Потом вы понимали, что видите не стены. Сотни и сотни унамунов облепили пещеру, сидели один на другом, и не было между ними даже свободного дюйма.
– Прекрасно, не правда ли? – спросил капитан. – Я помню, как отец впервые привел меня сюда. Тогда я ощутил необыкновенное чувство. По сравнению с этой мощью человек кажется таким маленьким, таким ничтожным. Но стоит взять свисток, и все унамуны станут мне подчиняться.
– Что случилось с вашим отцом? – спросил я.
Офицер быстро посмотрел на меня.
– Он погиб. Его заколол пьяный лавочник, который избивал жену каждое воскресенье. Соседи услышали крики, позвали гвардейцев.
Он сжал зубы.
– Обычно городские стражники умирают именно так.
Капитан взмахнул рукой.
– Это в прошлом. Мне потребовалось много часов, чтобы приманить сюда унамунов со всей пустыни. Я боялся, что охрипну совсем, дуя в свой свисток. Но теперь они здесь…
– И что вы намерены делать?
– Башня Иль-Закира закрыта со всех сторон. Лучше любой крепости. И все же есть вход, который всегда открыт.
– Скважина, по которой выкачивают воду?
– Вот именно. Если приказать унамунам лететь туда – а воды они не боятся – стая взорвет башню изнутри. И старые времена вернутся.
По мере того, как он говорил, капитан медленно продвигался внутрь пещеры, держа фонарь высоко над головой. В другой руке он сжимал серебряный свисток.
Офицер не хотел, чтобы я набросился на него, пытаясь отнять амулет. Теперь около сотни унамунов отделяли нас друг от друга, и достаточно было одного сигнала, чтобы они набросились на меня.
– Крысяки служили вашему отцу? – спросил я.
– Да.
Офицер взглянул на часы.
– Я должен подождать, пока наступит четыре часа утра. Именно в это время на город всегда налетал самум. Хочу, чтобы новая эра началась с чего-то важного, символического.
Он поставил фонарь на землю.
– У нас есть еще пара минут, эльф. Надеюсь, вы понимаете, что унамуны знают меня – и охраняют. Любая попытка напасть только приблизит вашу неизбежную гибель… Что же до крысяков – им не повезло. Городские власти не захотели нанимать в стражники тех, у кого вместо лица морды. Но я не порывал связей со старыми товарищами.
– Однако вы не сказали им, что собираетесь делать?
– Нет… К чему брать с собой в новое будущее тех, кто видел тебя сегодня, смотрел на твой позор. Пусть очищающая вода смоет и их, и других гвардейцев. А потом пустыня вернется. И я вернусь вместе с ней.
Он поднес серебряный свисток ко рту.
Я ничего не услышал. По всей видимости, звук летел на волне, которую уши эльфа не воспринимают. Франсуаз схватилась за голову и согнулась вдвое.
Стены ожили.
Медленно, один за другим, унамуны начали подниматься в воздух. Они расправляли крылья и вновь складывали их, чтобы устремиться вверх, по подземному туннелю.
Я ошибся. Их было гораздо больше, чем можно себе вообразить. Твари сидели слоями. Пять? Шесть слоев? Казалось, они рождаются прямо из стен, отваливаясь от влажной глины.
Грот исчез. Передо мной колебалось серое марево, в котором нельзя было различить отдельных существ. Высокая фигура капитана скрылась из глаз.
– Прощайте, эльф, – прокричал он.
Его голос с трудом пробивался сквозь хлопанье сотен крыльев.
– Вы были обречены с самого начала – как только вошли сюда. Не вините себя за то, что не смогли ничего поделать. Унамуны – духи пустыни, а пустыню нельзя остановить.
Я поднял руки.
Громкий, закладывающий уши вопль пронесся под сводами пещеры. Самое страшное, самое черное, что может таиться в глубинах человеческой души, все слилось в нем. Мне пришлось закрыть глаза – я не мог смотреть на то, что происходит.
Унамуны лопались один за другим, как огромные комары, напившиеся крови. Они разлетались в воздухе алыми фонтанами, словно фейерверк. А потом падали наземь безжизненными сухими листьями.
Это длилось недолго.
Спустя пару минут в гроте не осталось ни одной летающей твари. Только сухой ломкий ковер под нашими ногами напоминал о том ужасе, что еще недавно царил здесь.
