Однако неожиданно, словно рябь по гладкой воде, пробежал над головами легкий ветерок волнения и вот уже с крайних рядов, нарастая, возбуждая и электризуя толпу, покатилась ошеломившая и взбудоражившая всех новость: на окраинах и в жилых кварталах рабочих Белоярска появились танки! И народ поверил. Собственно ничего невероятного в этом не было, ибо давно известно: чем более нелепыми выглядят слухи и ложь, тем охотнее и искреннее им верят.
Передние ряды, подталкиваемые серединой и краем, заволновались, напирая на стоявшую в оцеплении милицию. Напор нарастал и усиливался. Стражам порядка, чтобы сдержать толпу, пришлось, естественно, применить силу. И искра вспыхнула... Справедливости ради стоит сказать, что первым в воздухе просвистело все-таки "оружие пролетариата", а уж затем в ход пошло разом все, что относится к экипировке и атрибутике русской народной забавы под названием "рукопашный бой", имееющей обыкновение плавно перетекать в процесс, метко охарактиризованный еще А. С. Пушкиным, как "бессмысленный, беспощадный" и пр. Одним словом, спустя час с небольшим, в стационарах Белоярска, что называется, "на лицах" проявилась стойкая тенденция к перевыполнению плана по койко-дням. А "скорые" все подвозили и подвозили пострадавших...
К четырем часам дня подуставший в кулачных боях народ обуяла жажда и на горотдел незамедлительно рухнул обвал звонков о начале погромов в вино-водочных магазинах. Пил народ с огромным воодушевлением, по накалу и страстям намного превосходившим тот, с которым раз в четыре года встречались и в последующем претворялись в жизнь решения очередного съезда партии. "Приняв на грудь", народ на неопределенное время сосредоточился и задумался. В его загадочной душе, как не раз уже бывало, всколыхнулись единство и борьба противоположностей, верной дорогой приведшие к другой русской забаве, с традиционными на протяжении многих веков вопросами: "Что делить?" и "Кого бить?". Вообщем, в Белоярске "процесс пошел"!
... Иволгин не успел войти в кабинет, как на пороге возник возбужденный Приходько.
- Петр Андреевич, взяли! - радостно гаркнул он, поправляя сползшую со лба повязку и непроизвольно при этом морщась.
- Игорь, ты почему не в больнице? - строго посмотрел на него майор.
- Петр Андреевич, - не унимался тот, - да успею я еще належаться! Взяли их, слышите, взяли!
Иволгин недовольно покачал головой, но, махнув рукой, произнес:
- Ладно, потом выбью тебе отгулы у Завьялова... Где там эта банда?
- Выгружаются, сейчас здесь будут. Знаете, кто у них за главного? Лопатник!
- Лукиновский приближенный? - не мог скрыть своего удивления майор. Значит, это они раздухарились? Ну-ну... - протянул он тоном, не сулящим ничего хорошего. - Давай его первым.
Приходько мгновенно ретировался. Едва он вышел, как дверь вновь открылась и в кабинет вошел усталый Добровольский. Он попытался улыбнуться:
- Разрешите, ваше благородие, Госпожа удача?
- На лирику потянуло? - буркнул майор. - Присаживайся. - Заметив ссадины на лице, уже мягче поинтересовался: - Как здоровье?
В глазах Добровольского мелькнули веселые искорки, но он на манер салонной бырышни кротко потупил взор, скороговоркой заметив:
- Гемоглобин - сто тридцать, давление - сто двадцать на восемьдесят, в моче сахара нет. Предлежание - головное и вообще: беременность протекает нормально.
- Да-а... - сочувственно протянул Иволгин, - не слабо, видать, "гегемон" к твоей башке приложился.
Алексей рассмеялся, готовый ответить на колкость, но в кабинет Иволгина ввалилась целая делегация из оперативников, омоновцев и задержанного. Последний, здоровый и плечистый парень лет двадцати двух-трех, еще пытался сохранить марку и держаться с вызовом. Правда, попытка эта ему давалась с трудом, учитывая свежий, во всю левую скулу и закрывший глаз, кровоподтек.
- Батюшки святы! - всплеснул растопыренными пальцами Добровольский. Ну чисто "хохлома", а конкретно - "палех"!
Парень криво усмехнулся, но промолчал.
