Нам вовсе ни к чему, чтобы какой-то безумный летчик-истребитель играл с нами в пятнашки. Это американский самолет с дипломатической делегацией на борту. Вы что, хотите начать третью мировую войну? Прием.
— Девять-семь-один, вам было приказано вернуться!
— Нет! У нас неисправна система электропроводки, и мы не можем, повторяю, не можем выполнить приказ. Мой самолет летит без ходовых огней, и эти сумасшедшие МиГи едва не столкнулись с нами. Вы что, пытаетесь убить всех нас? Прием.
— Вы похитили советского гражданина и должны вернуться в Москву!
— Прошу повторить, плохо слышу, — попросил фон Эйк.
Но капитан не мог сделать этого. По профессии истребитель-перехватчик — его поспешно перебросили в Энгури, последний авиадиспетчерский пост на советской территории, проинструктировали и приказали заставить повернуть обратно американский самолет, — он понял, что ему не следовало говорить то. что он только что произнес.
— Но вы обязаны остановить этот самолет! — крикнул генерал КГБ.
— Тогда все просто. Я прикажу своим МиГам сбить его! — ответил капитан таким же тоном. — Вы отдаете мне такой приказ, товарищ генерал?
— У меня нет такой власти. Вы должны остановить этот самолет.
— Это невозможно. Мы можем сбить его, но не можем остановить.
— Хотите, чтобы вас расстреляли? — спросил генерал.
— Где он сейчас? — спросил своего ведомого пилот советского истребителя. Они видели самолет лишь один раз, и то на одно ужасное мгновение. Они могли преследовать вторгшийся самолет — вот только он уходил из советского воздушного пространства и вообще-то не вторгался сюда, это знали оба, — с помощью радиолокатора и могли сбить его ракетами, наводящимися на цель радаром, но сближаться с целью в темноте... Даже при относительно светлой ночи цель продолжала полет без опознавательных огней, и отыскать ее — означало рисковать тем, что американские летчики-истребители в шутку называли «лиса-четыре» — столкновение в воздухе, быстрое и впечатляющее, после которого никто не остается в живых.
— Хаммер Лид, — послышался голос в наушниках летчика. — Это — Тулбокс. Вам приказано сблизиться с целью и заставить ее повернуть обратно. Цель сейчас от вас в направлении на двенадцать часов, на той же высоте, расстояние три тысячи метров.
— Я и сам это знаю, — пробормотал себе под нос летчик. Он видел авиалайнер на экране радиолокатора, но не мог рассмотреть его визуально, а по радару не был в состоянии определить точно расстояние до него, чтобы получить предупреждение о неминуемом столкновении. К тому же ему все время приходилось думать о своем ведомом, висящем у самого крыла.
— Отойди назад, — распорядился летчик, обращаясь к ведомому. — Я займусь им один. — Он слегка подал вперед рычаги газа и чуть сдвинул вправо ручку управления. МиГ-25 был тяжелым, не слишком поворотливым истребителем, и управлять им было нелегко — Под каждым крылом висело по паре ракет «воздух — воздух», и, чтобы остановить авиалайнер, ему нужно было только... Но вместо того чтобы отдать ему приказ поступить так, как его обучали, какой-то осел из КГБ...
Вот. Он не видел сам самолет, но обратил внимание на то, что впереди что-то мелькнуло. Ага! Он потянул на себя ручку управления, поднялся на несколько сот метров и — наконец! — увидел «Боинг» на фоне морской поверхности. Медленно и осторожно он начал обгонять его, пока не оказался на траверзе авиалайнера и в двухстах метрах выше.
— Вижу огни по правому борту, — сообщил второй пилот. — Истребитель, только я не знаю какой.
— Если бы ты был на его месте, как бы ты поступил? — спросил фон Эйк.
— Попросил бы политическое убежище! Или сбил бы нас...
Русский летчик, сидящий позади них на откидном сиденье, был пристегнут и не имел ни малейшего представления, как ему поступить. Он был отрезан от радиоканала, по которому велись переговоры, и имел доступ лишь к системе внутренней связи. Вообще-то его задача заключалась в том, чтобы говорить по-русски в случае неминуемой аварии. Москва потребовала, чтобы он повернул самолет назад. Он не знал почему, но — но что? — спросил он себя.
