Он сам выбрал себе дорогу…
— Но он же предал меня! И князя! И тебя! Всех, — прошептал юноша.
Буян не подал виду, что слышал голоса за спиной. Визирь сделал знак, и, отомкнув решетку, к гусляру шагнули охранники. Тут же окружила его визирева стража и повела прочь. Буян пошел с гордо поднятой головой, и, хотя он знал, что за ним жадно следят глаза его товарищей по несчастью, он ни разу не обернулся.
Гусляр никогда раньше не бывал во дворцах, не слышал ни о чем подобном и теперь смотрел во все глаза и слушал во все уши.
Его сразу вымыли в бане, причесали и нарядили перед встречей с султаном, а потом провели по дворцу, одна комната которого была богаче другой. Словно нарочно желая смутить и поразить иноверца, его долго водили по мраморным залам меж украшенных золотом колонн и иноземных ковров, покрывавших стены. Откуда-то издалека доносилась нежная музыка, лились волны сладких запахов и слышались голоса.
Провели Буяна через весь дворец и вывели его в сад, где росли невиданные деревья, цвели чудные цветы, от которых исходил такой аромат, что больно было дышать. Меж кустов бежали дорожки из цветного песка. Все они вели к бассейну, обложенному золотом и мрамором. В нем били фонтаны и плавали рыбы, подобные слиткам золота. Вокруг стояли скамьи черного дерева и столики, ломящиеся от дорогих яств. Над садом летали птицы. Далеко улететь они не могли — в вышине была натянута сетка, которая мешала им покинуть сад.
На скамьях, на расшитых подушках, сидел сам султан, его любимые жены и приближенные. Их слуги и невольники теснились позади, любопытствуя — не каждый видел человека другой земли, да еще такого, который убил лучшего тигра из зверинца султана.
ГЛАВА 13
Приблизившись, Буян низко поклонился султану, а потом выпрямился и повторил свой поклон на все четыре стороны — визирям и женам султана в особину.
Заметил султан, что внимание чужестранца почему-то нравится его женам, и поспешил заговорить с ним: — Что, неверный, дома такого ты не встречал?
Буян снова почтительно склонился.
— Не только дома, — ответил он, — и в иных странах подобного я не встречал! Диво здесь все — диво дивное, словно обитель богов вечнокрасная!
— Богов? — подивился султан. — Уж не маг ли ты, язычник?
— Зови так, коли хочешь, — согласился Буян. — А по-нашему я гусляр да волхв!
Сразу все вокруг зашептались удивленно, стали подталкивать друг друга локтями, переглядываться. А любимая жена султана, что сидела ближе всех к нему, наклонилась к уху своего повелителя и тихо заговорила с ним, упрашивая. При этом она все косилась черным, влажным, как у лани, оком в сторону Буяна.
Вначале морщился и отворачивался султан, но потом окликнул гусляра:
— Если ты и правда волхв да маг, то покажи нам свое искусство, порадуй нас! Коли по нраву мне придется умение твое, я, пожалуй, награжу тебя.
Буян улыбнулся — уж не ослышался ли он? Это была настоящая удача, ради которой он и решился покинуть тюрьму. Следовало рискнуть. Он в третий раз отвесил султану поклон.
— Самому мне ничего не нужно, о повелитель, но если ты и правда захочешь доброе дело сделать…
Султан ахнул.
— Ты что же это, неверный, — прошипел он, — ничего еще не сделал, а уж о милости просишь? Да как это понимать?
— Уж прости, коль прогневал чем, — спокойно ответил Буян, — а просьба — то мое право. Дома нас, гусляров да волхвов, и князья слушают, и то зазорным не считается. Случалось, гусляры и войны усмиряли словом молвленным. И меня в свое время слушали люди, силой и властью наделенные… Потому выслушай меня — голову снять всегда можно, а прошу я не за себя!
Султан сердито повел глазами по сторонам, но увидел, что на него умоляюще смотрит его жена, и поневоле смягчился.
— Несколько дней тому назад, — торопливо заговорил Буян, пользуясь случаем, — по твоему приказу чуть было не предали напрасной смерти человека безвинного, рыцаря из Англии. Я его выручать кинулся…
— И тигра моего убил, — оборвал султан. — Ты маг, а здесь слеп оказался — преступнику помогать кинулся! В чем вина его, ты не знаешь!
