним и ею. Ему первому удалось завоевать сердце Кэнди, потому что у Беатрис не хватило смелости. Впрочем, это даже к лучшему, подумала Бизарина. Отказ уничтожил бы ее.
Было бы интересно узнать, что представляет собой Грегори, подумала Биэарина. Наверно, еще один ученый сухарь — как зовут таких англичане? Умник, не от мира сего. Блестящий умник — впрочем, все ученые, работающие над проектом «Чайный клнпср», блестящие в своем роде. Это пугало ее. В общем-то Беатрис гордилась своим участием в таком грандиозном проекте, но она считала его угрозой миру, и в этом вопросе Бизарина соглашалась с ней. Грегори был «умником», стремящимся перестроить мир. Бизариной было понятно его стремление. Она тоже хотела перестроить мир, только совсем по-другому. Грегори и «Чайный клипер» угрожали этому. Она не испытывала ненависти к нему. Раз уж зашла речь об этом, он скорее всего понравится ей. Однако личные чувства не имели никакого отношения к разведывательной работе.
— Теперь тебе лучше? — спросила Бизарина, когда поток слез стих.
— Мне нужно ехать.
— Ты уверена, что справишься?
— Да. Я не знаю, когда смогу...
— Понимаю. — Таня проводила ее к двери. По крайней мере у нее хватило ума поставить машину в другом квартале, заметила «Энн». Она ждала, стоя у приоткрытой двери, пока не раздался характерный рев мотора спортивного автомобиля. Закрыв двери, Бизарина посмотрела на руки и направилась в ванную, чтобы вымыть их.
Ночь рано опустилась на Москву, солнце скрылось за облаками, из которых посыпался очередной заряд снега. Члены делегации собрались в вестибюле посольства, а потом вышли все вместе, чтобы разместиться в выделенных автомобилях для поездки на торжественный ужин. Райан оказался в машине номер три — определенное продвижение вперед по сравнению с предыдущим визитом, заметил он про себя не без улыбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Почти пятьдесят лет назад?
— Они воевали вместе. Этот Романов служил в экипаже Филитова первые месяцы войны. Да, он был героем, погиб в бою за родину, защищая жизнь своего командира, — заметил полковник. И Михаил Семенович все еще разговаривает с ним во сне...
Все, Филитов, ты у меня в руках.
— Может быть, разбудить его и...
— Где врач? — прервал офицера Ватутин.
Оказалось, что врач собирался уходить домой, и вызов не привел его в восторг, однако спорить с полковником Ватутиным он не решался.
— Как вести себя с ним? — спросил полковник, рассказав о ефрейторе Романове.
— Он должен быть усталым, но бодрствовать. Это делается очень легко.
— Значит, нам нужно разбудить его и...
— Нет, только не сейчас, — покачал головой врач, — Не во время периода БДГ.
— Что?
— Сон при быстрых движениях глаз — так называется период, когда пациенту снятся сны. Всегда заметно, что пациенту снится сон, — по движениям глаз, независимо от того, говорит он во сне или нет.
— Но ведь нам отсюда не видно этого, — возразил один из офицеров КГБ.
— Да, пожалуй, следует подумать от том, как перестроить систему наблюдения, — задумчиво произнес врач. — Впрочем, это не имеет особого значения. Во время периода БДГ его тело фактически парализовано. Видите, он совсем не двигается, правда? Это делается для того, чтобы обезопасить тело от движений во время сна. Как только он опять начнет шевелиться, значит, сон закончился.
— Это долго? — спросил Ватутин. — Нам не нужно, чтобы он проснулся слишком уж отдохнувшим.
— Это зависит от пациента — у каждого индивидуально, — но не следует особенно беспокоиться. Поручите надзирателю приготовить завтрак, и, как только он начнет двигаться, разбудите его и накормите.
— Да, конечно, — улыбнулся Ватутин.
— После этого мы не дадим ему уснуть в течение... ну, скажем, восьми часов или даже больше. Да, этого достаточно. Вам хватит восьми часов?
— Вполне, — заявил полковник с большей уверенностью, чем следовало. Он встал и взглянул на часы, затем позвонил в центр и отдал несколько распоряжений. Его тело отчаянно требовало сна, и Ватутин прошел в комнату, где его ждала приготовленная удобная постель. Ему хотелось хорошо отдохнуть и приготовиться к моменту, когда потребуется полное напряжение умственных сил. Полковник разделся и приказал, чтобы за время отдыха почистили сапоги и выгладили мундир. Он чувствовал себя настолько усталым, что пропало даже желание выпить.
— Теперь ты у меня в руках, — пробормотал он засыпая.
— До свиданья, Беа, — громко произнесла Кэнди с крыльца, глядя на машину, в которую садилась ее подруга. Тауссиг повернулась и в последний раз махнула рукой. Кэнди и Элан не видели той ярости, с которой она воткнула ключ в замок зажигания. Она проехала всего половину квартала, свернула за угол к обочине и остановилась, глядя в ночь невидящими глазами.
