Тебе надо было организовать брачное агентство. Из тебя бы получилась изумительная - очень деликатная , но и убедительная сваха. Так уж и быть, говори, кого ты присмотрел мне в жены, - и он, лукаво прищурившись, взглянул на Стоуна.
Тот невольно смутился и, в свою очередь, посмотрел на часы.
- Уж полдень близится, а все невесты нету, - префразировав русскую классику, продекламировал Серж, явно забавляясь реакцией Стоуна.
- Есть! - вскричал Чарльз взволнованно, поднимаясь и указывая рукой в направлении подъездной, широкой аллеи у парадного входа в имение Рубецких. Серж, побледнев, вопросительно посмотрел на Стоуна:
- Чарльз, ты, что, в самом деле, решил меня представить сегодня даме?! В компании с этим чертовым костылем?! Ну, спасибо...
- Погоди, - усадил его Стоун. - Я сейчас... - И он быстрым шагом направился к дому. Серж, не желая оставаться, слегка прихрамывая, поплелся следом, по дороге беззлобно кляня Стоуна сквозь зубы.
К счастью для Сержа и к досаде Стоуна, предполагаемая "невеста" задерживалась и обещала быть не раньше четырех часов пополудни.
- Ну, слава Богу, - свободно вздохнул Серж, узнав эту новость. - Да, кстати, Чарльз, а почему ты спросил у водителя, "когда она прилетает"? Она, что, на метле? Было бы очень мило и забавно.
- Серж... - вдруг став серьезным, повернулся к нему Стоун.
- Ой, Чарльз, не надо делать такое страшное лицо, - не унимался Рубецкой, перебив его. - Иначе я решу, что она уже трижды молодая вдова, которая очень любит собирать и готовить грибы, но есть их заставляет исключительно своих мужей.
- Она не вдова, Серж.
- О! Значит, у нее пять детей, огромная бородавка на носу и муж-алкоголик, но она до сих пор ждет принца на белом коне. Увы, Чарльз, в моем положении, я не только на коня, на кровать с трудом взбираюсь.
- Ты дашь мне хоть слово вставить! - не выдержал Стоун. - Серж, ты помнишь... Ларису? Медсестру из России, которая ухаживала за тобой?
Рубецкой мгновенно стал серьезным и подозрительно уставился на Чарльза:
- Если ты мне сейчас скажешь, что сегодня прилетает Лариса, я... я... - Он побледнел: - Это, действительно, она? Ну, что ты молчишь, Чарльз?!!
- Да, - кивнул тот, расплываясь в довольной и счастливой улыбке. - Но она, Серж, прилетает не одна...
- С мужем? - со страхом спросил Рубецкой.
- Нет. Однако, Лариса очень просила, чтобы мы не говорили тебе. Она сама хотела бы представить этого человека.
- Извини, Чарльз, но я должен это переварить. Один.
- Я понимаю тебя, - согласился тот.
- Пойду схожу к деду, - отчего-то грустно произнес Серж и, кликнув крутившегося неподалеку кота, зашагал по аллее в глубину парка, где огороженные литой, ажурной оградкой, находились могилы деда, Маруси и Рогдая.
Он открыл калитку, вошел и с волнением осмотрелся. С благодарностью в душе отметил, что за время его отсутствия за могилами ухаживали. Серж сделал несколько шагов и, прислонив трость к столику, оперся двумя руками о крепкие стволы березы и клена. Постояв несколько мгновений, Рубецкой опустился на траву и, запрокинув голову в яркое, голубое, в крапинку мелких облаков, небо, закрыл глаза и... беззвучно заплакал.
"Здравствуй, дед... Маруся и Рогдай...Я вернулся.
И пришел, как обещал, чтобы рассказать о России. Мы думали, нас будет только трое: ты, Маруся и я. А, видишь, дед, сколько народу... Вот уже и Рогдай. А со мною, знаешь, кто? Его зовут Василий. Врачи говорят, что если бы не он, мои дела были бы совсем плохи. Вот и выходит, что тебя Маруся спасла, а меня Василий...
Что же рассказать тебе, дед, о России?.. Я почти ее не помню, извини... Мне кажется, она ничуть не изменилась с тех самых пор, как ты уехал оттуда. Россия, как всегда, воюет. И, как всегда, ее главный враг она сама...