— Тогда не знал, а теперь точно ведаю, — возразил Буян. — Говорил я с ним — нет его вины ни в чем!
— Без вины я не казню! — гордо отвернулся султан; и все вокруг согласно закивали, подтверждая его слова.
Но Буян не собирался сдаваться:
— Слышал я, как ты с ним на арене говорил. Такими речами ни у кого правды не вытянешь. Мне он поведал, что истинно его привело к тебе… А приехал рыцарь Таральд из Англии за своей невестой, Джиневрой, что норманны похитили и привезли в Дамаск. Прознал он, что самых красивых пленниц тебе отправляют, вот и решил разыскать ее в саду твоем. Да только не успел он узнать ее — налетели твои люди, связали да в тюрьму за разбой отправили. Вот что хотел просить я у тебя, султан: коли есть у тебя наложница из Англии именем Джиневра, которую за Гаральда сам король Альфред сватал, отдай ты ее ему да позволь домой вернуться — целый год с малым он ее ищет!
Только договорил Буян, как отовсюду послышались вздохи и аханья — то наложницы султана завздыхали, вспоминая каждая свою судьбу. И даже любимая жена украдкой стерла слезу со щеки.
Взглянул на нее султан и понял, что загрустила жена о прошлом, затосковала по какой-то мечте своей. Это разозлило его, и сказал он Буяну:
— Не по нраву нам речи твои дерзкие, но повесть ты сказал необычную. Далеко та страна, но если правда приехал за своей невестой тот рыцарь, то любит он ее и верен ей. Есть у меня рабыни из северных земель — коль искусство твое нам понравится, так и быть — подарю я ему одну из них. А теперь показывай, что можешь ты, маг! И горе тебе и твоему рыцарю, коль еще раз меня ослушаешься!
Огляделся Буян, на птиц посмотрел, на золотых рыб в бассейне, на визирей и советников, на слуг и рабов, на невольниц, что жадных глаз с него не спускали, на жену султана и на воинов, что мечи обнажили. А потом опять поднял он глаза к птицам и увидел, что одна из них взмыла вверх, к солнцу, но с разгону ударилась о сетку и снизилась, тихо крича. А снаружи ей отозвалась вторая птица, что кружила над сеткой, поджидая первую. И запел Буян, окликая ее:
О сестра моя, лебедь белая,
не встречаться нам в небе ласковом —
клетка скована вся из золота,
красна золота, бела серебра.
Изукрашена, изузорена
жемчугами да изумрудами,
только мне их блеск да не по сердцу —
тошно в клетке мне да нерадостно.
Уж как я б взлетел в небо звонкое,
уж как я б запел песню гордую,
а в чужом краю не летается,
не звучит в тюрьме песня вольная…
Услыхала его голос птица и устремилась к нему сверху. Пока сказывал гусляр, кружила она около, а как кончил да поднял руку, села на ладонь ему и запела.
Все заслушались ее песни — была в ней тоска о небе и стае, о далях дальних и землях иных, о том, чего в саду султана не было. И когда она смолкла, то увидели все, что остальные птицы спустились с неба и сели наземь перед гусляром, к берегу бассейна собрались все рыбы и замерли неподвижно, а из кустов вышли ручные лани с детенышами.
И сами люди невольно поддались чарам песни — одни утирали слезы, другие оглядывались, третьи схватились за голову. И сам султан взялся за сердце, дивясь силе неверного.
Но тут иная мысль пришла ему в голову, и. он отбросил волнение.
— Эй, маг! — позвал он, и все птицы и звери тут же бросились врассыпную от его голоса. — Правду скажу, поразил ты меня своим искусством! Так и быть — исполню я обещание свое, отпущу того рыцаря и позволю ему выбрать себе наложницу из числа северянок…
— Ой, верно ли, султан? — обрадовался Буян.
— Отпущу, а может, не его одного, — важно кивнул тот, — но только прежде откройся мне, маг. Хочу знать я, может твой голос людьми повелевать так же, как тварями бессловесными?.. Не отпирайся — видел сам я, как слуги мои песню твою слушали!
