– Вы полагаете, что русские действуют так дальновидно?
– Дальновиднее, чем их союзники. И мы должны помочь их союзникам понять это.
– Каким образом?
– Если мы, немцы, сумеем стать выше тех жертв, которые приносят нам бомбардировки, и найдем способ внушить союзникам русских, что русские в конце концов обманут их, возможно, их союзники станут нашими союзниками.
– Вы правы, – согласился Вайс. – Но русские, кажется, верны своим обязательствам в отношении союзников больше, чем союзники своим обязательством в отношении русских.
Каролина объявила пылко:
– Я верю в наш гений. И те из нас, кто обладает высоким воображением и опытом, смогут представить союзникам русских документальное подтверждение того, что русские обманывают их, а русским – такие же документы об их союзниках.
– Да, – живо сказал Вайс. – Я не сомневаюсь, что на Беркаерштрассе есть люди, которые не только думают так же, как и вы, но и располагают соответствующей техникой, чтобы осуществить этот план. – И похвастал: – В «штабе Вали» у нас изумительные мастера: безукоризненно изготавливают любые фальшивки. Но, знаете, почему-то наши агенты все-таки предпочитали подлинные документы: они надежнее.
Иоганн понимал, что словоохотливость Каролины объясняется не одним только желанием показать свое превосходство над ним. Ее пугает зловещее зарево бомбежки, она взвинчена до истерики и, чтобы сохранить видимость самообладания, говорит без умолку, пытаясь заглушить страх звуками собственного голоса. А когда бомбежка кончилась и отменили воздушную тревогу, Каролина, совершенно обессиленная, протянула свою холодную, потную руку Вайсу и боязливо спросила:
– Я, кажется, наболтала вам лишнего?
– Ну что вы! – удивился Иоганн. – Ваши слова свидетельствуют, насколько вы озабочены, поглощены своей работой. И только.
Провожая гостей к машине, Шарлотта спросила Иоганна:
– Неужели вас занимает болтовня Каролины? Я даже не ожидала, что работа наложит на нее такой неприятный отпечаток.
– Просто она разнервничалась, – сказал Вайс.
– Да, – согласилась Шарлотта, – и я тоже. Эти бомбежки скоро всех нас сделают сумасшедшими. – Спросила тихо: – Вы еще придете к вам когданибудь? – Добавила смущенно, вопрошающе ласково глядя на Иоганна своими грустными темно-серыми глазами: – Теперь, когда вы вошли в круг наших знакомых, вы можете приехать к нам один, без Генриха, если он будет занят.
Иоганн кивнул, сел в машину, оглянулся. Шарлотта стояла у низенькой, сплетенной из ветвей калитки, подняв руку в прощальном приветствии.
Прежде чем поделиться с Генрихом своими впечатлениями о семействе Румпфов, Иоганн долго и обстоятельно излагал ему правила и тактику, которым Генрих должен теперь следовать. И поймал себя на том, что говорит с той же отеческой интонацией, которая слышалась обычно в голосе Барышева, когда тот наставлял его самого.
Внезапно Генрих прервал Иоганна:
– А ты знаешь, что отец Каролины умер вовсе не от болезни, а был отравлен?
– Кем?
– Я знаю только, что его отравили.
– Ты увлечен ею?
– Приближаюсь к этому состоянию, – буркнул Генрих. – Но не могу остановиться.
– Видишь ли, – сказал Вайс, – я, например, не считал и не считаю главным, решающим для тебя то, что твой отец был убит фашистами.
– Моим дядей!
– Фашистами, – настойчиво повторил Вайс. – Главным и решающим для тебя было другое. Ты убедился, понял, что не можешь идти с теми, кому сейчас принадлежит власть над немецким народом.
– Господи! – воскликнул Генрих. – Опять он философствует!..
Вайс, будто не слыша насмешливого восклицания Генриха, продолжал спокойно и рассудительно:
– Каролина же, если, допустим, узнает, что ее отец был убит по указанию какого-то определенного лица, возможно, воспылает ненавистью именно к этому человеку. Но не к нацистскому строю...
– Ты в этом уверен? – перебил Генрих.
– Я только строю предположение.
– Значит, я должен приказать себе: «Стоп!»? Ну, а если это увлечение окажется полезным?
