С моря город казался беспорядочным нагромождением стен, заборов и крыш. От причала его отделяла высокая стена с коваными воротами — даже в Новгороде не видали такого.
Пока по судну вместе с капитаном бродили какие-то люди из местных, осматривая товары, славяне отправились побродить по причалу с намерением хоть одним глазком взглянуть на чужой город. Буян был как рыба из реки, чудом попавшая в море — тоже ведь вода, хоть и другая! Он поволок своих спутников по причалу так решительно, что капитан, глядя им вслед, всерьез забеспокоился и не заметил, как согласился на пошлину, означенную сборщиком налогов. Сообразив потом, какого дал маху, он поклялся взыскать лишний расход со славян, когда придет срок, и исполнить задуманное при первом же удобном случае.
Прошло много дней.
Задержавшись в столице всего на несколько суток, чтобы запасти пресную воду и сбыть часть пшеницы, капитан повел судно дальше на юг.
Здесь не чувствовалась осень — жара стояла, как не во всякое лето в начале изока-месяца. Ветра почти не было, да и где ему разогнаться тут — плыли не по морю, а словно по узкой протоке: так часто и близко друг к другу торчали из воды острова. Корабль то и дело сворачивал, менял курс, чтобы не сесть на мель. Все время шли на веслах, поднимая парус только ночью, когда измученные дневной работой гребцы засыпали.
Славяне в пути скучали. Сперва еще поражали и радовали проплывающие мимо видения чужих берегов, невиданных стран, где все было ново — от необычно высокого и синего неба до островов, выглядывающих из воды, и людей, что жили на них. Завидев корабль, рыбаки подплывали к нему на своих утлых лодочках и назойливо предлагали свежую рыбу. Раз или два матросы уступали их просьбам, но чаще проходили мимо — рыбы в здешних морях было много.
Но потом все приелось — острова стали казаться однообразными, море слепило глаза, а бросающаяся в глаза бедность рыбаков отпугивала. Буян от скуки принялся обучать Мечислава местному языку, который немного успел узнать в Новгороде, толчась среди купцов с юга.
Корабль плыл навстречу жаре. Проходили дни, но прохладнее не становилось, хотя северный ветер дул чаще и сильнее.
Матросы не обращали на это внимания, но славяне невольно подмечали все. Дома в это время в разгаре пора листопада, с деревьев сыплются разноцветные листья, солнце дарует последнее тепло, только что миновало бабье лето и по полям и лугам скачет овсень. Здесь же лето словно поселилось навек, хотя матросы и поговаривали, что есть края, где еще жарче,—до них сперва надо много идти пешком по пескам, а потом, если дойдешь, — снова плыть по морю-Океану.
Привычный к походным трудностям Властимир плохо выносил жару и качку. Ночная прохлада нравилась ему гораздо больше, и он завел привычку надолго оставаться на палубе корабля после того, как все ложились спать.
В тишине и прохладе успокаивались возбужденные мысли. Все отдыхало, только шелестел косым парусом ветер да мерно вздыхало и бормотало о своем море, словно и его утомил день. Властимир подолгу сидел у борта судна, подняв незрячее лицо к небу, и отдавался своим думам.
Буян поведал ему что звезды здесь крупнее, чем дома, но все они чужие. Только Матка-звезда и ее неразлучные Стожары по-прежнему показывают в сторону севера, словно знают тайные думы славян, волею судьбы занесенных в чужие края. Много людей славянского языка, попав в плен к кочевникам, рано или поздно оказывались под этими звездами, но Матка не оставляла их, своим светом напоминая о покинутой родине.
Властимир обратил лицо к северу, подставляя его свету звезд. Не только прохлада манила его сюда — уверенный, что все спят, он понемногу приучал себя жить в темноте. Ему уже удавалось осторожно пересечь все судно и добраться до трюма. Друзья догадывались о его попытках, но хранили молчание.
В ту ночь князь, как обычно, присел у борта, слушая ночь. Кругом была тишина, только скрипели снасти, билась волна в борт судна да бормотали во сне матросы — некоторые из них предпочитали ночевать на палубе. Властимир не спал всю ночь. Он чувствовал, что скоро наступит рассвет, и силился угадать его начало.