— А раз видел, то и мне спорить негоже,—развел руками Буян, — то правда истинная!
От радости не усидел султан на месте — вскочив, подбежал к гусляру и схватил его за руку.
— Проси у меня, чего хочешь, — заговорил он, — все исполню, только еще раз покажи свое искусство!
Буян чуть не расхохотался, глядя на взволнованное лицо султана,
— Покажу, не сомневайся, — кивнул он. — Хоть сейчас и запою для тебя — мне то в радость, что другим по нраву! Выбирай, о чем спеть?
— Да ты не понял меня. — Султан оттащил его в сторонку от любопытных ушей. — Свезу я тебя в Багдад, пред грозные очи самого шейха Абу-Бекра-аль-Джафара. Представлю как своего раба — это чтоб тебя в его покои провели, — шепнул султан примиряюще, — там ты покажешь свое искусство и песней своей, — здесь султан заговорил так тихо, что Буян лишь по губам догадывался о значении слов, — заставишь его отречься от престола и короновать меня!.. Давно мечтаю я стать шейхом Багдада, а уж тогда я тебя так награжу, что век помнить будешь!
— Нет!
Султан нервно обернулся — не понял ли кто ответа гусляра. Буян гордо вскинул подбородок, не гладя повелителю правоверных в лицо.
— Ты меня не понял? — начал снова султан. — Язык мой не так хорошо разумеешь?
— Да все понял я! —Буян вырвался из его рук.—До последнего слова — все!.. Мой дар людям нести радость должен. Негоже мне во зло им пользоваться — на мятеж подбивать, подручным палача слыть…
— Да не палачом, а…
— Все одно! — отрезал Буян. — Не певец тот, кто на войну и убийство других подбивает! И не слуга тот, кто господина своего предает!
Он выкрикнул это так громко, что испугался султан, как бы не догадались слуги, советники и жены его, о чем разговор у них шел.
— Взять его! — крикнул султан, взмахнув рукой. — И казнить немедленно!
Уже набросились на гусляра воины, уже заломили ему руки назад, уже послали за палачом, но вдруг любимая жена султана вскочила со своего места и пала на землю.
— О нет, повелитель! — закричала она, сдерживая слезы. — Ради нашей любви, ради сына нашего, ради меня — оставь жизнь этому неверному! Он не знает наших законов, потому и прогневил тебя! Ты же обещал ему награду за голос — так подари ему жизнь!
Она осталась лежать у ног султана, причитая и плача, и все поняли, что гусляр похитил сердце жены султана.
Лучше всех понял это сам султан. Это взбесило его. Он мог бы сам срубить наглецу голову, но женщина напомнила о его обещании, которое слышали все. Вспомнил султан о том, что имеет дело с магом, — испугался, что тот перед смертью проклянет его, и только потому смягчился, повелел бросить Буяна в тюрьму и держать там, пока он не смирится.
Услышав такое, гусляр обрадовался было, что сейчас отведут его обратно к друзьям, где сможет он поведать Гаральду о судьбе его невесты, но надеждам его не суждено было сбыться.
Из сада отвели его на зады дворца, где среди голых глинобитных заборов поднимались стены конюшен. В центре пустого двора, обнесенного стенами, за которыми не было видно ничего, кроме неба, был глубокий колодец, выложенный отшлифованным камнем, глубиной в пять саженей с малым. В него не заглядывало солнце. У дна колодца камня не было — только сырая земля, от которой вечно тянуло холодом. Буяна опустили в колодец и закрыли крышкой с такой частой решеткой, что гусляр почти не мог видеть сквозь нее света. У решетки стоял сторож — охрана не отходила от колодца ни на миг.
Потянулись дни. Буян ничего не знал о своих друзьях и не ведал, как дать им знак. С ним никто не заговаривал — раз в день открывалась крышка, и сверху в корзине спускали пищу и воду Тогда же спрашивал у него слуга султана, не передумал ли он. Но всегда в ответ слышалось одно: “Нет!”
Сколько миновало дней — Буян не считал, сбившись. Лишь однажды в неурочное время услышал он сверху тихий голос, робко окликающий его. Было это так непривычно и странно, что гусляр тотчас поднял голову и увидел, что кто-то примостился на решетке.
