— Итак, полковник, у вас готово резюме о деятельности вашего подследственного? — небрежно спросил Герасимов. Кажется, он думает о чем-то другом, тут же отметил Ватутин. Можно было предположить, что председатель КГБ проявит больше интереса к этому материалу, особенно если учесть, что до начала заседания Политбюро остается один час.
— Об этом будут писать книги, товарищ председатель. Филитов имел доступ ко всем нашим оборонным тайнам. Более того, он принимал участие в создании нашей оборонной политики. Мне понадобилось тридцать страниц машинописного текста лишь для того, чтобы составить краткое описание его преступной деятельности. Для полного расследования понадобится несколько месяцев.
— Тщательность важнее, чем быстрота, — небрежно заметил Герасимов.
Ватутин даже не моргнул.
— Как вам угодно, товарищ председатель.
— А теперь извините меня, сегодня утром заседание Политбюро.
Полковник Ватутин вытянулся, сделал поворот кругом и вышел из кабинета, В приемной он столкнулся с Головко. Они были знакомы, хотя и недостаточно близко, закончили академию КГБ почти в одно время — с разницей в один год, — и карьеры их продвигались более или менее схоже.
— Полковник Головко, — раздался голос секретаря. — Председатель вынужден ехать и просит вас зайти к нему завтра в десять.
— Но...
— Он уже уезжает, — повторил секретарь,
— Слушаюсь, — ответил Головко и встал. Вместе с Ватутиным они вышли в коридор.
— Председатель занят, — заметил Ватутин.
— А мы не заняты? — бросил Головко, закрывая дверь. — Мне казалось, что он хочет поговорить со мной. Я приехал сюда в четыре часа утра, чтобы подготовить этот проклятый отчет! Ну что ж, пойду позавтракаю. Как дела в «Двойке», Климентий Владимирович?
— Заняты с утра до вечера — мы не расходуем народные деньги на безделье. — Ватутин тоже приехал на Лубянку очень рано, чтобы окончательно оформить отчет, и при воспоминании о завтраке его желудок сжался в болезненном спазме.
— Вы, наверно, тоже проголодались. Пошли вместе?
Ватутин кивнул, и оба полковника направились в столовую. Для старших офицеров — полковников и выше по званию — имелся отдельный зал, где их обслуживали официанты в белом. Зал никогда не пустовал. КГБ работал круглые сутки, а необычные рабочие часы влекут за собой беспорядочное посещение столовой. К тому же здесь хорошо кормили, особенно в зале для старших офицеров. Тут царила тишина. Всякие разговоры — даже о футболе — велись шепотом.
— Разве вы не в составе делегации по переговорам о сокращении вооружений? — спросил Ватутин, отпивая глоток чая.
— В составе — присматриваю за дипломатами. Американцы считают, что я из ГРУ, — ухмыльнулся Головко, изумленно подняв брови — отчасти, чтобы показать, насколько глупы эти американцы, а отчасти — чтобы продемонстрировать своему коллеге, насколько важной является его легенда.
— Вот как? — удивился Ватутин. — Мне казалось, что они лучше информированы — по крайней мере... — Он пожал плечами, показывая, что не имеет права продолжать. И у меня есть секреты, которые я не могу обсуждать с посторонними, Сергей Николаевич, сказал он себе.
— Думаю, председатель занят предстоящим заседанием Политбюро. Ходят слухи...
— Он еще не готов к этому, — перебил его Ватутин со спокойной уверенностью человека, посвященного в дворцовые тайны.
— Вы уверены?
— Совершенно.
— Вы на чьей стороне? — спросил Головко.
— А вы на чьей? — ответил Ватутин. Они обменялись улыбками, и тут же Головко стал серьезным.
— Нармонову нужно представить возможность проявить себя. Соглашение об ограничении вооружений — если дипломаты когда-нибудь доведут его до конца — благоприятно повлияет на его авторитет,
— Вы действительно так считаете? — Ватутин не думал о результатах переговоров.