– Я предпочел бы другие методы.
– А если забыть о вашей более чем странной этике, тогда как? – спросил Генрих.
– Дело не в этике. Ты должен был заметить, как безудержно болтала Каролина, когда стала нервничать, испугавшись бомбежки. Такой несдержанной из-за своей чрезмерной нервозности она может быть и при других обстоятельствах, и это не пройдет незамеченным. Значит, чем дальше ты будешь от нее держаться, тем лучше для нас обоих – разумнее и безопасней.
– Но ведь ее болтовня представляет интерес для тебя – я заметил это по твоему лицу.
– Она говорила только о том, что нам и так известно из других источников.
– Ну хорошо, возможно, я ошибся, ты прав. Но у меня хватило наблюдательности установить и еще кое-что. По-видимому, Шарлотта произвела на тебя впечатление?
Иоганн молча кивнул, не поворачивая головы.
– Ладно, не отводи своего трусливого взгляда. Я буду великодушней, чем ты. Пожалуйста, встречайтесь, сколько хотите! Шарлотта – хорошая девушка.
Иоганн сказал печально:
– Вот именно, настолько хорошая, что я боюсь, как бы ее суждения не принесли ей беды. Нельзя ли как-нибудь предупредить ее?
– Вот ты и предупреди, да не днем, а при луне, в Груневальдской таинственной лесной чаще.
– Я не вижу здесь повода для шуток, – тихо сказал Иоганн. – Но ты сам понимаешь, я не могу ее ни о чем предупреждать. И даже, возможно, больше не встречусь с ней.
– Ты это серьезно?
Иоганн снова кивнул.
– Ну, – сказал Генрих, – считай, что мы с тобой понесли одинаковые потери.
– Мне кажется, Шарлотта – очень хорошая девушка, – повторил Вайс.
– Ну да, ты хочешь этим сказать, что потерял больше, чем я. Впрочем, возможно. Каролина слишком уж красива, и вряд ли у нее есть за душой что-либо, кроме ее красоты. Пожалуй, ты прав. И ты несчастней меня. Прими же мои соболезнования!..
При отлучке из расположения каждый обязан был информировать Густава о том, где и с кем он провел время. Но письменного рапорта не требовалось. Информация носила видимость ленивой беседы равного с равным.
После первого же визита к Шварцкопфам Вайс с твердым достоинством решительно дал понять Густаву, что ни на какие сведения о них тот рассчитывать не может.
– Очевидно, Вилли Шварцкопф вызывает у вас большую симпатию? – иронически заметил Густав.
– Не в этом дело, – серьезно сказал Вайс. – Когда Вилли проявил интерес к моему образу жизни, я ответил ему так же, как сейчас ответил вам.
– Вы так осмотрительны!
– Да, – сказал Вайс. – Так. Я очень дорожу дружбой с Генрихом Шварцкопфом. Я ему многим обязан.
– Ну что ж, – протянул Густав, – вы правы: это действительно слабость. Но такой недостаток настолько не распространен среди тех, кто у нас служит, что я готов с ним примириться.
– Благодарю вас, – сказал Вайс.
Визит Иоганна к Румпфам не вызвал интереса у Густава. Тем более что Шарлотту Вайс охарактеризовал как типичную воспитанницу «гитлерюгенда», фанатичку, для которой работа на заводе – только способ выразить свою страстную преданность фюреру.
Но о Каролине фон Вирт он говорил с таким пылким восторгом, что Густав вынужден был осведомиться, не влюбился ли Вайс в нее с первого взгляда, а потом как бы между прочим заметил:
– Ну что ж, желаю вам приятных свиданий. Когда вы собираетесь снова встретиться с ней?
– Я не решился попросить ее об этом, – потупил глаза Вайс.
– Почему?
– Вот тут я хотел бы с вами посоветоваться, – с искренним чистосердечием в голосе попросил Вайс. – Конечно, она красивая девушка, из хорошей семьи, но долго жила с отцом за границе, и я не заметил в ней высокого патриотизма.
– Не заметили? – удивился Густав. – В таком случае поздравляю! Значит, она настолько увлеклась вами, что забыла о политике.
– Вы так хорошо ее знаете?