— Ты живой ли, маг-певец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Но он же предал меня! И князя! И тебя! Всех, — прошептал юноша.
Буян не подал виду, что слышал голоса за спиной. Визирь сделал знак, и, отомкнув решетку, к гусляру шагнули охранники. Тут же окружила его визирева стража и повела прочь. Буян пошел с гордо поднятой головой, и, хотя он знал, что за ним жадно следят глаза его товарищей по несчастью, он ни разу не обернулся.
Гусляр никогда раньше не бывал во дворцах, не слышал ни о чем подобном и теперь смотрел во все глаза и слушал во все уши.
Его сразу вымыли в бане, причесали и нарядили перед встречей с султаном, а потом провели по дворцу, одна комната которого была богаче другой. Словно нарочно желая смутить и поразить иноверца, его долго водили по мраморным залам меж украшенных золотом колонн и иноземных ковров, покрывавших стены. Откуда-то издалека доносилась нежная музыка, лились волны сладких запахов и слышались голоса.
Провели Буяна через весь дворец и вывели его в сад, где росли невиданные деревья, цвели чудные цветы, от которых исходил такой аромат, что больно было дышать. Меж кустов бежали дорожки из цветного песка. Все они вели к бассейну, обложенному золотом и мрамором. В нем били фонтаны и плавали рыбы, подобные слиткам золота. Вокруг стояли скамьи черного дерева и столики, ломящиеся от дорогих яств. Над садом летали птицы. Далеко улететь они не могли — в вышине была натянута сетка, которая мешала им покинуть сад.
На скамьях, на расшитых подушках, сидел сам султан, его любимые жены и приближенные. Их слуги и невольники теснились позади, любопытствуя — не каждый видел человека другой земли, да еще такого, который убил лучшего тигра из зверинца султана.
ГЛАВА 13
Приблизившись, Буян низко поклонился султану, а потом выпрямился и повторил свой поклон на все четыре стороны — визирям и женам султана в особину.
Заметил султан, что внимание чужестранца почему-то нравится его женам, и поспешил заговорить с ним: — Что, неверный, дома такого ты не встречал?
Буян снова почтительно склонился.
— Не только дома, — ответил он, — и в иных странах подобного я не встречал! Диво здесь все — диво дивное, словно обитель богов вечнокрасная!
— Богов? — подивился султан. — Уж не маг ли ты, язычник?
— Зови так, коли хочешь, — согласился Буян. — А по-нашему я гусляр да волхв!
Сразу все вокруг зашептались удивленно, стали подталкивать друг друга локтями, переглядываться. А любимая жена султана, что сидела ближе всех к нему, наклонилась к уху своего повелителя и тихо заговорила с ним, упрашивая. При этом она все косилась черным, влажным, как у лани, оком в сторону Буяна.
Вначале морщился и отворачивался султан, но потом окликнул гусляра:
— Если ты и правда волхв да маг, то покажи нам свое искусство, порадуй нас! Коли по нраву мне придется умение твое, я, пожалуй, награжу тебя.
Буян улыбнулся — уж не ослышался ли он? Это была настоящая удача, ради которой он и решился покинуть тюрьму. Следовало рискнуть. Он в третий раз отвесил султану поклон.
— Самому мне ничего не нужно, о повелитель, но если ты и правда захочешь доброе дело сделать…
Султан ахнул.
— Ты что же это, неверный, — прошипел он, — ничего еще не сделал, а уж о милости просишь? Да как это понимать?
— Уж прости, коль прогневал чем, — спокойно ответил Буян, — а просьба — то мое право. Дома нас, гусляров да волхвов, и князья слушают, и то зазорным не считается. Случалось, гусляры и войны усмиряли словом молвленным. И меня в свое время слушали люди, силой и властью наделенные… Потому выслушай меня — голову снять всегда можно, а прошу я не за себя!
Султан сердито повел глазами по сторонам, но увидел, что на него умоляюще смотрит его жена, и поневоле смягчился.
— Несколько дней тому назад, — торопливо заговорил Буян, пользуясь случаем, — по твоему приказу чуть было не предали напрасной смерти человека безвинного, рыцаря из Англии. Я его выручать кинулся…
— И тигра моего убил, — оборвал султан. — Ты маг, а здесь слеп оказался — преступнику помогать кинулся! В чем вина его, ты не знаешь!