Они уже занимаются этим, подумала она. В течение всего ужина он так смотрел на нее, а она — на него! Эти потные маленькие руки уже расстегивают пуговицы на ее блузке...
Она закурила сигарету и откинулась на спинку сиденья, рисуя в своем воображении красочные картины, а ее желудок сжался в тугой болезненный узел. Прыщавое лицо и Кэнди. Ей пришлось выдержать три часа этой пытки. Превосходный, как всегда, ужин, приготовленный руками Кэнди. В течение двадцати минут, пока хозяйка занималась последними приготовлениями, ей пришлось сидеть в гостиной с ним, слушать идиотские шутки, заставлять себя улыбаться ему. Было очевидно, что и Элану она тоже не нравится, но раз она была подругой Кэнди, он чувствовал себя обязанным быть вежливым с ней, вежливым с бедной Беа, о которой он думал как о старой деве или как это теперь называют, — она видела, о чем он думает по его глупым глазам. Плохо, когда относятся к тебе снисходительно, но стать предметом жалости...
И вот теперь он касается ее, целует, слушает ее шепот, сам шепчет глупые, отвратительные нежные слова — и Кэнди это нравится! Как это может быть?
Тауссиг знала, что Кэнди не просто прелестна, У нее свободный дух. У нее ум первооткрывателя и теплая чувствительная душа. Она способна на глубокие чувства. Она такая женственная, а красота ее начинается в сердце и выходит наружу через очаровательную теплую улыбку.
А сейчас она отдается этому... этому уроду! Он, наверно, уже делает это. Этот урод не имеет представления о том, что нельзя спешить, нужно проявить подлинную любовь и чувства. Готова поспорить, он просто делает это, пуская слюни и хихикая, как какой-нибудь пятнадцатилетний дебил-футболист. Как она могла!
— О, Кэнди! — Голос Беа дрогнул. Ее охватил приступ тошноты, и она с трудом справилась с собой. Затем она сидела в автомобиле еще двадцать минут, содрогаясь от молчаливых рыданий, прежде чем смогла ехать дальше-
— Как твое мнение?
— По-моему, она лесбиянка, — ответила агент Дженнингс после недолгого размышления.
— Но в ее досье ни слова об этом, Пегги, — заметил Уилл Перкинс.
— То, как она смотрит на доктора Лонг, как ведет себя в присутствии Грегори... я чувствую это инстинктивно.
— Но...
— Совершенно верно — что нам делать? — согласилась Маргарет Дженнингс, отъезжая от обочины. На мгновение у нее мелькнула мысль о том, чтобы последовать за Тауссиг, но они провели длинный и утомительный день, наблюдая за ней. — У нас нет никаких доказательств, и, даже если нам удастся получить их и начать действовать, разразится грандиозный скандал.
— Ты не допускаешь вероятности, что они втроем...
— Уилл, ты опять заглядываешь в эти журналы, — засмеялась Дженнингс, и на мгновение уныние исчезло. Перкинс был мормоном и питал отвращение к порнографии. — Эти двое настолько влюблены друг в друга, что не замечают окружающего их мира — только работу. Готова биться об заклад, что даже их разговоры в постели засекречены. Дело в том, Уилл, что Тауссиг выброшена из личной жизни своей подруги и ревнует. Такова действительность, ничего не поделаешь.
— Что мы напишем в своем отчете?
— Ничего. У нас нет на то оснований — одни домыслы. — Им поручили этим вечером проверить сообщения о том, что вблизи дома, где проживают Грегори и Лонг, иногда появляются чужие автомобили. Основанием для этих слухов, решила агент Дженнингс, является недовольство какого-нибудь местного ханжи тем, что двое молодых людей живут вместе, не оформив должным образом свои отношения. Дженнингс сама была несколько старомодной в этом отношении, но совместная жизнь не является основанием подозревать Грегори и Лонг в нарушении правил секретности. С другой стороны...
— Нам все-таки следует проверить эту Тауссиг.
— Она живет одна.
— Уж в этом можно не сомневаться. — Понадобится немало времени, чтобы подвергнуть проверке каждого сотрудника проекта «Чайный клипер», но при проведении такого расследования спешить нельзя.
— Тебе не надо было приезжать сюда, — сразу заметила Таня. Лицо Бизариной скрывало кипевшую у нее внутри ярость. Она взяла Тауссиг за руку и ввела в дом.
— Энн, но все это так ужасно!
— Садись вот сюда. За тобой не было слежки? — Идиотка! Из-вращенка! Бизарина только что приняла душ; на ней были лишь халат и полотенце вокруг головы.
— Нет, я смотрела внимательно.