- Сопротивление при аресте, надо полагать? - подходя, осведомился Иволгин и вопросительно взглянул на омоновцев.
- Было маленько, - пожав плечами, ответил один из них.
- Не круто ли?
- Да вы что, товарищ майор! - изумленно воскликнул омонец. - Вы про это, что ли? - он кивнул на лицо парня. - Так это он сам! Нечаянно в автобусе при транспортировке на поручень налетал...
- Что значит, "налетал"? - удивился Петр Андреевич.
Тот с готовностью принялся объяснять:
- Эти деятели на окраинах орудовали. Агитаторы гребанные! Мы их, в полном смысле, повязали. А дороги там сами знаете какие, на окраинах-то: кочки, асфальт разбитый, сплошные рытвины и ямы. Колеса автобуса ка-а-ак ухнут в яму, он, бедняга, ка-а-ак приложится морд..., то есть, лицом об поручень. Мы его уже и поддерживали бережно, и самого просили поаккуратней быть, но... - он обреченно развел руками: - ...ямы, будь они неладны, товарищ майор! Думали, и не довезем живым, - омоновец смотрел на Иволгина васильковыми, удивительно честными и виноватыми, глазами.
Петр Андреевич хмыкнул и повернулся к задержанному с кислым выражением лица:
- Что ж, ты, Славик, окраины-то выбрал? Видишь, как получилось... неудобно.
- В цетре своих героев хватало, - ехидно засмеялся Лопатник, бросая красноречивый взгляд на Приходько и Добровольского.
- Товарищ майор, а не свозить ли его на следственный эксперимент по "старой белоярской дороге" ? - задумчиво поинтересовался Алексей.
Омоновцы с готовностью подобрались, однако Лопатник, надо отдать ему должное, встретил предложение спокойно, лишь слегка повел крутыми плечами да сжал в пудовые кулаки скованные "браслетами" руки.
- Ладно, - Иволгин прошел к столу и сел. - Будем считать счет один-один. Вы, ребята, свободны, - он кивнул омоновцам. - Спасибо.
В кабинете остались четверо: Иволгин, Добровольский, Приходько и Лопатник, а в миру - Вячеслав Сергеевич Лопатовский. Несколько минут стояла тишина, в течение которой майор внимательно изучал текст поданной Игорем листовки, немало экземпляров которых были изъяты у Лопатовского и его команды при задержании. На белой, отличного качества, бумаге, крупным шрифтом, с выделениями в соответствующих местах, был набран текст следующего содержания:
"Дорогие Россияне!
Пришел час, когда мы все должны сказать твердое и решительное "нет!" душителям свободы и демократии. Всем тем, кто прикрываясь словами о благе и защите нашего многострадального Отечества, а на деле являясь последователями сталинско-бериевских палачей, пытается сегодня повернуть историю вспять. Не выйдет!
Противники свободы и демократии создают сегодня все условия для хаоса, экономической нестабильности и социального неравенства. Они опираются на своих верных слуг - армию, милицию и КГБ, готовых по первому приказу обрушить на головы стариков, женщин и детей всю мощь своих репрессивных аппаратов. Не выйдет!
Славное прошлое нашего старинного, исконно русского, сибирского города взывает к нашей памяти и самосознанию. Довольно, как звери в клетках, жить за "железным занавесем" по законам, написанным в подвалах КГБ!
Да здравствует свободное Отечество! Да здравствует демократия!
Превратим Белоярск в оплот свободы Забайкалья и всей Сибири!"
Петр Андреевич дочитал до конца и заинтересованно взглянул на Лопатовского. Из сводок по горотделу Иволгин знал, что "превращение Белоярска в оплот свободы" обошлось в семь человек убитыми и переваливших за третью сотню ранеными разной степени тяжести. Причем, немалую часть пострадавших составляли сотрудники силовых структур.
- Славик, - ласково проворковал майор, - никак в рыволюционэры решил податься? Свобода, демократия... Сам сочинял? Молчишь... - со вздохом констатировал майор, бросив недвусмысленный и мимолетный взгляд на Алексея и Игоря. - Придется тебя в "шестерку" определить.
