– Я понимаю, – подавленно пролепетал Вайс, поднимая на Шмидта глаза, жалобные, тоскующие... – Я в ваших руках.
– Вот теперь вы умница. Значит, не потеряли способности соображать. А сейчас слушайте и запоминайте.
Шмидт подробно и точно сообщил Вайсу поучающим тоном, в чем будут состоять его функции. Когда он закончил, Вайс спросил несколько разочарованно:
– И это все?
– Да.
– И только ради этого вас сюда перебросили?
– Ну, это не вам со мной обсуждать.
Вайя выпрямился. Лицо его стало жестким. И вдруг он приказал Шмидту:
– А ну, сядьте. И перестаньте вертеть перед моей физиономией моим же незаряженным пистолетом. – Выхватил из кармана другой пистолет. – А вот этот, – сказал он, – с полным комплектом. И действует бесшумно, если вы обратите внимание на глушитель. Тоже зауэровское производство, но для специального, не фронтового назначения. – И пожурил: – Нехорошо, мистер, как вас там... Наверно, давно работаете, и вдруг – такойц грустный финал. У вас есть жена, дети, родственники? Почему вы молчите? – Защелкнул наручники на вытянутых вперед руках Шмидта. Объяснил: – Это только в целях сохранения вашей же жизни. Вдруг разгрызете ампулу с ядом и удалитесь в мир иной, лишив нас ценных показаний...
Шмидт молчал. Вайс привязал его к спинке тяжелого кресла, повернул ключ в двери и начал тщательно, сантиметр за сантиметром, обследовать комнату.
Лицо Шмидта стало серым, на висках выступили капельки пота.
Вайс налил ему коньяку, дал выпить из своих рук, спросил:
– Почему вы нервничаете? Ведь англичане славятся своим хладнокровием. Вы меня просто разочаровываете.
В книжном шкафу Вайс без особого труда обнаружил радиопередатчик английского производства. Осмотрев его, занялся портсигаром Шмидта: осторожно разламывал каждую сигару и в одной из них нашел тоненький листок шифровки. Потом сел, взял в руки молитвенник и внимательно перелистал. Над отдельными строками псалмов оказались еле заметные на бумаге шероховатости. Сказал с упреком:
– Все-таки вы консерваторы. Почему-то пользуетесь для кода священным писанием.
Раскрыл чемодан Шмидта, вынул из него новые полуботинки на толстой каучуковой подошве, понюхал, надавил пальцем, похвалил:
– А вот и она, ваша прославленная мастиковая взрывчатка. Остроумно. Такой способ хранения – новость. – И снова подошел к книжному шкафу. Между страницами книг были заложены крупные английские купюры.
Шмидт наконец открыл рот:
– Возьмите деньги себе. Я считаю, вы их заработали.
– Будьте спокойны, не растеряюсь, – сказал Вайс. Сел напротив Шмидта, испытующе глядя на него, спросил: – Хотите еще выпить?
Шмидт кивнул.
Вайс налил половину рюмки. Шмидт усмехнулся.
– Что же вы жалеете мне мой же коньяк?
– Я не хочу, чтобы вы напились. – Осведомился деловито: – Дадите о себе нужные сведения?
– Нет, – отрезал Шмидт.
– Значит, предпочитаете ораторствовать на удитории, которая будет вас обрабатывать, применяя все доступные ей средства?
– Предпочитаю.
– Но ведь вы все равно заговорите.
– Нет.
– Вы еще не знаете, какими мы располагаем эффективными средствами...
– Я погибну с честью, как офицер армии его величества.
– Ну какой там офицер! Рядовой шпион. Кстати, так скоро погубнуть мы вам не дадим: у нас отличные медики, они уж позаботятся максимально продлить ваше существование, в каком бы противоестественном состоянии ни находились ваши кости, кожа и некоторые органы.
– Вы, оказывается, знаток.
– Можете не сомневаться, вами займутся настоящие знатоки этого дела.
Шмидт тяжело дышал, но не проронил ни слова.
Вайс сказал примирительно:
– Послушайте, в конце концов, любезность за любезность. Вы не сообщите нашим, сколько у вас было наличных денег. А я за вашу скромность сообщу по указанному вами адресу о вашей смерти. И из уважения к вашей стойкости отмечу: умер с достоинством. Это должно доставить вам удовольствие.