Вот русские повсюду кричат, что они любят Россиию, что они патриоты. Но почему тогда она такая нищая и убогая. Родина-мать, как они говорят... Но разве возможно у собственной матери воровать? А гадить? А убить собственную мать можно?
Прости, дед, я так и не понял, за что ты ее любил... Это странная страна... Она питается трагедиями своего народа. Как вампир. Она лишила тебя всего. Ты понимаешь, что я имею в виду не поместья, богатство и все остальное. Она отняла, но ведь ничего и не обрела. Странная страна... Она все время теряет и отрекается, теряет и отрекается, теряет и отрекается... Ответь мне, дед, за что ты ее так любил?!!
Я смотрел новости из России. Там хотели сделать переворот. Хотели и не смогли. Там не осталось решительных и мужественных людей. Это был закат, как у Римской империи. А потом пришли "победители". Ты бы видел их лица... Самых главных победителей. Запад, конечно, ликовал! Он пока не понял, что ничего не изменилось: просто усовершенствовались методы подавления и убийства. Был броневик - стал танк, но психология того, кто на них взбирается, не меняется. Психология "помрачителей". Есть покорители. Они взбираются на горные вершины и уходят в одиночку в океан. А есть помрачители. Эти изо всех сил карабкаются на танки и трибуны, чтобы до умопомрачения вдалбливать в головы людей свои бредовые идеи. Зовут на баррикады, в окопы, на поля сражений, сами при этом комфортно и вольготно чувствуя себя во дворцах, где еще совсем недавно они пребывали в качестве холопов и слуг.
Дед, ты должен был счастлив, что не можешь увидеть нынешнюю Россию. Это ты ее любил и боготворил. Она никогда не нуждалась в любви. Это миф, придуманный вами и поколением ваших детей. Она всегда была жестокой и безжалостной, живя не ради людей, а ради идей.
Прости меня, дед, но я видел распятый на кресте войны Герат. А такого боги не прощают. За что умирали там русские мальчики?!! И сколько их умрет еще в страшном противостоянии Востока и Запада? Ибо Герат - это было только начало...
Дед, я никогда не забуду этот страшный бой... Меня забрасывали в Россию через Афганистан. Операция готовилась несколько месяцев и была тщательно спланирована. Я должен был заменить человека по имени Сергей Астахов. То ли ирония судьбы, то ли странное стечение обстоятельств, но мы были поразительно похожи друг на друга... И это сходство должно было стоить жизни не только ему, но и целому каравану. Так и случилось... Только в живых остались мы вдвоем. Я не знаю, где он теперь и что с ним? Но тот караван, все до единого его убитые - на моей совести, дед... Потому что убивали их ради меня одного. И я это знал. Теперь мне с этим жить...
Скажи мне, дед, зачем вообще нам, людям, нужны границы, государства, правители и армии? Что охраняют они друг от друга? Свои народы? Но неужели мы так ненавидим друг друга, что нашу ненависть обязательно надо сдерживать с помощью границ и вооруженных сил? Кому это надо, дед?.. Кому надо, чтобы русские ненавидели кавказцев, американцы - вьетнамцев или корейцев, израильтяне - палестинцев, французы - алжирцев, а прибалты - русских?
Дед, я хочу, чтобы на любой параллели, на любом меридиане я смог бы построить дом, разбить сад, пригласить в гости соседей. И мне будет глубоко при этом наплевать, какой у них цвет кожи, форма носа и на каком языке они говорят. Нам достаточно будет просто сидеть друг против друга и видеть глаза, в которых не будет ненависти, а только понимание и уважение.
... Дед, а еще ты, как всегда, оказался прав... Этот штамм. Мы называли его
"G-33", русские - "Джума", японцы - "Наму амида". Но именно ты впервые предположил, что у человека и микроорганизмов существует некое общее, информационное поле. Когда мы "засоряем" его ненавистью, алчностью, ложью, стяжательством и еще Бог весть какими пороками, природа начинает "задыхаться" и на свой лад учить нас, людей, уму-разуму, через горе и страдания, боль и муки.