— Вот он, соскальзывает к нам.
Стараясь действовать как можно осторожнее, пилот МиГа сместился влево. Он хотел расположиться над кокпитом «Боинга» и затем медленно уменьшать высоту, заставляя американский самолет снижаться. Для такого маневра требовалась незаурядная выучка, и летчику оставалось лишь надеяться, что и американский пилот обладает таким же мастерством. Он расположился над кокпитом, стараясь увидеть... но...
Истребитель МиГ-25 спроектирован как перехватчик, и летчик, сидя в кокпите, имел очень ограниченное поле видимости. И вот теперь авиалайнер, над которым он летел, исчез из этого поля. Он посмотрел вперед. Побережье было всего в нескольких километрах впереди. Даже если ему и удастся заставить американский самолет снизиться, это произойдет над Балтийским морем. Летчик взял ручку управления на себя и набрал высоту, разворачиваясь направо.
— Тулбокс, говорит Хаммер Лид, — доложил он. — Американский самолет отказывается менять курс. Я сделал все что мог, но я отказываюсь идти на таран с «Боингом» без четкого и ясного приказа.
Авиадиспетчер следил за тем. как на экране радиолокатора две светящиеся точки слились в одну, и был изумлен, что сердце у него не остановилось. Что за чертовщина? Перед ними американский самолет. Они не могут заставить его изменить курс, и, если произойдет катастрофа, кого в ней обвинят? Офицер принял решение.
— Возвращайтесь на базу. Конец связи.
— Вы дорого заплатите за это! — пообещал генерал КГБ военному авиадиспетчеру. Он ошибался.
— Слава Богу, — с чувством произнес фон Эйк, когда они пересекли береговую черту, и тут же вызвал к себе старшего стюарда. — Как чувствуют себя гости в хвостовой кабине?
— Почти все спят. У них, должно быть, вчера была изрядная гулянка. А когда у нас восстановится освещение?
— Бортинженер, — произнес пилот. — Вот тут спрашивают насчет освещения.
— Похоже, у нас вышел из строя рубильник, сэр. Мне кажется... да, я заменил его.
Пилот выглянул в окно. Красный опознавательный огонек светился на кончике левого крыла. Опознавательные огни снова горели, и восстановилось освещение во всех салонах, кроме хвостового. Пролетев Вентспилс, они повернули на курс два-пять-девять. Полковник фон Эйк с облегчением вздохнул. Два с половиной часа лета до Шаннона.
— Неплохо бы выпить кофе, — подумал он вслух.
Головко положил трубку и бросил несколько резких слов, непонятных Джеку, хотя их смысл был очевиден.
— Сергей, можно я приведу в порядок поцарапанное колено?
— Что вы здесь натворили, Райан? — спросил офицер КГБ.
— Я вывалился из самолета, и эти подонки улетели без меня. Я требую, чтобы меня отвезли в американское посольство, но сначала хотел бы заняться коленом, оно болит.
Головко и Ватутин посмотрели друг на друга, и у них в голове пронеслись одинаковые мысли. Что на самом деле произошло? Что теперь будет с ними? Как поступить с Райаном?
— Кому бы хоть позвонить? — спросил Головко.
27. В полной тайне
Ватутин решил позвонить начальнику своего главного управления, который позвонил первому заместителю председателя КГБ, тот позвонил кому-то еще и затем перезвонил в аэропорт, где все они сидели и ждали ответа. Ватутин выслушал указания, они прошли к автомобилю Герасимова, водитель получил распоряжения куда ехать, которых Джек не сумел понять. Машина помчалась прямо по пустым московским улицам — было уже далеко за полночь, и те, кто ходил в кино, оперу или балет, находились уже лома. Джек сидел, зажатый между двумя полковниками КГБ, и надеялся, что его везут в посольство. Но машина, не останавливаясь, продолжала нестись вперед, пересекла город на большой скорости, поднялась на Ленинские горы и въехала в леса, окружавшие Москву. Теперь Райана охватил страх. Дипломатическая неприкосновенность казалась куда более надежным прикрытием в аэропорту, чем в густых лесах.
