Дом отца Призрака, расположенный в фешенебельном квартале Фучжоу, стал одной из первых жертв разъяренных юнцов-хунвейбинов, по зову Великого кормчего вышедших на улицы, буквально дрожа от идеалистических мировоззрений.
— Ты пережиток прошлого, — бушевал их вожак. — Раскаиваешься ли ты? Ты признаешь, что цеплялся за старые ценности?
Куан Баба встретил непрошенных гостей в своей гостиной, ужавшейся до размеров тюремной камеры благодаря толпе кричащих юнцов, ввалившихся в дом. Он взирал на них не столько со страхом, сколько с недоумением, так как искренне не мог понять, что плохого в его поступках.
— Покайся и встань на путь перевоспитания, и мы тебя пощадим! — воскликнул другой хунвейбин.
— Ты виновен в том, что придерживаешься старых мыслей, старых ценностей, старой культуры...
— Ты выстроил свою лакейскую империю на спинах народа!
На самом деле хунвейбины понятия не имели, чем Куан Баба зарабатывал на жизнь и была ли основана деятельность его кооператива на капиталистических принципах Дж. П. Моргана или на коммунистических принципах Маркса, Ленина и Мао. Они видели лишь то, что у него дом лучше, чем у них, и он может позволить себе покупать произведения искусства гнусной «старой» эпохи — искусства, не отражавшего борьбу народных масс против гнета Запада.
Куан Баба, его жена, двенадцатилетний Ан и его старший брат стояли перед разъяренной толпой, не в силах вымолвить ни слова.
— Ты пережиток прошлого...
Та жуткая ночь запомнилась молодому Ану смутным, расплывающимся пятном. И все же один момент отчетливо врезался ему в память, и именно об этом думал сейчас Призрак, стоя в своей роскошной квартире с видом на порт, дожидаясь предателя, продавшего ему семью Чанг.
Высокий студент, предводитель отряда хунвейбинов, стоял посреди гостиной в кривобоких очках в черной оправе, сделанных местным кооперативом. Брызжа слюной, он вел яростный диалектический спор с маленьким Куан Аном, испуганно прижавшимся к овальному кофейному столику, за которым отец много лет назад учил его пользоваться счетами.
— Ты пережиток прошлого, — бушевал главарь, крича прямо в лицо мальчишке. — Ты раскаиваешься?
Подчеркивая свои слова, он с силой опускал вниз толстую палку, тяжелую словно бита для игры в крикет; она издавала громкие шлепки.
— Да, раскаиваюсь, — спокойно ответил мальчик. — Я прошу народ меня простить.
— Ты откажешься от своих декадентских замашек.
Тум.
— Да, откажусь, — повторил Куан Ан, хотя понятия не имел, что такое «декадентские замашки». — Пережитки прошлого мешают нашему народу идти вперед в светлое будущее.
— Если ты не отвергнешь свои пороки, ты умрешь!
Тум.
— Я их отвергаю.
Тум, тум, тум...
И так продолжалось бесконечно долго — до тех пор, пока град ударов палки с железным наконечником не лишил жизни тех, кого бил студент: родителей Призрака, лежащих на полу, связанных, с заткнутыми ртами.
Мальчик ни разу не взглянул на окровавленные тела, повторяя катехизис, который так жадно ловили из его уст хунвейбины.
— Я отказываюсь от своего прошлого. Я отвергаю свои привычки. Я раскаиваюсь в том, что меня совратили непристойные декадентские мысли.
Его оставили жить, а вот его старшего брата не пощадили. Глупый мальчишка сбегал в сарай и вернулся с граблями — единственным оружием, которое смог найти. Через пару минут хунвейбины превратили его в третий окровавленный кусок мяса, упавший на ковер рядом с трупами родителей.
Неистовые юнцы взяли Куан Ана с собой, радушно принимая мальчика в самое сердце Доблестных краснознаменных молодежных бригад Фучжоу. Остаток ночи они провели, искореняя пережитки прошлого.
Никто из них не обратил внимание на то, что на следующее утро маленький Ан тайком ускользнул из их штаба. Похоже, в пылу революционных преобразований про мальчишку даже не вспомнили.