— Да, конечно. Мне пришлось стать экспертом по оружию, которым владеют обе стороны. Мне известно, что есть у нас, и я знаю, что есть у них. Достаточно у обеих сторон. После того как человек мертв, нет смысла стрелять в него еще несколько раз. Существуют более оптимальные способы траты денег. Нужно изменить создавшееся положение.
— Говорите об этом поосторожней, — предостерег Ватутин. По его мнению, Головко слишком часто ездил за границу. Он повидал Запад, а многие офицеры КГБ, возвращаясь оттуда, начинают вести разговоры о том, что, вот если бы Советский Союз сделал то-то, или то-то, или еще что-нибудь... Ватутин инстинктивно чувствовал справедливость этих высказываний, но по своей природе был куда более осторожным. К тому же он являлся сотрудником «Двойки», в задачи которой входило искать нарушения и опасные проступки, тогда как Головко, относящийся к ПГУ — Первому главному управлению, внешней разведке, искал благоприятные возможности.
— Но разве мы не стражи? Если мы не можем говорить, то кто может? — спросил Головко и тут же добавил, чтобы создать правильное впечатление: — Осторожно, разумеется, всегда под руководством партии — но сейчас даже партия стремится к переменам. — В этом у них не было разногласий. Каждая советская газета печатала призывы к новым подходам, и каждый такой призыв должен был предварительно получить чье-то высочайшее одобрение, исходящее от человека безукоризненной партийной чистоты, главным образом идеологической. Оба знали, что партия не может ошибаться, но за последнее время ее коллективное мировоззрение, несомненно, заметно изменилось.
— Жаль, что партия не понимает необходимости предоставления отдыха своим стражам. Усталые люди совершают ошибки, Сергей Николаевич.
Головко уставился на свою яичницу невидящим взглядом, затем произнес еще более тихим, почти неслышным голосом:
— Климентий, предположим на мгновение, мне известно, что старший офицер КГБ встречается со старшим офицером ЦРУ.
— Что значит — старший офицер КГБ? Насколько старший?
— Занимающий должность выше начальника Главного управления, — ответил Головко, безошибочно давая понять Ватутину, о ком идет речь, причем не называя ни имени, ни должности. — Предположим, что я организовал эти встречи, а затем этот старший офицер говорит мне, что я не должен знать, о чем там идет речь. Наконец, давай предположим, что этот старший офицер ведет себя... как-то странно. Что, по-твоему, я должен предпринять?
— Ты должен написать доклад и отправить его во Второе главное управление, разумеется.
Головко едва не подавился своим завтраком.
— Блестящая мысль. И сразу после этого перерезать себе горло бритвой, чтобы избавить всех от усилий, затраченных на мой допрос, и сберечь время. Некоторые люди выше подозрения — или обладают такой властью, что никто не решается подозревать их.
— Сергей, если я что-то узнал за последние несколько недель, так это то, что такого понятия, как быть «выше подозрений», не существует. Мы занимались делом предателя, занимавшего такой высокий пост в министерстве обороны... ты не поверишь. Я и сам не совсем верю. — Ватутин сделал знак официанту, чтобы тот принес еще один чайник. Образовалась пауза, и Головко получил возможность подумать. Он был детально знаком с этим министерством из-за своей работы на переговорах по ограничению стратегических вооружений. Кто может быть этим человеком? В Министерстве обороны не так уж много людей, кого КГБ не в состоянии подозревать, потому что оно относилось к этому министерству с крайним подозрением. Но...
— Филитов?
Ватутин побледнел и тут же допустил ошибку:
— От кого ты узнал это?
— Господи, в прошлом году он инструктировал меня по ракетному оружию средней дальности. Я слышал, что он заболел. Скажи, Климентий, ты не шутишь?
— В этом деле не до шуток. Я не имею права вдаваться в подробности и прошу тебя, это не должно выйти за пределы этого стола, но... Да, Филитов работал на... другую страну. Он полностью признался, и первая фаза допросов завершена.