Капитан городской стражи стоял, выпрямившись, словно принимал свой последний парад.
– Что произошло? – глухо произнес он.
– Я только что говорил своей спутнице, что унамуны немного телепаты. Они улавливают чувства людей – именно это позволяет им выслеживать добычу. У эльфов есть схожая способность, но противоположная. Мы умеем передавать эмоции, в форме одного яркого образа.
Я посмотрел под ноги.
– То, что я показал им, было чересчур ярким.
Рука капитана легла на эфес оружия.
– Вы убьете меня? – глухо произнес он.
– Нет, – отвечал я. – И для этого есть две причины. Первая – я слишком хорошо понимаю, что значит, когда твой мир рушится навсегда.
– А вторая?
– Это сделает она.
Франсуаз подошла к офицеру и пронзила его мечом.
– Думаешь, унамуны могли разрушить башню? – спросила Франсуаз, когда мы шли по улицам просыпающегося города. – Или мудрец предусмотрел и эту опасность?
– Не знаю, – ответил я. – Но я рад, что нам не пришлось проверять.
– Когда ты понял, что это капитан?
– Сразу же. Я знал, нет никакого заговора. А крысяки напали на нас после того, как мы поговорили с офицером. Только он мог послать их.
– Их могли послать те же, на кого работала Лианна. Для убедительности.
– Эти люди никогда не доверились бы не-эльфам. Скорее, они припугнули бы нас небольшим колдовством. Была и еще одна причина.
– Какая?
– Все люди сторонились башни Иль-Закира. Но вокруг нее дежурил караул – а им ведь надо было сменяться. Стражники не согласились бы так просто рисковать жизнью. Значит, их командир умел управлять унамунами. Когда я услышал, что это умели делать пустынные бандиты – все встало на свои места.
Я подумал о Лианне; мне захотелось еще раз поговорить с ней. Но потом я понял, что не о чем.
– А мцари? По-твоему, они будут мстить за своих товарищей?
– Конечно. Но не сейчас. Идеи бешеных – о том, что эльфы являются избранной расой – всегда будут иметь приверженцев. Как ни печально. Но лишившись лидеров, они еще нескоро осмелятся поднять голову.
Франсуаз кивнула.
У нее был еще один вопрос, но она не знала, как лучше его задать.
– Билли, – произнесла она. – Ты никогда мне о нем не рассказывал. Кто он был?
– Билли? – я посмотрел на небо. – Просто школьный товарищ.

Часть II
МУДРЕЦ ИЗ ГОРОДА МАНАЗИРА
Несколько лет спустя
1
Солнце поднималось над прекрасным городом Маназиром. Это было уже второе солнце – яркое, золотисто-оранжевое, цвета спелого апельсинового плода. Первое из светил, тусклое и серебряное, уже давно стояло на небосклоне; но не оно приносило с собой утро, а его золотой брат.
Солнечные лучи скользили по мостовой городской площади, словно языки огромного, любопытного дракона. Далеко, возвышаясь над черепичными крышами домов, к небесам устремлялись шпили минаретов; и жрецы в ярких одеяниях, стоящие под их остроконечными вершинами, возносили хвалу новому дню.
Люди, населявшие Маназир, тоже приветствовав ли утро, и каждый делал это по-своему. Осанистый огр, с широкой, окладистой бородой, следил за тем, как работники расставляют прилавки для торговли фруктами, да рокочущим голосом покрикивал на них, когда ему казалось, что кто-то вот-вот уронит арбуз или спелую дыню.
Яркие лучи играли на панцирях солдат городской стражи. Служанки из богатых домов, с лицами, затененными прозрачными накидками, спешили на базар, держа в руках крытые корзины. Если горничная прислуживала в особенно знатной и могущественной семье, то ее сопровождали один или несколько лакеев, а то и наемник-страж, в начищенной до блеска кольчуге.
Городская площадь расстилалась под высокой террасой чайханы, словно диковинный пруд, полный снующих рыбин. Легкий ветер запутывался в складках навеса, и голоса людей, доносившиеся из просыпающегося города, слышались здесь приглушенно, словно рокот бегущей неподалеку реки.