Да, конечно, подумала Бизарина. Ее очень удивило бы, узнай она, что это правда. Несмотря на плохо соблюдаемые правила безопасности на проекте «Чайный клипер» — подумать только, они взяли на работу такую, как Тауссиг! — ее агент нарушила все законы разведки, приехав к ней на дом.
— Тебе нельзя здесь долго оставаться.
— Я знаю. — Тауссиг высморкалась. — Они только что закончили разработку первого варианта новой программы. Прыщавый урод сократил ее до восьмидесяти тысяч строчек кодированной информации — тут ему очень пригодилось, что удалось выбросить все лишнее. Понимаешь, мне кажется, он запомнил всю новую информацию, — я знаю, что это невозможно даже для него, но все-таки...
— Когда тебе удастся...
— Не знаю. — По лицу Тауссиг пробежала улыбка. — Вот если бы тебе удалось привлечь его к работе. Мне кажется, только он один по-настоящему понимает всю программу — я имею в виду весь проект.
К сожалению, в нашем распоряжении лишь ты, подумала Бизарина, но не произнесла этого вслух. На следующий шаг ей понадобилось все напряжение воли — она взяла руку Тауссиг.
У той снова потекли слезы. Тауссиг прямо-таки упала в объятия Тани. Русский капитан прижала ее к груди, стараясь вызвать в себе сочувствие к своему агенту. В школе КГБ было много уроков, направленных на то, чтобы научить офицеров, как обращаться с агентами. Сочувствие и жестокость — вот что самое главное, именно такая комбинация, хотя и в разной степени в каждом индивидуальном случае. С ними надо обращаться как с избалованными детьми, чередуя выговоры и похвалу, чтобы принудить их к правильным действиям. А агент «Ливия» была важнее других.
Бизариной было нелегко заставить себя повернуть голову к голове Тауссиг, покоящейся на плече, и поцеловать щеку, соленую от слез. Поняв, что большего от нее не потребуется, Бизарина вздохнула с облегчением. От нее еще никогда не требовалось большего, но она жила в постоянном страхе, ожидая, что наступит день, когда «Ливия» потребует этого от нее, — такое несомненно случится, если Тауссиг поймет, что та, кого она выбрала в качестве своей возлюбленной, не проявляет к ее ухаживаниям ни малейшего интереса. Это приводило Бизарину в изумление. Беатрис Тауссиг обладала блестящим в своем роде умом и, несомненно, по интеллекту превосходила ее, офицера КГБ, которой было поручено заниматься его, но она так плохо разбиралась в людях. Верхом иронии являлось то обстоятельство, что она очень походила на Элана Грегори — мужчину, вызывавшего у нее отвращение. Тауссиг была красива, более утонченна, но ей не хватало способности коснуться сердечных струн другого человека. Грегори, по-видимому, сделал это только один раз в своей жизни, и в этом заключалась разница между ним и ею. Ему первому удалось завоевать сердце Кэнди, потому что у Беатрис не хватило смелости. Впрочем, это даже к лучшему, подумала Бизарина. Отказ уничтожил бы ее.
Было бы интересно узнать, что представляет собой Грегори, подумала Биэарина. Наверно, еще один ученый сухарь — как зовут таких англичане? Умник, не от мира сего. Блестящий умник — впрочем, все ученые, работающие над проектом «Чайный клнпср», блестящие в своем роде. Это пугало ее. В общем-то Беатрис гордилась своим участием в таком грандиозном проекте, но она считала его угрозой миру, и в этом вопросе Бизарина соглашалась с ней. Грегори был «умником», стремящимся перестроить мир. Бизариной было понятно его стремление. Она тоже хотела перестроить мир, только совсем по-другому. Грегори и «Чайный клипер» угрожали этому. Она не испытывала ненависти к нему. Раз уж зашла речь об этом, он скорее всего понравится ей. Однако личные чувства не имели никакого отношения к разведывательной работе.
— Теперь тебе лучше? — спросила Бизарина, когда поток слез стих.
— Мне нужно ехать.
— Ты уверена, что справишься?
— Да. Я не знаю, когда смогу...
— Понимаю. — Таня проводила ее к двери. По крайней мере у нее хватило ума поставить машину в другом квартале, заметила «Энн». Она ждала, стоя у приоткрытой двери, пока не раздался характерный рев мотора спортивного автомобиля. Закрыв двери, Бизарина посмотрела на руки и направилась в ванную, чтобы вымыть их.
Ночь рано опустилась на Москву, солнце скрылось за облаками, из которых посыпался очередной заряд снега. Члены делегации собрались в вестибюле посольства, а потом вышли все вместе, чтобы разместиться в выделенных автомобилях для поездки на торжественный ужин. Райан оказался в машине номер три — определенное продвижение вперед по сравнению с предыдущим визитом, заметил он про себя не без улыбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115