А он, однако, запомнил всех. То недолгое время, что Куан Ан пробыл в рядах революционеров Мао, воюющих с прошлым, — всего несколько часов, — он провел очень продуктивно: запоминая имена хунвейбинов и обдумывая способы расправы с ними.
Но он не собирался торопиться.
Найсын...
У мальчишки был прекрасно развит инстинкт самосохранения, и он бежал на одну из свалок, принадлежавших его отцу. Там он прожил несколько месяцев, бродя по зловонному пустырю, охотясь на крыс и собак, гоняясь за ними среди скелетов станков и машин и гор мусора с самодельной дубинкой — ржавым амортизатором, снятым со старого советского грузовика.
Убедившись, что его никто не ищет, Куан Ан начал совершать вылазки в город за объедками, которые он подбирал в мусорных баках у ресторанов Фучжоу.
Фуцзяньцы, издревле выходившие в море и общавшиеся со всем миром, считались в Китае самыми независимыми людьми. Юный Куан Ан обнаружил, что коммунистическая партия и хунвейбины стараются держаться подальше от причалов и доков, где хозяйничали контрабандисты, плевавшие на борьбу за светлое будущее китайского народа. Здесь за маоистскую пропаганду можно было поплатиться жизнью. Взрослые приняли к себе осиротевшего мальчишку, который начал выполнять для них мелкие поручения, завоевывая доверие, после чего его стали привлекать для участия во второстепенных делах, например мелких кражах и вымогательстве денег за «крышу».
Первого человека Куан Ан убил, когда ему было тринадцать лет — вьетнамского наркоторговца, ограбившего «змеиную голову», на которого работал мальчишка. В четырнадцать Ан выследил и после долгих истязаний убил всех студентов, лишивших его семьи.
Куан Ан был неглуп; оглядываясь вокруг себя, он скоро увидел, что головорезы, на которых он работал, никогда не поднимутся со дна преступного мира — в основном, из-за отсутствия образования. Мальчишка понял, что ему нужно научиться разбираться в бизнесе и бухгалтерии, а также выучить английский — язык, на котором очень скоро станут общаться между собой преступники международного класса. И Куан Ан начал украдкой посещать занятия в государственных школах Фучжоу — классы были настолько переполнены, что учителя не замечали одного лишнего ученика.
Мальчишка откладывал деньги, постигая, от каких преступлений следует держаться подальше (например, кражи государственного имущества и торговля наркотиками; за эти преступления можно было запросто стать главным действующим лицом публичных казней, совершаемых по вторникам утром на городском стадионе), а какие преступления считаются допустимыми: кража собственности иностранных компаний, продвигающихся, спотыкаясь, на китайский рынок, торговля оружием и незаконная перевозка людей.
Общение с преступным миром крупных портовых городов позволило молодому Куан Ану приобрести неоценимый опыт в деле контрабанды, вымогательства и отмывания денег. Именно так он и сколотил свой начальный капитал, сперва в Фучжоу, затем в Гонконге, а потом распространив сферу деятельности на весь Китай и Дальний Восток. Куан Ан возвел в культ стремление держаться подальше от общественного внимания, никогда не фотографироваться. Он готов был пойти на все, лишь бы не попасть под подозрение и тем более избежать ареста. Куан Ан был безмерно польщен, узнав, что в китайских правоохранительных органах ему дали кличку Гуи, «Призрак», и тотчас же взял его в качестве своего прозвища.
Ему сопутствовал успех, так как сами по себе деньги его мало интересовали. Для него гораздо важнее был процесс борьбы. Поражение означало позор, победа — славу. Движущей силой его жизни был азарт охоты. Так, например, в игорных притонах Призрак играл только в те игры, которые требовали мастерства. Он с презрением относился к глупцам, готовым поставить деньги на рулетку или лотерею, отдаться прихоти случая.
Охотничий азарт...
Подобный тому, который он испытывал сейчас: найти семьи Ву и Чанг.