— Но ведь ему все известно! Нужно немедленно сообщить об этом делегации, принимающей участие в переговорах! Это меняет всю основу переговоров, — произнес Головко.
Ватутин не задумывался над этим — в его обязанности не входило принятие политических решений. В конце концов, он был всего лишь полицейским с конкретным кругом обязанностей. Головко, возможно, и прав в своей оценке случившегося, но правила есть правила.
— Пока эта информация является совершенно секретной, Сергей Николаевич. Не забывай этого.
— Разграничение сфер, допускающих ознакомление с информацией, может работать как в нашу пользу, так и против нас, Климентий, — предостерег его Головко, думая о том, следует ли ему предупредить участников переговоров.
— Это верно, — согласился Ватутин.
— Когда был произведен арест? — спросил Головко, Ватутин ответил. Расчет времени... Головко вздохнул и выбросил из головы мысли о переговорах. — Председатель встретился со старшим офицером ЦРУ по крайней мере дважды...
— Когда и с кем?
— Вечером в воскресенье и вчера утром. Имя сотрудника ЦРУ — Райан. В американской делегации он занимает такое же положение, как и я — в советской, но он разведчик, а не оперативник, которым я был когда-то. Тебе это что-то говорит?
— Ты уверен, что он не оперативник?
— Абсолютно. Могу даже сообщить тебе, в какой комнате он работает. Здесь не может быть никаких сомнений. Он — аналитик, один из лучших, проводит время за письменным столом. Является специальным помощником заместителя директора ЦРУ по разведке, а до этого был офицером связи, осуществляемой на высоком уровне, в Лондоне. Никогда не действовал в поле.
Ватутин допил чай и налил новую чашку, затем намазал маслом кусок хлеба. У него была отличная возможность отложить ответ на этот вопрос, но...
— Пока все, что мы видим, — необычная активность. Может быть, председатель занят чем-то настолько секретным...
— Да — или пытается создать такое впечатление, — заметил Головко.
— Для сотрудника ПГУ у тебя самостоятельный образ мышления, Сергей. Ну хорошо. При обычных обстоятельствах — такой случай отнюдь не относится к такому разряду, но ты понимаешь, что я хочу сказать: мы собираем сведения и передаем их начальнику Второго главного управления. У председателя есть телохранители. Их опросят по-одному. Но делать это нужно осторожно, крайне осторожно. Моему начальнику придется обратиться — к кому? — задал риторический вопрос Ватутин. — К члену Политбюро, пожалуй, или к секретарю Центрального Комитета, но... дело Филитова расследуется в обстановке крайней секретности. Мне представляется, что председатель намеревается использовать его для политического шантажа против министра обороны и Ванеева...
— Кого?
— Дочь Ванеева действовала как член шпионской организации, работавшей на Запад. Мы сломали ее, и...
— Но почему это не стало известно?
— По приказу председателя она вернулась на прежнее место работы, — ответил Ватутин.
— Климентий, ты имеешь представление о том, что здесь происходит?
— Нет, теперь все смешалось. Я предполагал, что председатель старался укрепить свое политическое положение, но встречи с офицером ЦРУ... скажи, ты уверен в этом?
— Я сам организовывал эти встречи, — повторил Головко. — Первая была обговорена еще до прибытия американцев в Москву, и я занимался лишь деталями. Затем Райан потребовал второй встречи. Он передал мне записку — с искусством новичка, обучающегося в школе КГБ. Они встретились вчера утром в кинотеатре «Баррикады» — я ведь говорил тебе об этом. Климентий, происходит что-то очень странное.
— Да, мне тоже так кажется — Но у нас нет никаких доказательств...
— Что ты хочешь этим сказать?
— Сергей, моя профессия — расследование. В нашем распоряжении всего лишь отрывочные куски информации, которые могут иметь очень простое объяснение. Ничто не приносит такого вреда следствию, как попытка действовать слишком быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115