Хочешь знать, что произошло в лаборатории? Нам мало оказалось собственных вооруженных сил, мы решили "поставить под ружье" еще и другие биологические виды. Не спрашивая их согласия. Ведь они - всего лишь какие-то маленькие букашки, которые и разглядеть-то можно только под микроскопом. Мы так преуспели в собственном самомнении и исключительности, что в какой-то момент забыли прописную истину: все, что есть живое на этой планете, имеет право на собственную жизнь. Понимаешь, мы думали, если мы люди, самые высокоорганизованные существа, значит, нам все дозволено. Но ведь разум на то и дан, чтобы быть сильными мудростью, а не глупостью.
Одним словом, штамм "разозлился" на людей и начал косить всех направо и налево. Почему не умер я? Дед, ты не поверишь, но я все время вспоминал, как ты разговаривал с вирусами и микробами. С самого начала я просто не воспринимал этот штамм, как врага. Я ему сочувствовал, потому что самое, наверное, страшное в нашей жизни - это убивать кого-то. Иногда у меня даже возникало ощущение, что между нами установилась некая невидимая связь. Мы вышли на один уровень общения...
Вот и вся моя "одиссея", дед... Хотел рассказать тебе о России, но кажется, только расстроил. Возможно, ты бы ее увидел иной. Пойми, я не никогда в жизни не отрекусь от своих корней, но, дед... Ты не представляешь, какое это счастье - после всего, что произошло, сидеть сейчас под кроной клена! Сидеть с закрытыми глазами и знать наверняка, что стоит их открыть и она, по-прежнему, будет шелестеть над головой. И в этот момент я, кажется, начинаю понимать, за что ты любил Россию и почему ты всю жизнь так рвался увидеть ее еще раз, зная, что не пустит, не простит. А если и пустит, приблизит, то лишь для того, чтобы поставить "по-над яром..."
Сержу вдруг пришли на память строки старого романса, когда-то написанного дедом:
"Уплывали, подавляя жалость, со слезами ярости в глазах.
Золоченное оружие "За храбрость" в побелевших плавилось руках.
Увозили раненую память, взорванную болью на года,
Знали: будущее бросит и обманет. Знали, что проиграна судьба.
Что уже вовек не прикоснуться на заре к березовым стволам,
Звонниц не увидеть, не вернуться к растворенным в небо куполам.
И уже потом чужое небо об одном молить, одно хотеть:
- Господи, не дай мне больше хлеба. Дай хоть раз взглянуть и... умереть!
Дай мне напоследок прикоснуться на заре к березовым стволам,
Звонницы увидеть и вернуться к растворенным в небо куполам.
... По-над яром, у черты забвенья, куст черемухи осыпался, согнулся...
- Дай мне, Господи, еще мгновенье - прошептать: "Россия, я вернулся..."
(Стихи Л. Затяминой)
Серж вздрогнул и, еще пребывая во власти воспоминаний и размышлений, не сразу сообразил, что где-то настойчиво и требовательно сигналит автомобильный гудок.
- Лариса... - прошептал он и начал неловко, суетливо подниматься с земли. - Лариса...
Это женщина, однажды в далеком-далеком теперь прошлом, о котором он не хотел и боялся вспоминать, согрела его неповторимой - темной, беспроглядной, но удивительно чистой и теплой, ночью. Ночью, после которой он, пусть на короткое мгновение, но обрел память, вспомнив кто он, откуда и как попал в Белоярске. Она подарила ему ночь, в которую его, без памяти, без имени, не имеющего, казалось, вообще никакого права на существовование - отвергнутого, скрывающегося, уставшего бежать бесконечными милями хаоса, страданий и боли, его впервые после всех кошмаров, ЛЮБИЛИ! И именно в ту ночь он понял, какое это невыразимое счастье, нежданный, великий дар, какое это наслаждение и неисчерпаемое богатство, когда тебя кто-то любит. Тебя, от которого, казалось, отрекся не только Господь Бог, но и даже дьявол.
- Лариса... Лариса... - Рубецкой встал и, пошатываясь от слабости, опираясь на палку, насколько мог быстро, заторопился к парадному входу.
В какой-то момент он обернулся, глядя виновато на оставшиеся за спиной могилки и, чувствуя, как глаза немилосердно и жгуче застилает слезами, сглотнув мучительный, жесткий ком в горле, прошептал:
- Дед, ты прости... Я наговорил тебе лишнего. Я - дурак, дед. Ты не верь мне, слышишь?!! Россия стоит того, чтобы к ней вернуться! Даже если и потом будет Яр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Тот невольно смутился и, в свою очередь, посмотрел на часы.