– Откуда у тебя так много знакомых? – спросила демонесса Франсуаз, звякнув изящной ложечкой о край чашки.
Девушка помешивала напиток с нарочитой небрежностью, изо всех сил стараясь показать, сколь мало интересует ее тема нашего разговора.
Я взял с блюдца маленький круассан и отломил от него кусочек. Затем я задумчиво ответил:
– На самом деле ты хочешь знать не это.
Френки окрысилась.
Ее прекрасное лицо стало злым, а в серых глазах вспыхнул такой огонь, словно кто-то поджег, по крайней мере, две бочки с греческим маслом.
Когда девушка злится, это всегда опасно для окружающих.
Но когда ты имеешь дело с девушкой такой специализации, как у Френки, ее злость может быть на несколько порядков опаснее.
В мире существует множество профессий, которые может освоить девушка, принося радость себе и пользу своим ближним. Помощница королевского библиотекаря. Воспитательница. Цветочница, модистка или переводчица с древних языков.
Франсуаз стала профессиональной убийцей.
Вернее, это не совсем так.
Френки родилась профессиональной убийцей, и ей оставалось только развить и отточить свои навыки.
На всякий случай я осмотрел стол перед собой и удостоверился, что передо мной не стоит ни одного блюда, которое могло бы вызывать у Френки желание ткнуть меня туда лицом.
Я стал намазывать джем на кусочек круассана.
– Прежде всего, – произнес я. – Ты имеешь в виду моих знакомых, о которых тебе ничего не известно.
Я пожал плечами.
– Извини, вишенка. Но до встречи с тобой у меня было нечто, что я мог называть своей личной жизнью.
Глаза Франсуаз сузились.
Дразнить Френки – одно удовольствие, поэтому я продолжал.
– Но ты, разумеется, спрашивала не об этом. Прежде всего, конфетка, тебе хочется знать – отчего все мои знакомые оказываются девушками.
Френки окрысилась еще сильнее.
Она ни за что на свете не позволит себе показать, что ревнует меня к кому-то. Но я очень хорошо ее знаю; и, чем больше девушка пытается скрывать свои чувства, тем очевиднее они для меня.
– Прежде всего, – произнес я. – Это не так.
Франсуаз выдохнула через сжатые зубы.
– Не так, Майкл? – спросила она – Значит, Алиса Шталь, которая просила тебя встретиться с ней, – на самом деле, переодетый парень?
– Нет, Френки, – ответил я. – Конечно, среди моих знакомых есть девушки. Равно как и мужчины, маленькие дети, старички, старушки, собаки, канарейки и чердачные привидения. Но поскольку тебя охватывает чувство ревности всякий раз, когда из моего прошлого появляется очередная девица, у тебя и создается впечатление, что, помимо девиц, в моем прошлом вообще не было знакомых.
Я задумался.
– Слава богу, ты хотя бы не ревнуешь меня к мужчинам и канарейкам.
Если бы Франсуаз не умела так хорошо владеть собой, то наверняка отгрызла бы краешек чашки.
– Я вовсе не ревную тебя, Майкл, – заявила она.
– Разумеется, – согласился я. – Ревность – это сомнение в чьей-либо верности. Сомнение предполагает размышления, поэтому к тебе все это относиться не может.
Я отломил еще один кусок круассана и повертел его в пальцах.
– Скорее, речь может идти о чувстве собственницы, – продолжал я. – Тебе ненавистна сама мысль о том, что в моей жизни может быть кто-нибудь, кроме тебя. И ты опасаешься, что, если речь идет о какой-нибудь девице из прошлого, то у нее может оказаться больше имущественных прав, чем у тебя.
Франсуаз – не мастерица давать мгновенные ответы, если не считать ответом удар кулаком промеж глаз.
Это одна из причин, почему ее так весело выдразнивать.
Девушка ограничилась тем, что сузила серые глаза, отчего те превратились в прорези бойниц, и обрушила на меня очередь злобных взглядов.
При этом она держала чашку высоко перед лицом и под ее прикрытием наверняка злобно кривила Губы.
– Тем не менее, – продолжал я. – Вопрос, который ты на самим деле хотела задать, состоит в другом. Тебя терзает вопрос – имелись ли у меня с Алисой отношения, которые…
Я задумался, подыскивая эвфемизм к слову «спать вместе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55