Прислушиваясь, князь не сразу понял, что означает шорох за спиной, а когда понял, было уже поздно.
Сзади кто-то был. Двое крались по палубе, стараясь не наступить на спящих матросов. Властимир уже научился различать людей по шагам и без труда узнал, что один из них был капитаном этого корабля. Кто был его собеседником, распознать он не сумел. Гораздо важнее было для него то, что они говорили.
— Не следует медлить, капитан, — уговаривал неизвестный. — Пока ночь и все спят, мы все обделаем.
— Нет, поднимать суматоху ночью я не хочу — еще кого из моих людей вышвырнут за борт! Дождемся утра — тогда вся команда сможет помочь.
— А не взбунтуются матросы?
— Это мои люди!.. Из них половина знают, для чего я беру на борт пассажиров, и даже имеют долю в деле — им достается их одежда и кое-какие вещички. Остальные либо каторжники, либо новички — они не будут спорить. И потом их там только двое.
Властимир затаил дыхание, не смея пошевелиться, чтобы не выдать себя.
— Где слепой? Куда он делся? Ты хочешь, чтобы мы искали его по всему судну?
Погоди, к утру он сам объявится, и тогда мы возьмем всех сразу.
Властимир понял, что речь идет о них, но не дрогнул и ничем не выдал себя. Заговорщики остановились так близко, что он мог почувствовать их дыхание. Князь терялся в догадках: почему его до сих пор не обнаружили? Резанец не догадывался, что капитан и неизвестный стояли спиной к борту, а значит, и к нему, чтобы вовремя увидеть, если кто появится на палубе. На затаившегося славянина они не обратили внимания.
— А ты уверен, что мы справимся? — продолжал незнакомый.
— Двадцать человек не смогут скрутить троих, из которых один слеп, а другой мальчишка? За слепца мне много не дадут, если только кому-то не нужен сторож, а вот за мальчишку я сдеру ту цену, какую хочу, и мне ее выплатят! А сейчас, чем болтать, лучше предупреди людей, чтобы были сегодня готовы.
Незнакомый удалился. Было слышно, как скрипнула крышка люка, когда он спускался в трюм к матросам. Капитан остался на палубе. Он долго стоял около притаившегося Властимира, а потом пошел в обход судна.
Князь ждал, насторожившись, как загнанный зверь. Он не видел и не мог с уверенностью сказать, свободен ли путь до трюма. Ему было просто необходимо пробраться туда и предупредить друзей о том, что он узнал.
Хлопнула дверь в каюту капитана, и Властимир понял, что можно рискнуть.
Ему не часто приходилось пускаться по судну в путь без провожатых, но он понимал, что должен дойти, никого не разбудив, и успеть шепнуть Буяну пару слов. Ему помогло то, что это была его не первая ночь под звездами. Он уже хорошо знал, где находится люк в трюм, и добрался до него быстро.
В трюме пассажирам отвели что-то вроде комнаты, отгородив старой парусиной дальний угол. Матросы спали тут же на тюках соломы и постелях из собственной одежды. В трюме постоянно стоял запах рыбы, воды, пота и мокрых канатов.
Он осторожно двинулся в сторону друзей. Лошади, что стояли в дальнем углу, услышали его и затопотали ногами, а Облак фыркнул приветственно. Но князь даже не махнул рукой старому другу
Сразу же он наступил кому-то на руку. Матрос спросонья выругался и вскочил, намереваясь затеять ссору, но Властимир поймал его руку и объяснил, что выходил по делам и теперь возвращается назад. Ворча и проклиная всех, кто не спит сам и не дает спать другим, матрос проводил его и вернулся досыпать.
Не теряя времени, Властимир растолкал Буяна. Гусляр хлопал спросонья глазами — он не сразу понял, что говорил ему князь. Сообразив, в чем дело, он схватил резанца за плечи и встряхнул:
— Ты это слышал?
— Своими ушами. Не понимаю, почему они меня не приметили?
— Это уже не важно, — отмахнулся гусляр. Важнее иное: что нам делать теперь?.. Вот не думал не гадал, что придется попробовать неволи!