Не ответив на этот вопрос, Густав посоветовал:
– Во всяком случае, учтите: красота для женщины может быть таким же оружием, как ум для мужчины. А то и другое в равной мере необходимо в арсенале секретных служб.
– Вы предлагаете мне привлечь ее? – спросил Вайс.
Густав снисходительно улыбнулся.
– Я предлагаю вам подумать над моими словами.
– Кажется, я вас понял, – пробормотал Вайс.
– Вот и отлично. Какой же вы сделали для себя вывод?
– В свое время вы скажете мне, должен я буду возобновить знакомство с Каролиной фон Вирт или нет.
– Вы умница, Петер, – сказал Густав.
Не все сотрудники особой группы офицеров связи при Вальтере Шелленберге постоянно находились в укрытых кустами сирени коттеджах. Некоторые из них жили у себя дома, а сюда приезжали, только чтобы получить задание. Это были люди, хорошо известные в берлинском обществе. Все они принадлежали к почтенным семействам и имели независимое материальное положение.
Один из них, Гуго Лемберг, сын известного берлинского адвоката, юрист по образованию и летчик по военной профессии, привлек внимание Вайса.
Этот спортивного вида молодой человек держался весьма независимо и высказывал суждения резкие и решительные. Однажды он спросил Вайса:
– Вы работали в абвере и занимались русскими делами. Скажите, как по-вашему, допускают они мысль о возможности какихлибо сепаратных переговоров с Германией?
– Нет, – сказал Вайс.
– А о том, что Россия может быть побеждена нами?
– Нет, – повторил Вайс.
– Ну, а те, которые работают с нами?
– Обычно это отбросы.
– Значит, вы считаете, что подрывная работа изнутри в России бесперспективна?
– У нас были отдельные удачные операции, например...
– Я вас понял, – перебил Гуго. Предложил Вайсу сигарету, задумчиво затянулся дымом. – Отсюда можно прийти к одному выводу: для того, чтобы мы могли выиграть войну на Востоке, нам необходимо как можно раньше и успешнее проиграть ее на Западе. И некоторые полагают, что лучше пойти на уступки нашим только военным противникам на Западе, чем быть побежденными нашими военно-политическими врагами на Востоке.
– Я уверен в конечной победе великого рейха, – сказал Вайс.
– Я тоже, – сказал Гуго.
Как-то Гуго пригласил Вайса к себе. Особняк Лембергов находился недалеко от Ванзее, в районе Далема. И здесь Вайс неожиданно встретил ротмистра Герда. Но тот при виде Вайса не выразил никакого удивления: очевидно, он заранее знал об этой встрече.
Обедали на огромной застекленной террасе, пол которой был устлан грубыми каменными плитами. Разговор за обедом носил самый отвлеченный характер. Потом поднялись в кабинет отца Гуго. Увидев на библиотечных полках большое собрание последних изданий периодической советской печати, Вайс не счел нужным скрыть удивление.
Гуго объяснил:
– По поручению некоторых влиятельных лиц отец взял на себя задачу сделать анализ политико-психологического состояния советского общества.
– Ваш отец знает русский язык? – спросил Вайс.
– Нет, но у моего отца есть помощники, знающие его в совершенстве, – сказал Гуго.
– Господин Вайс тоже обладает такими познаниями, – напомнил Герд.
– Мне приятно убедиться не столько в лингвистических познаниях моего гостя, – сказал Гуго, – сколько в его смелых и правильных характеристиках политико-морального состояния русских. – Он обернулся к Иоганну: – Это делает вам честь. – И чуть наклонил голову с тщательно проведенным пробором в коротких, гладко прилизанных волосах.
Предложив Вайсу и Герду сесть в кресла и сам усаживаясь возле круглого курительного столика, Гуго спросил:
– Скажите, как по-вашему, есть ли различие в степени виновности между изменой империи и изменой рейху?
– Я не юрист и, к сожалению, не могу разбираться в подобных тонкостях, – сказал Вайс.
– Ну хорошо, – согласился Гуго. – У вас еще будет время обдумать мой вопрос. Но задал я его с определенной целью – чтобы вы поняли: рейх бессмертен, и каждый из нас, кто причинит хоть какой-либо ущерб делу рейха, заслуживает смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84