– Ладно, – согласился Шмидт. – Запомните: Уилсон Дуглас, Манчестер Цайт Хилл, сто восемнадцать, миссис Энн Дуглас. – Пояснил: – Это моя мать.
– У вас больше нет близких родственников?
– Люди моей профессии не обременяют себя ни женами, ни детьми. Это было бы эгоистично.
– А вы, оказывается, совестливый человек!
– Интересно, как бы вы заговорили, если бы оказались на моем месте?
– Да, – согласился Вайс, – мне самому интересно знать, о чем бы я тогда с вами говорил.
– Не поменяться ли нам местами? – иронически предложил Дуглас.
– Допускаю, что мне еще представится такая возможность.
– Желаю, чтобы это поскорее осуществилось, – буркнул Дуглас.
– Когда вас казнят, ваша мать будет получать за вас пенсию?
– Едва ли, – угрюмо сказал Дуглас. – Во всяком случае, не скоро. Ведь абвер не пошлет официального извещения о моей смерти. А у чиновников из Интеллидженс сервис, пока они не получат точных данных, будут основания полагать, что после провала я купил себе жизнь ценой измены.
– А почему бы вам в самом деле не пойти на такую сделку с нами?
– Я англичанин.
– А мы немцы.
– Вы фашисты.
– А вы демократ.
– Я не желаю обсуждать с вами того, что касается только моего народа.
– А когда из вас в течение долгого времени будут изготавливать кровавый бифштекс, вы тоже будете считать, что этот бифштекс лучшего сорта, потому что он из мяса англичанина?
– Знаете, – сердито сказал Дуглас, – мне надоело чесать с вами язык. Зовите ваших агентов.
– Я не нуждаюсь в ваших советах, – заметил Вайс. – И радуйтесь, что вам пока предоставлена краткая возможность сидеть в удобном кресле.
– Да, я слышал, вы сажаете заключенных на бутылки изпод шампанского, как некогда азиаты сажали пленников на колы.
– Вы можете попросить, чтобы бутылки из-под французского шампанского заменили для вас бутылками из-под английского виски.
– Чего вы тянете? Что вы от меня хотите?! – раздраженно воскликнул Дуглас.
– Хочу знать цель вашего пребывания здесь. – И Вайс предложил: – Давайте побеседуем спокойно. – Вложил в рот Дугласу сигару, щелкнул зажигалкой. Несколько помедлив, сказал: – Когда вы изволили завербовать меня, – замечу, весьма неоригинальным способом, – было ясно, что вас интересует техническая документация производства новых синтетических веществ на одном из химических предприятий Освенцима. Так?
– Да, я получил срожайшее указание: добыть здесь только техническую документацию и ничем другим не заниматься.
– Ведь это сложная операция, и обойдется она вашему правительству недешево.
– Значит, документация стоит того. Что касается меня, то за документы «Фарбен» мне обещана крупная сумма, вот и все. Вам ясно?
После короткого молчания Дуглас сказал сокрушенно:
– Никогда еще я не был в столь дурацком положении. Ах, если бы я мог пристрелить вас, чтобы не иметь свидетеля печального казуса в моей биографии.
– Вы так честолюбивы?
– Я профессионал. У меня свои понятия о чести.
– Совершить убийство для того, чтобы сохранить репутацию безукоризненного разведчика?
– Ну зачем так грубо? Просто устранить. – Спросил: – Вы, очевидно, пришли сюбда не один?
– Конечно. Я принял меры, чтобы вы чувствовали себя со мной в полной безопасности.
– И вы не считаете целесообразным ликвидировать меня?
– Ну что вы! – пожурил Вайс. – Разве можно быть таким мнительным?.. – Предложил: – Если вы настроены столь нервно, давайте на этом простимся.
Дуглас заколебался.
– И вы просто так со мной расстанетесь?
– Но ведь вы, оказывается, работаете здесь не столько затем, чтобы повредить нам, немцам, сколько для того, чтобы принести пользу своим фирмам, заинтересованным в немецких патентах. Вы почти безвредны. Пока я оставлю вас в покое. Но, возможно, вы мне еще пригодитесь. Сидите смирно, я сниму с вас наручники. Без лишних телодвижений. Помните, что вы у меня в руках.
Через минуту дверь за Вайсом закрылась.