- Уж полдень близится, а все невесты нету, - префразировав русскую классику, продекламировал Серж, явно забавляясь реакцией Стоуна.
- Есть! - вскричал Чарльз взволнованно, поднимаясь и указывая рукой в направлении подъездной, широкой аллеи у парадного входа в имение Рубецких. Серж, побледнев, вопросительно посмотрел на Стоуна:
- Чарльз, ты, что, в самом деле, решил меня представить сегодня даме?! В компании с этим чертовым костылем?! Ну, спасибо...
- Погоди, - усадил его Стоун. - Я сейчас... - И он быстрым шагом направился к дому. Серж, не желая оставаться, слегка прихрамывая, поплелся следом, по дороге беззлобно кляня Стоуна сквозь зубы.
К счастью для Сержа и к досаде Стоуна, предполагаемая "невеста" задерживалась и обещала быть не раньше четырех часов пополудни.
- Ну, слава Богу, - свободно вздохнул Серж, узнав эту новость. - Да, кстати, Чарльз, а почему ты спросил у водителя, "когда она прилетает"? Она, что, на метле? Было бы очень мило и забавно.
- Серж... - вдруг став серьезным, повернулся к нему Стоун.
- Ой, Чарльз, не надо делать такое страшное лицо, - не унимался Рубецкой, перебив его. - Иначе я решу, что она уже трижды молодая вдова, которая очень любит собирать и готовить грибы, но есть их заставляет исключительно своих мужей.
- Она не вдова, Серж.
- О! Значит, у нее пять детей, огромная бородавка на носу и муж-алкоголик, но она до сих пор ждет принца на белом коне. Увы, Чарльз, в моем положении, я не только на коня, на кровать с трудом взбираюсь.
- Ты дашь мне хоть слово вставить! - не выдержал Стоун. - Серж, ты помнишь... Ларису? Медсестру из России, которая ухаживала за тобой?
Рубецкой мгновенно стал серьезным и подозрительно уставился на Чарльза:
- Если ты мне сейчас скажешь, что сегодня прилетает Лариса, я... я... - Он побледнел: - Это, действительно, она? Ну, что ты молчишь, Чарльз?!!
- Да, - кивнул тот, расплываясь в довольной и счастливой улыбке. - Но она, Серж, прилетает не одна...
- С мужем? - со страхом спросил Рубецкой.
- Нет. Однако, Лариса очень просила, чтобы мы не говорили тебе. Она сама хотела бы представить этого человека.
- Извини, Чарльз, но я должен это переварить. Один.
- Я понимаю тебя, - согласился тот.
- Пойду схожу к деду, - отчего-то грустно произнес Серж и, кликнув крутившегося неподалеку кота, зашагал по аллее в глубину парка, где огороженные литой, ажурной оградкой, находились могилы деда, Маруси и Рогдая.
Он открыл калитку, вошел и с волнением осмотрелся. С благодарностью в душе отметил, что за время его отсутствия за могилами ухаживали. Серж сделал несколько шагов и, прислонив трость к столику, оперся двумя руками о крепкие стволы березы и клена. Постояв несколько мгновений, Рубецкой опустился на траву и, запрокинув голову в яркое, голубое, в крапинку мелких облаков, небо, закрыл глаза и... беззвучно заплакал.
"Здравствуй, дед... Маруся и Рогдай...Я вернулся.
И пришел, как обещал, чтобы рассказать о России. Мы думали, нас будет только трое: ты, Маруся и я. А, видишь, дед, сколько народу... Вот уже и Рогдай. А со мною, знаешь, кто? Его зовут Василий. Врачи говорят, что если бы не он, мои дела были бы совсем плохи. Вот и выходит, что тебя Маруся спасла, а меня Василий...
Что же рассказать тебе, дед, о России?.. Я почти ее не помню, извини... Мне кажется, она ничуть не изменилась с тех самых пор, как ты уехал оттуда. Россия, как всегда, воюет. И, как всегда, ее главный враг она сама...