Призрак не слишком расстраивался по поводу того, как шла охота. От своих источников он узнал, что семейство Ву поместили в специальный охраняемый дом — находящийся в ведении не СИН, а полиции Нью-Йорка, этого он никак не ожидал. Тем не менее, Юсуф переговорил с одним из своих друзей, и тот обещал навести справки об этом месте, выяснить все про меры безопасности и, быть может, даже убить сбежавших иммигрантов, если представится такая возможность.
А что касается семьи Чанг — их не будет в живых уже к этой ночи. Семью предал близкий друг, этот тип Тань, которого Призрак, разумеется, собирался убить после того, как тот сообщит ему нужный адрес.
От своего источника Призрак узнал, что все усилия полиции найти его пока ни к чему не привели. ФБР временно отошло от расследования, и оно оказалось в руках управления полиции Нью-Йорка. Пока что удача была на стороне Призрака.
Эти размышления прервал стук в дверь.
Пришел предатель.
Призрак кивнул одному из уйгуров, и тот, достав из-за пояса пистолет, медленно отворил дверь, держа пришедшего под прицелом.
Человек, стоявший на лестничной клетке, сказал:
— Я Тань. Я пришел к человеку, которого зовут Призраком. Его настоящее имя Куан Ан. Нам предстоит обсудить одно дело. Касательно семьи Чанг.
— Проходите, — сказал Призрак, шагая вперед. — Чаю хотите?
— Нет, — ответил старик, заходя в квартиру и оглядываясь по сторонам. — Я к вам ненадолго.
Глава 32
Чжан Цзици из-под полуопущенных век оглядел присутствующих: в гостиной их было трое, Призрак и двое представителей национальных меньшинств, уйгуры или казахи. Подобно многим хань старшего поколения, Чжан Цзици мысленно называл их «варварами».
Старик прошел в комнату, думая, какое путешествие ему пришлось проделать для того, чтобы попасть сюда, в эту квартиру, где ему предстоит умереть. Думая также о своем сыне, крепко спавшем после щедрой дозы морфия, которую всыпал ему в чай старик.
— Какая единственная причина может заставить человека совершить такой отчаянный и опасный поступок, который задумал ты?
— Забота о детях.
Естественно, ни один отец по доброй воле не пошлет своего сына на верную смерть. Как только Сэм прошлой ночью вернулся из Чайнатауна, Чжан Цзици решил усыпить сына и вместо него самому отправиться на встречу с Призраком. Впереди у Сэма еще вся жизнь. Он должен воспитать сыновей и — о чудо! — дочь, о которой всегда мечтала Мей-Мей. Здесь, в Прекрасной стране, Сэм наконец сможет обрести свободу, спокойствие, надежду на успех. И старый Чжан Цзици не мог допустить, чтобы его сын лишился всего этого.
Когда чай с морфием возымел свое действие, и Сэм Чанг, выронив чашку, тяжело сомкнул веки, к нему бросилась встревоженная Мей-Мей. Но старик рассказал ей про снотворное и про то, что он намеревался сделать. Мей-Мей попыталась было его остановить, но она была женщина и к тому же его невестка; в конце концов она была вынуждена уступить. Взяв пистолет и деньги, Чжан Цзици обнял Мей-Мей, в последний раз прикоснулся губами ко лбу сына и ушел, распорядившись ни при каких обстоятельствах не будить Уильяма. Поймав такси, он с помощью карты, найденной в микроавтобусе, угнанном от церкви, объяснил водителю, куда ему нужно.
И вот сейчас Чжан Цзици оказался в элегантной квартире Призрака. Варвар с пистолетом не отставал от него, и старик решил, что ему необходимо каким-либо образом успокоить телохранителя. Только после этого у него появится возможность достать оружие и всадить пулю в сердце «змеиной головы».
— Ваше лицо кажется мне знакомым, — сказал Призрак, подозрительно разглядывая старика.
— Вполне возможно, — ответил Чжан Цзици, поспешно придумывая какое-нибудь правдоподобное объяснение. — Мне часто приходится иметь дело с землячествами Чайнатауна.
— А...
Призрак отпил чай.
Варвар не отходил от старика ни на шаг. Другой телохранитель, смуглый и задумчивый, сидел в кресле в дальнем конце гостиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70