- Продолжайте, Иван Васильевич, - с силой потерев затылок, проговорил Роман Иванович. - Что там, на ваш взгляд, случилось?
- Мне кажется, группа Казанцева прибыла к объекту, когда нападение было в разгаре. Они попытались вмешаться, но, видимо, встретили грамотное и отчаянное сопротивление. Кроме того, у нападавших было довольно мощное вооружение.
Малышев вскинул голову:
- Что значит, мощное?
- Гранотометы, - кратко констатировал Краснов. - Кроме того, это было не целенаправленное нападение. Подобной участи подверглись многие другие строения на этом участке. Думаю, мародеры. Но... хорошо подготовленные и без наводки здесь вряд ли обошлось. Вообщем, чтобы до конца прояснить все, необходимо с рассветом выслать оперативную группу и криминалистов. Я оставил на объекте двух своих людей.
- Считаете достаточно?
- Достаточно, - твердо заверил его Краснов.
- Спасибо вам, Иван Васильевич и... вашим людям. - Малышев замялся, но Краснов, догадавшись, его опередил.
- Роман Иванович, на пепелище нами обнаружены фрагменты останков нескольких человек. Возможно, среди них и ваш свидетель.
Малышев устало провел ладонями по лицу и видимо, рассуждая вслух сам с собой, негромко заметил:
- Он все время ускользал от нас... - И, словно очнувшись, будто только теперь заметив присутствие Краснова, с неожиданным облегчением проговорил: - А, знаете, Иван Васильевич, я буду просто счастлив, если среди погибших на объекте, удастся идентифицировать Астахова! Явно или косвенно мы потеряли из-за него пятерых сотрудников. Надеюсь, на этом мартиролог, наконец, себя исчерпает...
Глава шестнадцатая
К четырем часам утра в Белоярске еще вовсю шумело гульбище и весело отмечался приход свободы и демократии. По улицам толпами бродили люди, шло повсеместное братание, все друг друга "уважали", клялись в "вечной" любви, приглашали в гости, обещали "дружить домами".
Попытки отдельных личностей подвигнуть народ на штурмы "ненавистных оплотов коммунизма" - зданий городских Управлений милиции и КГБ почему-то отклика не нашли и успеха не имели. То ли сыграл свою роль арест "главного пропагандиста" Славика Лопатовского и его команды, то ли народом просто овладела ностальгия по Новогодней ночи, - как бы там ни было, но превращать ее в Варфаломеевскую жители Белоярска отказались напрочь, вполне удовлетворившись на первых порах дармовой выпивкой из во множестве рагромленных вино-водочных лабазов и продуктов из одной, но не обманувшей ожиданий, продовольственной базы горкоопторга.
В воздухе витала атмосфера красочного и бесшабашного бразильского карнавала. И никто из его участников не мог предположить, что всего через каких-то девятнадцать минут и тридцать семь секунд наступит похмелье. В качестве же мощной отрезвляющей терапии в данном случае выступят местный элитный танковый полк и два батальона Энской воздушно-десантной дивизии, специализацией которой за последнее время была раздача "интернациональных долгов" В Африке, Азии и на Ближнем Востоке.
Надо сказать, что армия - это структура, где, как-то уж так повелось, не принято много рассуждать и обсуждать. Иначе, это уже не армия, а Думка какая-то, где каждый ею и богатеет. В армии принято выполнять приказы. Ей, по большому счету, не важно, куда пошлют - в отроги Гиндукуша, на Килиманджаро или за Саянский хребет. Главное, чтобы, когда она отстреляется и вернется, ее не послали уже методом "великого и могучего".
Одним словом, однажды вечером первого апреля во втором тысячелетии от Рождества Христова ограниченный контингент Советский Армии Родина послала в район между хребтами Черского и Яблоновым. Как говаривал один популярный, мультяшный герой: "Уж послала, так послала...". Вообщем, в Белоярске народ и армия слились в едином порыве. Результатом "слияния" явились острая нехватка медперсонала в травмопунктах и дополнительные койки в стационарах, на которые дружно улеглись не только местные бунтари, но разудалые десантники. Ибо к чести белоярцев следует отметить: отбросив дворянский лоск, они вовремя вспомнили и о значительной примеси у них крови острожцев и каторжан. А как гласит народная мудрость: "Против сибирского кулака не катит даже десантный АК".