"Шестерка" пользовалась в городе дурной славой и считалась "кошмаром на улице Лиственной". О ней ходили самые невероятные слухи и домыслы. До недавнего времени это была обыкновенная камера ИВС. Пока в ней не отдал Богу душу один из задержанных. С тех пор, якобы, он превратился в вампира и с успехом обращал в свою "веру" каждого, кто имел несчастье переступить порог камеры и переночевать в ней хотя бы одну ночь. Слышал об этом и Лопатовский, о котором было известно, как о страстном любителе появившихся во множестве на заре перестройки видеофильмов - "ужастиков". Фильмы он смотрел, слухи доходили, но как человек неглупый, всерьез он их не воспринимал. Потому услышав многозначительным голосом произнесенное Иволгиным обещание по поводу "шестерки", Лопатовский лишь иронично усмехнулся:
- Да хоть в "шестьсот шестедесят шестерку".
- У-у-у, ка-а-акие мы, в на-а-ату-уре, оптими-и-исты, - не удержался Алексей. - Вперед и приятных сновидений!
- Прямо сейчас? - не поверил Лопатник.
Оперативники в упор, неотрывно и молча, сверлили его любопытными, жадными взглядами, в которых задержанный с немалой долей тревоги отметил искорки кровожадности. Его одолели сомнения.
- Вы че... так смотрите? - без прежней уверенности в голосе, спросил он.
Ответом ему были тоже молчание и теже кровожадные огоньки в глазах.
Лопатовский нервно заерзал на стуле, безуспешно пытаясь развести в стороны скованные руки:
- "Браслеты" хоть снимите.
- На фига? - лениво поинтересовался Добровольский, скрещивая на груди руки и подавляя приступ зевоты. - Свободу, Славик, выстрадать надо: иногда - кровь за нее пролить, а случается - и жизнь отдать, - с пафосом закончил капитан.
- Это не мои листовки! - потеряв контроль, выкрикнул тот.
- А кто говорит о листовках? - изобразил искреннее недоумение Алексей.
- Ну... - замялся Лопатник. Он все еще не мог понять, чего от него хотят оперативники.
- Что "ну"? - передразнил его Иволгин. - Вот тебе и "ну" - назад коленки гну! Вообщем, хватить врать, марш в "шестерку". Посиди до утра. От-дох-ни, - зловеще, не скрывая сарказма, добавил майор, вызывая охрану.
- Вы же ничего не спрашивали! - запаниковал Лопатовский.
- Как это не спрашивали?!! - подскочил на стуле Добровольский. - Да ты сейчас с три короба наврал!
- Я-а-а?! - протянул ошеломленно Вячеслав. - Но я же... молчал.
- Правильно, - не унимался капитан, - вот и наплел!
- Как?!! - у Лопатовского от негодования потемнели глаза.
- Так я и говорю: молча, - наклонившись к нему, вкрадчиво и издевательски произнес Алексей. - Молча.
В кабинет вошел конвой. Оперативники бесстрастно смотрели, как заартачившегося Лопатовского, изрыгающего потоки брани и угроз, скрутили и поволокли прочь по коридору, чтобы "незамедлительно доставить в одиночную камеру номер шесть", по слухам, "лично принадлежавшую начальнику Белоярского угро" и предназначавшуюся "для особо упорствующих граждан".
- Думаешь, сработает? - без особой надежды спросил скептически Иволгин.
- Да у него уже крыша поехала, - ответил Алексей. - А после полуночи он не проситься - рваться "на прием" будет. Вспомни предыдущих.
Идея "шестерки" принадлежала исключительно немного цинику, немного садисту-приколисту, но, в большей степени, все-таки хорошему человеку капитану Леше Добровольскому. Однажды он прочитал, что больше всего на свете люди боятся непознанного и непонятного. Страх подобный уходит корнями в золотые, вобщем-то, времена, когда человек уже слез с дерева, но по доброте своей и наивности еще не додумался до государства. Природа ежедневно щелкала его то по носу, то по темечку, за что он ее справедливо побаивался, частично уважал и даже где-то восхищался ею и любил. Одним словом, знал свое место и было оно далеко не худшим и не последним. Но это прелюдия...
Два года назад в камере №6 ИВС скоропостижно скончался мужчина от сердечного приступа. Следующим ее обитателем стал молодой человек, ка бы это помягче выразиться - не совсем уравновешанный и пытавшийся "закосить" под "Мессию".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74