Примерно через час автомобиль сбавил скорость и свернул с асфальтового шоссе на гравий дороги, извивающейся среди деревьев. Повсюду виднелись люди в военном обмундировании, с автоматами в руках. При этом зрелище Джек забыл о боли в лодыжке и колене. Куда его привезли? Зачем? Почему повсюду вооруженные солдаты? И тут у него в памяти промелькнула фраза из гангстерского фильма, зловещая и мрачная: отвезли его на прогулку, а вернулись уже без него...
Нет! Они не решатся на такое, говорил ему здравый смысл. Слишком много людей видели меня живым. Может быть, посол уже сейчас... Нет, посол ничего не знает. Он не был допущен к операции, и если с борта самолета не передали радиограмму... И все-таки они не решатся... Однако в Советском Союзе, говорилось в поговорке, случаются вещи, которые просто не случаются. Дверца открылась. Головко вышел из машины и вытащил Райана за собой, Единственное, в чем он теперь не сомневался, так это в том, что сопротивляться бесполезно.
Перед ним был дом, самый обычный деревянный дом среди деревьев. Освещенные окна с задернутыми шторами. Райан увидел с десяток людей, стоявши" поблизости, — все в военной форме, все с автоматами, все смотрят на него с таким же интересом, с каким смотрят на бумажные мишени. Один из них — офицер — подошел к Райану и обыскал его. Когда руки офицера коснулись окровавленного колена, Джек не сумел удержаться от стона. Райан удивился, когда офицер пробормотал что-то похожее на извинение. Затем офицер повернулся к Головко и Ватутину, те сдали свои пистолеты и вошли с Райаном в дом.
В прихожей у них взяли пальто. Еще два человека, стоящие у дверей, были явно полицейскими или из КГБ. На них были расстегнутые куртки, и, судя по тому, как они стояли, у обоих были наготове пистолеты. Джек вежливо кивнул им и не получил никакого ответа — лишь один из них подошел и еще раз тщательно обыскал его, пока второй наблюдал с безопасного расстояния, готовый к стрельбе. Райана поразило, что обоих полковников КГБ тоже обыскали. Когда процедура завершилась, их пригласили войти в гостиную.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Андрей Ильич Нармонов сидел в глубоком кресле перед пылающим камином. Когда четверо вошли в комнату, он встал навстречу и пригласил их сесть на диван напротив своего кресла. Телохранитель встал позади главы советского правительства. Нармонов говорил по-русски, и Головко переводил.
— Кто вы?
— Джон Райан, сэр, — ответил Джек. Генеральный секретарь пригласил его сесть в кресло напротив и заметил, как по лицу американца промелькнула болезненная гримаса.
— Анатолий, — произнес он. Телохранитель подошел к Райану, взял его под руку и прошел вместе с ним в ванную первого этажа. Там он смочил водой полотенце и передал Джеку — В гостиной продолжали говорить, но Райан слишком плохо знал русский, чтобы понять, о чем идет речь. Промыть поцарапанную ногу было приятно, но он увидел, что брюкам конец, а другая смена одежды — Райан взглянул на часы — сейчас где-то в районе Дании. Анатолий не сводил с него глаз. Когда рана была промыта, он достал из шкафчика марлевый бинт, помог Райану перебинтовать колено и затем осторожно, не спеша отвел его обратно в гостиную.
Головко все еще находился там, хотя Ватутина уже не было, и пустое кресло поджидало Райана. Анатолий снова занял место позади Нармонова.
— Приятно погреться у камина, — сказал Райан. — Спасибо, что вы позволили мне промыть рану.
— Головко сказал, что мы не виноваты в этой ране. Это правда?
Вопрос показался странным Джеку, потому что Головко занимался переводом. Значит, Андрей Ильич говорит по-английски?
— Да, сэр, я упал сам. Со мной обращались без всякого насилия. — Без всякого насилия, это уж точно. Всего лишь до смерти перепугали, подумал Райан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115