– Не морочьте вы мне голову. Еле живы, а мелете чепуху да еще в такой обстановке. Эльза хоть опьянела, а ты? – И, махнув рукой, пошел проверить караулы.
Все было в порядке. Убитых тюремных охранников переодели в одежду заключенных и снесли на ледник.
Машина начальника тюрьмы вывозила по нескольку заключенных и тут же возвращались за новыми.
Во двор вышел Мехов, доложить Вайсу, что Эльза отогрелась и теперь спит. Сказал озабоченно:
– У нее не только зубы повыбиты. Видать, подвешивали – искалечены руки и ноги. Передвигаться не сможет. Пусть поспит немного, а потом я ее в одеяло укутаю, уложу в мотоцикл и на полном газу доставлю куда следует. – Потребовал: – Выдумывай и пиши справку о ней, чтобы в случае чего я мог патрульным постам предъявить.
В канцелярии были тюремные бланки, печать, штампы. Иоганн отпечатал на машинке приказ о том, что заболевшая тюремная надзирательница направляется в госпиталь СС. Подделать подпись начальника тюрьмы было не так уж сложно.
В полночь Мехов завернул сонную, слабую, еще не совсем опамятовавшуюся Эльзу в одеяло, вынес во двор тюрьмы и уложил в коляску мотоцикла.
Вайс спросил:
– Может, позвать Зубова? Пусть простится.
– Нет, – сказал Мехов, – не надо. Зачем им еще и из-за этого мучиться? У них еще вот сколько впереди будет всего! – И коснулся ребром ладони своих бровей. Крутнул ногой заводную ручку мотоцикла, выкрикнул зло: – Но в случае чего я лично ее живую им больше не оставлю!.. Будь уверен! – и показал глазами на пакеты со взрывчаткой.
– Только преждевременно не горячись, – попросил Вайс.
– Будь уверен, – пообещал Мехов. И похвастал: – Я человек обдуманных действий. Иначе давно бы живым не был. – И кивнул на прощание.
Мотоцикл развернулся и выехал в полуоткрытую дверцу ворот. Дежурный тотчас замкнул ее на тяжелый стальной брус.
В памяти Иоганна осталось запрокинутое лицо Эльзы на черной клеенчатой подушке коляски мотоцикла. Худенькое, изможденное, обескровленое, оно сейчас, после всех мук, которые перенесла Эльза, выражало только усталость. И волосы светлые, смирно затянутые, а не пышные, ярко-рыже-бронзовые, нагловато взбитые, как прежде. Милое, простое, очень усталое лицо, словно у выздоравливающейц после тяжелой болезни.
Лежащие на руле сильные руки Мехова были в ссадинах и кровоподтеках. Из-за широких голенищ сапог торчали запасные кассеты к автомату, а из незастегнутой кожаной сумки для инструмента высовывался взрывпакет, превосходящий по своей разрушительной силе противотанковую мину.
Надо думать, Мехов благополучно доставит Эльзу на место. А потом ее перебросят через линию фронта, и не будет больше связной Эльзы, и станет она – ну как ее зовут? – Лена, Лиза, Надя, Настя, Ксюша или Катюша?
Встретятся они когда-нибудь на улице и пройдут мимо, не узнают друг друга. Что ж, возможно и такое...
Зубов, услышав об отъезде Эльзы, пришел в отчаяние, что не простился с ней, и яростно обрушился на Вайса, который не нашел нужным предупредить его об ее отъезде.
– Брось, – миролюбиво сказал Иоганн, – не морочь девушке голову.
– Это потому, что я теперь женат на немке?
– Нет, не потому.
– В чем же тогда дело?
– Дело в том, – ответил Иоганн, – что ты, воображая, будто ты один бессмертный, нахально лезешь навстречу смерти.
– А что ж, я ее стесняться должен? Я человек откровенный, – зло сказал Зубов. – Есть возможность бить, бью от чистого сердца, по-солдатски. – Добвил презрительно: – И если бы не ты, не твоя дипломатия, я бы давно...
– Был бы на том свете, – закончил за него Иоганн. Строго добавил: – И запомни: если Бригитта в ближайшее время снова овдовеет, значит, ты по своей вине провалил нам отличную «крышу».
– Ну, знаешь, на покойников взыскания не накладывают!
– Пока человек еще не покойник, есть возможность его пропесочить. Тебе было приказано руководить боем внутри тюрьмы, а ты впереди людей один кинулся в ворота. Футболист! Опять вернешься к Бригитте покалеченный да еще с разбитой физиономией.
– Ну, уж это наше с ней дело, – огрызнулся Зубов. – Семейное.
– Нет, – сказал Иоганн, – это не ваше личное дело, какая там у тебя рожа, а мое. Не будь ты таким красавчиком...
– Ах, так, – обиженно прервал его Зубов, – значит, я тебе нужен только как пижон?
– Не мне, а Бригитте, – возразил Иоганн.
– Она меня не за внешность любит, – серьезно сказал Зубов, – а просто по-человечески. Если бы не это, мне Эльзе легче в глаза было бы смотреть и вообще все было бы легче.
– Ну ладно, – Вайс встал, – хватит переживать. – Приказал: – Через десять минут сматывайся!
– Это почему сматываться? – возмутился Зубов.
– А потому, – кротко ответил Иоганн, – что первыми будут уходить те из нашей группы, кто по своему положению в тылу врага представляет для нас наибольшую ценность.