В результате, к шести часам утра в Белоярске из всего, что способно еще было шевелиться и двигаться, остались лишь танки и кареты "скорой помощи". Через часок с небольшим к ним прибавились "кареты" уже из иного ведомства, которые в народе, несмотря на канареечную окраску, но видимо из чувства патриотизма и любви к орнитологии родного края, ласково прозвали "воронками".
Пережившие нашествие собственной орды и оставшиеся после этого в относильном здравии жители, с рассветом потянулись на остановки общественного транспорта. Внутренний дискомфорт без труда читался на опухших лицах, а покрасневшие глаза и стойкий "аромат" горючих веществ невольно наводили на мысль, что Змей Горыныч - отнюдь не плод фантазии, а яркий пример наблюдательности нашего народа и вполне реальный персонаж.
Люди с некоторым недоверием оглядывались по сторонам, тихо переговаривались и недоуменными взглядами провожали несущиеся по широким проспектам друг за другом, отчаянно верещавшие "скорые" и "воронки", а также ревущие густым басом и чавкающие гусеницами танки. Люди сбивались в кучки, задаваясь ну совершенно детским, но с глубоким философским смыслом, вопросом: "И шо это теперича будет?" - надо сказать, довольно традиционным на Руси после всеобщего дележа и мордобоя.
Одним словом, город трезвел, приходил в себя и начинал помалу возвращаться к привычной жизни...
... Ерофей Гурьянов ехал по городу, внимательно глядя по сторонам. Рядом с ним, на переднем сидении, расположилась Анна. Комендантский час, введенный с девяти вечера до шести часов утра, только закончился. На подъезде к Белоярску их машину несколько раз останавливали патрули, но увидев выпирающий живот Анны, без промедления пропускали. Сейчас они направлялись в Центральную городскую больницу. Необходимо было показать Анну врачу, а сам Ерофей наметил провести в городе несколько встреч.
Машина, свернув с проспекта, выехала не тихую улицу, ведущую к больнице. На ней не так явственно обозначились следы "ночного пиршества" белоярцев. Собственно говоря, следов этих как бы и вовсе не было, если не считать лежащих по тротуарам и на дороге куч мусора, состоящих из тряпья, обрывков бумаг и газет, целых и битых бутылок.
Обычно, чтобы срезать угол, Ерофей сворачивал в небольшой переулок, выходящий к пищеблоку больницы. Проехать на ее территорию так было гораздо удобнее, что он не раз и делал. На пересечении улицы и переулка, в угловом здании размещалась булочная, где продавали удивительно вкусный и ароматный, всегда горячий хлеб. Бывая в городе или заезжая в гости к Артемьеву, Ерофей Данилович обязательно заходил сюда. Сейчас она была закрыта. Хотя раннее, Гурьянов это хорошо помнил, работала с самого утра. Он машинально бросил взгляд на часы: семь двадцать четыре утра.
Машинально он обратил внимание на необычную уличную сценку. На ступеньках булочной сидел молодой еще мужчина, у него на коленях свернулся калачиком маленький котенок. Парень, чуть склонив набок голову, гладил котенка, устремив пустой, безразличный взгляд в притихшее и затаившее дыхание пространство улицы. Заметила его и Анна. Лицо ее тревожно нахмурилось и она вопросительно глянула на мужа:
- Может, остановимся? Странный он...
Гурьянов подрулил к кромке тротуара, остановился и заглушил двигатель. Затем наклонился и попытался разглядеть мужчину через лобовое стекло.
- Погорелец, что ли? - неуверенно произнесла Анна. - Посмотри, он весь сажей перепачканный. - Она тоже наклонилась, приглядываясь, и вдруг, поднеся руку к лицу, пораженно выдохнула: - О, Господи! Это же...
Одновременно с ней воскликнул и Гурьянов:
- Мать честная! - и спешно принялся выбираться из машины, на ходу бросив жене: - Ты уж сиди, Аннушка, сам я.