— Тогда не знал, а теперь точно ведаю, — возразил Буян. — Говорил я с ним — нет его вины ни в чем!
— Без вины я не казню! — гордо отвернулся султан; и все вокруг согласно закивали, подтверждая его слова.
Но Буян не собирался сдаваться:
— Слышал я, как ты с ним на арене говорил. Такими речами ни у кого правды не вытянешь. Мне он поведал, что истинно его привело к тебе… А приехал рыцарь Таральд из Англии за своей невестой, Джиневрой, что норманны похитили и привезли в Дамаск. Прознал он, что самых красивых пленниц тебе отправляют, вот и решил разыскать ее в саду твоем. Да только не успел он узнать ее — налетели твои люди, связали да в тюрьму за разбой отправили. Вот что хотел просить я у тебя, султан: коли есть у тебя наложница из Англии именем Джиневра, которую за Гаральда сам король Альфред сватал, отдай ты ее ему да позволь домой вернуться — целый год с малым он ее ищет!
Только договорил Буян, как отовсюду послышались вздохи и аханья — то наложницы султана завздыхали, вспоминая каждая свою судьбу. И даже любимая жена украдкой стерла слезу со щеки.
Взглянул на нее султан и понял, что загрустила жена о прошлом, затосковала по какой-то мечте своей. Это разозлило его, и сказал он Буяну:
— Не по нраву нам речи твои дерзкие, но повесть ты сказал необычную. Далеко та страна, но если правда приехал за своей невестой тот рыцарь, то любит он ее и верен ей. Есть у меня рабыни из северных земель — коль искусство твое нам понравится, так и быть — подарю я ему одну из них. А теперь показывай, что можешь ты, маг! И горе тебе и твоему рыцарю, коль еще раз меня ослушаешься!
Огляделся Буян, на птиц посмотрел, на золотых рыб в бассейне, на визирей и советников, на слуг и рабов, на невольниц, что жадных глаз с него не спускали, на жену султана и на воинов, что мечи обнажили. А потом опять поднял он глаза к птицам и увидел, что одна из них взмыла вверх, к солнцу, но с разгону ударилась о сетку и снизилась, тихо крича. А снаружи ей отозвалась вторая птица, что кружила над сеткой, поджидая первую. И запел Буян, окликая ее:
О сестра моя, лебедь белая,
не встречаться нам в небе ласковом —
клетка скована вся из золота,
красна золота, бела серебра.
Изукрашена, изузорена
жемчугами да изумрудами,
только мне их блеск да не по сердцу —
тошно в клетке мне да нерадостно.
Уж как я б взлетел в небо звонкое,
уж как я б запел песню гордую,
а в чужом краю не летается,
не звучит в тюрьме песня вольная…
Услыхала его голос птица и устремилась к нему сверху. Пока сказывал гусляр, кружила она около, а как кончил да поднял руку, села на ладонь ему и запела.
Все заслушались ее песни — была в ней тоска о небе и стае, о далях дальних и землях иных, о том, чего в саду султана не было. И когда она смолкла, то увидели все, что остальные птицы спустились с неба и сели наземь перед гусляром, к берегу бассейна собрались все рыбы и замерли неподвижно, а из кустов вышли ручные лани с детенышами.
И сами люди невольно поддались чарам песни — одни утирали слезы, другие оглядывались, третьи схватились за голову. И сам султан взялся за сердце, дивясь силе неверного.
Но тут иная мысль пришла ему в голову, и. он отбросил волнение.
— Эй, маг! — позвал он, и все птицы и звери тут же бросились врассыпную от его голоса. — Правду скажу, поразил ты меня своим искусством! Так и быть — исполню я обещание свое, отпущу того рыцаря и позволю ему выбрать себе наложницу из числа северянок…
— Ой, верно ли, султан? — обрадовался Буян.
— Отпущу, а может, не его одного, — важно кивнул тот, — но только прежде откройся мне, маг. Хочу знать я, может твой голос людьми повелевать так же, как тварями бессловесными?.. Не отпирайся — видел сам я, как слуги мои песню твою слушали!
— А раз видел, то и мне спорить негоже,—развел руками Буян, — то правда истинная!