Вот русские повсюду кричат, что они любят Россиию, что они патриоты. Но почему тогда она такая нищая и убогая. Родина-мать, как они говорят... Но разве возможно у собственной матери воровать? А гадить? А убить собственную мать можно?
Прости, дед, я так и не понял, за что ты ее любил... Это странная страна... Она питается трагедиями своего народа. Как вампир. Она лишила тебя всего. Ты понимаешь, что я имею в виду не поместья, богатство и все остальное. Она отняла, но ведь ничего и не обрела. Странная страна... Она все время теряет и отрекается, теряет и отрекается, теряет и отрекается... Ответь мне, дед, за что ты ее так любил?!!
Я смотрел новости из России. Там хотели сделать переворот. Хотели и не смогли. Там не осталось решительных и мужественных людей. Это был закат, как у Римской империи. А потом пришли "победители". Ты бы видел их лица... Самых главных победителей. Запад, конечно, ликовал! Он пока не понял, что ничего не изменилось: просто усовершенствовались методы подавления и убийства. Был броневик - стал танк, но психология того, кто на них взбирается, не меняется. Психология "помрачителей". Есть покорители. Они взбираются на горные вершины и уходят в одиночку в океан. А есть помрачители. Эти изо всех сил карабкаются на танки и трибуны, чтобы до умопомрачения вдалбливать в головы людей свои бредовые идеи. Зовут на баррикады, в окопы, на поля сражений, сами при этом комфортно и вольготно чувствуя себя во дворцах, где еще совсем недавно они пребывали в качестве холопов и слуг.
Дед, ты должен был счастлив, что не можешь увидеть нынешнюю Россию. Это ты ее любил и боготворил. Она никогда не нуждалась в любви. Это миф, придуманный вами и поколением ваших детей. Она всегда была жестокой и безжалостной, живя не ради людей, а ради идей.
Прости меня, дед, но я видел распятый на кресте войны Герат. А такого боги не прощают. За что умирали там русские мальчики?!! И сколько их умрет еще в страшном противостоянии Востока и Запада? Ибо Герат - это было только начало...
Дед, я никогда не забуду этот страшный бой... Меня забрасывали в Россию через Афганистан. Операция готовилась несколько месяцев и была тщательно спланирована. Я должен был заменить человека по имени Сергей Астахов. То ли ирония судьбы, то ли странное стечение обстоятельств, но мы были поразительно похожи друг на друга... И это сходство должно было стоить жизни не только ему, но и целому каравану. Так и случилось... Только в живых остались мы вдвоем. Я не знаю, где он теперь и что с ним? Но тот караван, все до единого его убитые - на моей совести, дед... Потому что убивали их ради меня одного. И я это знал. Теперь мне с этим жить...
Скажи мне, дед, зачем вообще нам, людям, нужны границы, государства, правители и армии? Что охраняют они друг от друга? Свои народы? Но неужели мы так ненавидим друг друга, что нашу ненависть обязательно надо сдерживать с помощью границ и вооруженных сил? Кому это надо, дед?.. Кому надо, чтобы русские ненавидели кавказцев, американцы - вьетнамцев или корейцев, израильтяне - палестинцев, французы - алжирцев, а прибалты - русских?
Дед, я хочу, чтобы на любой параллели, на любом меридиане я смог бы построить дом, разбить сад, пригласить в гости соседей. И мне будет глубоко при этом наплевать, какой у них цвет кожи, форма носа и на каком языке они говорят. Нам достаточно будет просто сидеть друг против друга и видеть глаза, в которых не будет ненависти, а только понимание и уважение.
... Дед, а еще ты, как всегда, оказался прав... Этот штамм. Мы называли его
"G-33", русские - "Джума", японцы - "Наму амида". Но именно ты впервые предположил, что у человека и микроорганизмов существует некое общее, информационное поле. Когда мы "засоряем" его ненавистью, алчностью, ложью, стяжательством и еще Бог весть какими пороками, природа начинает "задыхаться" и на свой лад учить нас, людей, уму-разуму, через горе и страдания, боль и муки.