Уже на следующий день ему стало известно, что герр Шмидт срочно отбыл из Варшавы: видимо, его призывали неотложные дела фирмы.
47
Эльза за последнее время стала выглядеть совсем плохо: исхудала, осунулась. Теперь ей каждый день приходилось дважды выступать в вечерних представлениях, и это была немалая физическая нагрузка.
О Зубове она сообщала Вайсу только то, что непосредственно относилось к работе. И по сдержанности, с какой она говорила о нем, по ее тоскующему лицу Иоганн видел, что те отношения, которые Зубов по ее же указанию установил с Бригиттой, причиняют Эльзе душевную боль.
Покинув кабаре, Зубов лишился брони, освобождающей его от военной службы, как и других артистов, предназначенных «поддерживать в народе хорошее настроение», – так было сказано в циркуляре Геббельса. Но благодаря связям Бригитты Зубов занял пост инспектора по физической подготовке в организациях «гитлерюгенда», а в ближайшее время рассчитывал и на нечто большее.
Зубов жаловался Эльзе, что Бригитта чрезвычайно ревнива.
По ночам он часто исчезал из дому, чтобы вместе со своими новыми товарищами, среди которых было уже пять поляков, немецфольксдойч, два словака и один венгр, – с этим интернационалом, как он говорил, подышать «далеко не свежим воздухом»... Ибо там, где пламя пожаров на базах с горючим, пыль от взрывов на складах с боеприпасами и пальба, там не легко дышится.
И когда он под утро возвращался домой, Бригитта, проведшая бессонную ночь в тревожном ожидании, ревнивым оком искала на его лице следы губной помады и нюхала запыленную одежду, страшась обнаружить запах чужих духов.
Ее откровенная ревность не очень тяготила Зубова, скорее, пожалуй, даже льстила его мужскому самолюбию.
При встречах с Эльзой, которую он считал более осведомленной в тонкостях немецкого языка, Зубов деловито вылавливал из ее речи незнакомые слова, внимательно повторял их, запоминал. И не замечал, что такие уроки немецкого языка причиняют ей боль.
И когда Эльза презрительно отзывалась о его немке, Зубов возражал:
– Нет, знаешь, она все-таки ничего. Ее старик полковник был порядочной гадиной, обращался с ней как с бездушной куклой и вынуждал ко всяким пакостям.
– Молчи! – с отчаянием просила Эльза. – Я не хочу этого слушать!
– Ну почему же? Ты должна все знать об этом публике, – возражал Зубов. – А ведь Бригитта, в сущности, славная... Не успела окончить гимназию, как ее сунули замуж. Знаешь, я ее иногда просто жалею.
– Ну вот! – негодующе сказала Эльза. – Еще немного – и ты станешь образцовым супругом фашистки.
– Да она не фашистка, она добрая и немного несчастная. Но сейчас, кажется, счастливая. – Похвастал: – И я даже уверен, теперь она будет по-настоящему горевать, когда в ближайшее время снова овдовеет.
– Значит, она тебя любит?
– В том-то и дело. Я даже сам не ожидал. – И Зубов пожал своими могучими плечами. Лицо его было растерянным.
– Ты, наверно, там с ней абсолютно обуржуазился, – гневно заметила Эльза. – Разовьет она у тебя барские наклонности.
– Да нет, она хорошая женщина, – запротестовал Зубов. – Просто ей в жизни не везло. И не такая уж она барахольщица. Предлагает: «Убежим в Швейцарию и там будем жить в горной хижине вдали от всего света...»
– С милый рай и в шалаше, – раздраженно перебила его Эльза.
Зубов сказал задумчиво:
– Действительно, я к ней теперь стал как-то похорошему относиться. Понимаешь, последнее время заметил, что она тайком от меня плачет. В чем дело? Приставал-приставал, и вдруг она созналась. Встала на колени и умоляет, чтобы я простил ее. Ну, думаю, засыпался в чем-нибудь, и она меня выдала. А оказалось, смешно сказать, у какого-то ее предка прабабка была не арийка. Ну вот, она призналась, что даже на исповеди это скрывала.
– Значит, особым доверием она тебя дарит?
– Ну как же, она женщина принципиальная. Не захотела обманывать меня, поскольку, по ее мнению, я чистейший и образцовый ариец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84