От радости не усидел султан на месте — вскочив, подбежал к гусляру и схватил его за руку.
— Проси у меня, чего хочешь, — заговорил он, — все исполню, только еще раз покажи свое искусство!
Буян чуть не расхохотался, глядя на взволнованное лицо султана,
— Покажу, не сомневайся, — кивнул он. — Хоть сейчас и запою для тебя — мне то в радость, что другим по нраву! Выбирай, о чем спеть?
— Да ты не понял меня. — Султан оттащил его в сторонку от любопытных ушей. — Свезу я тебя в Багдад, пред грозные очи самого шейха Абу-Бекра-аль-Джафара. Представлю как своего раба — это чтоб тебя в его покои провели, — шепнул султан примиряюще, — там ты покажешь свое искусство и песней своей, — здесь султан заговорил так тихо, что Буян лишь по губам догадывался о значении слов, — заставишь его отречься от престола и короновать меня!.. Давно мечтаю я стать шейхом Багдада, а уж тогда я тебя так награжу, что век помнить будешь!
— Нет!
Султан нервно обернулся — не понял ли кто ответа гусляра. Буян гордо вскинул подбородок, не гладя повелителю правоверных в лицо.
— Ты меня не понял? — начал снова султан. — Язык мой не так хорошо разумеешь?
— Да все понял я! —Буян вырвался из его рук.—До последнего слова — все!.. Мой дар людям нести радость должен. Негоже мне во зло им пользоваться — на мятеж подбивать, подручным палача слыть…
— Да не палачом, а…
— Все одно! — отрезал Буян. — Не певец тот, кто на войну и убийство других подбивает! И не слуга тот, кто господина своего предает!
Он выкрикнул это так громко, что испугался султан, как бы не догадались слуги, советники и жены его, о чем разговор у них шел.
— Взять его! — крикнул султан, взмахнув рукой. — И казнить немедленно!
Уже набросились на гусляра воины, уже заломили ему руки назад, уже послали за палачом, но вдруг любимая жена султана вскочила со своего места и пала на землю.
— О нет, повелитель! — закричала она, сдерживая слезы. — Ради нашей любви, ради сына нашего, ради меня — оставь жизнь этому неверному! Он не знает наших законов, потому и прогневил тебя! Ты же обещал ему награду за голос — так подари ему жизнь!
Она осталась лежать у ног султана, причитая и плача, и все поняли, что гусляр похитил сердце жены султана.
Лучше всех понял это сам султан. Это взбесило его. Он мог бы сам срубить наглецу голову, но женщина напомнила о его обещании, которое слышали все. Вспомнил султан о том, что имеет дело с магом, — испугался, что тот перед смертью проклянет его, и только потому смягчился, повелел бросить Буяна в тюрьму и держать там, пока он не смирится.
Услышав такое, гусляр обрадовался было, что сейчас отведут его обратно к друзьям, где сможет он поведать Гаральду о судьбе его невесты, но надеждам его не суждено было сбыться.
Из сада отвели его на зады дворца, где среди голых глинобитных заборов поднимались стены конюшен. В центре пустого двора, обнесенного стенами, за которыми не было видно ничего, кроме неба, был глубокий колодец, выложенный отшлифованным камнем, глубиной в пять саженей с малым. В него не заглядывало солнце. У дна колодца камня не было — только сырая земля, от которой вечно тянуло холодом. Буяна опустили в колодец и закрыли крышкой с такой частой решеткой, что гусляр почти не мог видеть сквозь нее света. У решетки стоял сторож — охрана не отходила от колодца ни на миг.
Потянулись дни. Буян ничего не знал о своих друзьях и не ведал, как дать им знак. С ним никто не заговаривал — раз в день открывалась крышка, и сверху в корзине спускали пищу и воду Тогда же спрашивал у него слуга султана, не передумал ли он. Но всегда в ответ слышалось одно: “Нет!”
Сколько миновало дней — Буян не считал, сбившись. Лишь однажды в неурочное время услышал он сверху тихий голос, робко окликающий его. Было это так непривычно и странно, что гусляр тотчас поднял голову и увидел, что кто-то примостился на решетке.
— Ты живой ли, маг-певец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84