Хочешь знать, что произошло в лаборатории? Нам мало оказалось собственных вооруженных сил, мы решили "поставить под ружье" еще и другие биологические виды. Не спрашивая их согласия. Ведь они - всего лишь какие-то маленькие букашки, которые и разглядеть-то можно только под микроскопом. Мы так преуспели в собственном самомнении и исключительности, что в какой-то момент забыли прописную истину: все, что есть живое на этой планете, имеет право на собственную жизнь. Понимаешь, мы думали, если мы люди, самые высокоорганизованные существа, значит, нам все дозволено. Но ведь разум на то и дан, чтобы быть сильными мудростью, а не глупостью.
Одним словом, штамм "разозлился" на людей и начал косить всех направо и налево. Почему не умер я? Дед, ты не поверишь, но я все время вспоминал, как ты разговаривал с вирусами и микробами. С самого начала я просто не воспринимал этот штамм, как врага. Я ему сочувствовал, потому что самое, наверное, страшное в нашей жизни - это убивать кого-то. Иногда у меня даже возникало ощущение, что между нами установилась некая невидимая связь. Мы вышли на один уровень общения...
Вот и вся моя "одиссея", дед... Хотел рассказать тебе о России, но кажется, только расстроил. Возможно, ты бы ее увидел иной. Пойми, я не никогда в жизни не отрекусь от своих корней, но, дед... Ты не представляешь, какое это счастье - после всего, что произошло, сидеть сейчас под кроной клена! Сидеть с закрытыми глазами и знать наверняка, что стоит их открыть и она, по-прежнему, будет шелестеть над головой. И в этот момент я, кажется, начинаю понимать, за что ты любил Россию и почему ты всю жизнь так рвался увидеть ее еще раз, зная, что не пустит, не простит. А если и пустит, приблизит, то лишь для того, чтобы поставить "по-над яром..."
Сержу вдруг пришли на память строки старого романса, когда-то написанного дедом:
"Уплывали, подавляя жалость, со слезами ярости в глазах.
Золоченное оружие "За храбрость" в побелевших плавилось руках.
Увозили раненую память, взорванную болью на года,
Знали: будущее бросит и обманет. Знали, что проиграна судьба.
Что уже вовек не прикоснуться на заре к березовым стволам,
Звонниц не увидеть, не вернуться к растворенным в небо куполам.
И уже потом чужое небо об одном молить, одно хотеть:
- Господи, не дай мне больше хлеба. Дай хоть раз взглянуть и... умереть!
Дай мне напоследок прикоснуться на заре к березовым стволам,
Звонницы увидеть и вернуться к растворенным в небо куполам.
... По-над яром, у черты забвенья, куст черемухи осыпался, согнулся...
- Дай мне, Господи, еще мгновенье - прошептать: "Россия, я вернулся..."
(Стихи Л. Затяминой)
Серж вздрогнул и, еще пребывая во власти воспоминаний и размышлений, не сразу сообразил, что где-то настойчиво и требовательно сигналит автомобильный гудок.
- Лариса... - прошептал он и начал неловко, суетливо подниматься с земли. - Лариса...
Это женщина, однажды в далеком-далеком теперь прошлом, о котором он не хотел и боялся вспоминать, согрела его неповторимой - темной, беспроглядной, но удивительно чистой и теплой, ночью. Ночью, после которой он, пусть на короткое мгновение, но обрел память, вспомнив кто он, откуда и как попал в Белоярске. Она подарила ему ночь, в которую его, без памяти, без имени, не имеющего, казалось, вообще никакого права на существовование - отвергнутого, скрывающегося, уставшего бежать бесконечными милями хаоса, страданий и боли, его впервые после всех кошмаров, ЛЮБИЛИ! И именно в ту ночь он понял, какое это невыразимое счастье, нежданный, великий дар, какое это наслаждение и неисчерпаемое богатство, когда тебя кто-то любит. Тебя, от которого, казалось, отрекся не только Господь Бог, но и даже дьявол.
- Лариса... Лариса... - Рубецкой встал и, пошатываясь от слабости, опираясь на палку, насколько мог быстро, заторопился к парадному входу.
В какой-то момент он обернулся, глядя виновато на оставшиеся за спиной могилки и, чувствуя, как глаза немилосердно и жгуче застилает слезами, сглотнув мучительный, жесткий ком в горле, прошептал:
- Дед, ты прости... Я наговорил тебе лишнего. Я - дурак, дед. Ты не верь мне, слышишь?!! Россия стоит того, чтобы к ней вернуться! Даже если и потом будет Яр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74