Утро, как всегда, начиналось с суматохи. Кок готовил завтрак для всей команды. Матросы чистили палубу, ставили паруса, вымеряли глубину и скорость течения, силу ветра и волны. Капитан поглядывал с мостика, боцман покрикивал на матросов внизу. То и дело раздавались крики и удары бича, которыми он подгонял замечтавшихся. На первый взгляд все было спокойно, и Буян, выйдя на палубу, хотел сказать Властимиру, что тот ошибся — никогда не бывало, чтобы такие дела обделывались на вольном воздухе.
Все же, на всякий случай, гусляр взял меч, и капитан, заметив это, нахмурился. Он окликнул гусляра.
Буян подошел. В его синих глазах отражалось яркое небо без единого облачка. Славянин улыбался.
— Что-то ты больно весел сегодня, — промолвил капитан.
— Хороший день, — отозвался Буян, разглядывая исподтишка капитана. — Как у нас дома.
— А как там у вас сейчас?
— У нас уж осень: дожди, тепло ушло, с полей все убрали, озими пашут, а где уж и отсеялись…
Буян не сводил глаз с лица капитана и, успев заметить, как тот поймал чей-то взгляд за его спиной, насторожился. Будто невзначай он повел взором по сторонам и заметил, что на палубе оказалось слишком много народа. Матросы стягивались к капитанскому мостику, несколько человек не спеша двигались в сторону Мечислава. На слепого князя внимания почти не обращали, считая его слабым соперником.
Молчание и настороженность толпы встревожили Буяна. Он понял, что Властимир сказал правду и придется драться. Прервав себя на полуслове, он резко обернулся.
И тут же на него набросились сзади те двое матросов, что подкрались незамеченными во время разговора. В тот же миг несколько человек накинулись на Мечислава, еще трое бросились к Властимиру.
Буяну сразу заломили руки назад, но он вывернулся ужом и ускользнул. Один из гребцов повис-таки на нем, как пиявка, но гусляр стряхнул его и, перепрыгнув через упавшего, скатился с мостика. Едва ноги его коснулись палубы, в руке сверкнул меч, и матросы попятились.
Прижавшись спиной к лестнице, Буян ждал их нападения. Матросов было много — почти полтора десятка, но только у половины из них были длинные, чуть искривленные ножи. У одного моряка гусляр увидел в руках свернутую веревку, но вряд ли чужеземец мог метнуть аркан, как степняк.
Где-то там, скрытый спинами матросов, вдруг яро вскрикнул Властимир, и Буян неожиданно увидел, как в воздухе мелькнули чьи-то дрыгающие ноги. Все шарахнулись в стороны, когда князь швырнул матроса в самую гущу врагов и бросился следом, ловя недостаточно проворных, как когда-то на волчьей поляне.
— Держись! — крикнул Буян и, подняв меч, прыгнул на обидчиков.
Несколько ножей были ничем перед буланым мечом. С первых же взмахов меч окрасился кровью, и несколько матросов упали на палубу, открыв гусляру проход.
Спасаясь кто куда, моряки бросились врассыпную, и Буян едва не столкнулся с Властимиром.
Капитан на мостике зло кусал губы. Надо было вязать их ночью, теперь он потеряет половину команды из-за трех славян!
Чуть в стороне, у борта, защищался Мечислав. Юноша был неопытным бойцом, но его длинный меч давал ему преимущество перед ножами матросов.
Буян слышал, как звенели клинки.
— Держись, Мечислав! — крикнул он и кинулся на подмогу. Знакомые с его мечом, матросы бросились врассыпную. Властимир следовал за ним по пятам.
Буян и Мечислав уже увидели друг друга. Юноша радостно кивнул гусляру и двинулся ему навстречу, но тут глаза его расширились, и он испуганно вскрикнул:
— Властимир, осторожней!
Князь услышал его крик, и в ту же минуту нога его запнулась обо что-то живое. Он успел остановиться и выпрямиться, но бросившийся ему под ноги матрос вцепился в сапоги мертвой хваткой. Князь наугад махнул мечом, услышал предсмертный хрип, но не успел насладиться победой — несколько человек с ловкостью рысей прыгнули ему на плечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84