Ерофей обогнул спереди свою "Ниву" и подошел к парню, отметив некую странность в его поведении: тот, ничего не замечая вокруг, продолжал баюкать на коленях котенка, нежно проводя по его шерстке рукой, грязной от сажи. Гурьянов остановился рядом в нерешительности и окликнул его тихо, но достаточно для того, чтобы быть услышанным. Однако, тот продолжал пребывать в состоянии прострации, абсолютно не реагируя.
Ерофей пригляделся внимательнее и внезапно лицо его словно запорошило ослепительно белой, холодной метелью. Он стоял не шолохнувшись, перестав дышать, безвольно опустив руки вдоль туловища. Его мощные плечи опали, а богатырская фигура неожиданно съежилась и уменьшилась. И только глаза оставались живыми на покрытом мертвенной бледностью лице.
Миллиметр за миллиметром, словно пальцы слепца, они ощупывали сидящего на ступеньках человека: взгляд повторил форму лица; задержавшись на подбородке начал осторожное восхождение вверх - мазок по губам, едва приметное касание; потом - нос и скулы, точно, без единого зазора вошедшие в слепок памяти; глаза - цвет, разрез и... погружение в глубины души...
Вынырнув из них, Ерофей, наконец, пришел в себя, часто и с трудом восстанавливая дыхание. Он почувствовал, что если сейчас, сию минуту, не сядет, то непременно рухнет наземь, как подкошенный серпом пучок колосьев. Он закрыл глаза и в изнеможении опустился на ступеньки. Ноги его не держали...
Спустя несколько минут, Гурьяновы, закрыв мужчину в автомобиле торопливо прошествовали в стационар к Артемьеву. Анна Федоровна, поздоровавшись со своими сотрудниками и перекивнувшись с ними парой фраз, отправилась в женскую консультацию. А Ерофей Данилович с Георгием Степановичем закрылись в кабинете, причем, последний попросил дежурную смену не беспокоить его в течение получаса, исключение - только экстренные случаи.
- Проходи, Ерофей, - Артемьев с тревогой вгляделся в лицо старого друга. - Вижу, стряслось что-то...
- Егор, мне у тебя одного человека спрятать надо, - тяжело вздохнул Гурьянов.
- Вот это номер! - всплеснул руками Георгий Степанович. - У тебя вся тайга в корешах ходит, а ты его ко мне в город. - Но тут же смутился и поспешил заверить: - Нет, ты не думай, что я в глухую отказку иду. Короче, чисто для тебя - никаких проблем! Тем более, видишь, какие непонятки закрутились... Ты так смотришь на меня, Ерофей... - запнувшись, подозрительно проговорил Артемьев.
Ерофей продолжал ошарашенно таращиться на доктора.
- Егор, ты совсем крутым стал, - выдавил, наконец, он.
Нейрохирург от души рассмеялся:
- Ерофей, у меня стационар потрясной публикой забит! Даля сюда, он от их слов в совершеннейший восторг бы пришел.
- Могу себе представить его "радость", - не согласился Гурьянов.
- Да брось ты! - отмахнулся Георгий Степанович, поудобнее устраиваясь в кресле. Глаза его азартно заблестели: - Давай, Ерофей, колись, что там у тебя за человечек? Небось, бандюган какой-нибудь? Их нынче милиция по всем щелям выуживает. Ну и натворили, ребятки, - бросил в сердцах, покачав головой. - Видал мою вотчину? Койки в проходах стоят, я за свою практику только в войну подобное видел. Так кто там у тебя?
- Парень молодой, - однозначно ответил Ерофей и невольно отвел глаза, не выдержав направленного на него в упор взгляда.
- Ну, что ж, парень так парень, - согласился Артемьев, но Гурьянов уловил в его голосе нотки обиды и горечи.
- Прости, Егор, - натянуто улыбнулся Ерофей. - Поверь мне, это как раз тот случай, когда меньше знаешь, дольше живешь.
- Понятно, - сразу повеселел Георгий Степанович.
За долгие годы он привык безоговорочно доверять Ерофею, всецело полагаясь на его порядочность, честность и мудрость. И, говоря откровенно, у Артемьева еще ни разу не возникало повода для сомнений.
- Чайку попьешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74