– Вот, значит, ты и сыпь первым.
– Да, – сказал Иоганн, – я и буду в числе первых.
– Но после меня?
– Именно после тебя.
– Ты меня переоцениваешь! – усмехнулся Зубов. – А мне скромность не позволяет с тобой согласиться.
– Через пять минут тебя здесь не будет, – сказал Иоганн.
– А тебя?
– Я с Водицей уеду несколько позже, нам еще нужно покончить с архивами. Не беспокойся, мы не задержимся.
Водица, высокий, тощий, как и Пташек, но, в противоположность ему, жгучий брюнет, смуглый и черноглазый, был родом из Югославии. Среди соратников Зубова он слыл самым отчаянным. Поэтому Вайс старался не упускать его из виду и до последней минуты хотел держать его при себе.
Однажды Водица бежал из концлагеря таким образом: удушил охранника, бросил труп на провода высокого напряжения и, опираясь на него, как на изоляционный материал, перебрался через ограду.
В Воеводине фашисты отрубили на базарной площади головы отцу и двум старшим братьям Водицы и повесили обезглавленные тела на столбах, прикрепив на грудь дощечки с надписью: «Партизан».
В семнадцать лет Водица впервые оказался в конценгтрационном лагере. Но не за то, что научился убивать врагов одним ударом шила в спину, а за то, что украл хлеб в немецкой армейской лавке.
Водица совершал побеги из концлагерей, его ловили.
В последний раз он бежал из Освенцима, когда фирма «Топф и сыновья» еще не оборудовала там крематория и трупы не сжигали, а закапывали во рву за пределами лагеря. С ночи Водица спрятался между сложенными во дворе в штабеля трупами, и утром его вместе с покойниками швырнули в кузов грузовика. Из рва он успел выбраться до прибытия команды могильщиков.
С помощью Эльзы Водицу, выдав его за итальянца, устроили в ресторан при гостинице, так как он знал итальянский язык. Самым трудным для Эльзы было убедить этого тощего, жилистого парня со сверкающими ненавистью, черными, как агаты, глазами, чтобы он смирно вел себя на новой должности.
Для верности она даже повела его в костел и там взяла с него клятву. И Водица послушно поклялся на кресте. Но потом, когда они вышли из костела, сообщил, что он не только не католик, но вообще не верит в бога, а один из его братьев был даже коммунистом.
– Ну, тогда поклянись мне как коммунист, – попросила Эльза.
Водица печально развел руками:
– Но я не член партии...
– Ну, тогда памятью отца и братьев.
Водица задумался, потом сказал сокрушенно:
– Нет, не могу. – Но, увидев отчаяние на лице Эльзы, пообещал: – Хорошо. Не буду трогать никого из тех, кто ходит в ресторан.
Перед отъездом Вайс с Водицей поднялись на караульную вышку, чтобы оглядеть окрестности. Они смтрели оттуда на пустынную дорогу, на силуэты гор, на гигантское, просторное небо в звездах.
– Смотри, как красиво! – не удержался Вайс.
Водица мрачно покачал головой.
– Ты не видел Югославии. Ты не можешь знать, что красиво и что некрасиво.
Но Вайс видел, как жадно хватали тонкие ноздри Водицы чистый горный воздух, с какой тоской смотрел он на зазубренные силуэты горных вершин. И промолчал, не стал опровергать его.
На рассвете Вайс был уже в Варшаве. Он явился в отделение абвера, где ему был вручен пакет с приказом следовать в Вильнюс. Дальнейшие указания он получит там от начальника абверкоманды.
52
Стоящий в глубине сада богатый барский особняк на Маршалковской служил старшим офицерам абвера, прибывающим с командировочными целями в Варшаву, как бы гостиницей. Известно, что истинное служебное положение разведчика часто определяется не его чином и даже не должностью, а тем заданием, которое на него возложено. Чаще же всего – связями с высшими кругами и местом, которое занимает разведчик в этих кругах. Поэтому полученике комнаты в этой секретной абверовской гостинице зависело не столько от того, что значилось в служебном удостоверении сотрудника абвера, сколько от того, как он держал себя с комендантом, восседавшим за курительным столиком в вестибюле.
Комендант был в штатском – этакий полупортьеполусыщик. Он даже не раскрыл поданного ему удостоверения. Постукивая его твердым корешком по столу, с любезной улыбкой осведомился, откуда Вайс прибыл.
С такой же любезной улыбкой Вайс, в свою очередь, спросил коменданта, нравится ли ему Ницца, и предложил:
– Если нравится, будем считать, что я приехал из этого прелестного городка. – И тут же строго, уже без улыбки, предупредил: – О моем прибытии доложите майору Штейнглицу не раньше, чем я приму ванну, приведу себя в порядок и повидаюсь с герром Лансдорфом. Он обо мне осведомлялся?
Комендант раскрыл удостоверение Вайса.
– Голубчик, – с упреком сказал Вайс, – герр Лансдорф мог забыть, что там написано. Возможно, он спросит только, осведомлялся ли о нем кто-либо из его друзей. Ведь так?! – Победоносно взглянув на коменданта, произнес небрежно: – Так вот, после того как вы проводите меня в мою комнату, мжете сообщить герру Лансдорфу, что я уже осведомлялся о нем.
Иоганн столь упорно стремился попасть в эту гостиницу для того, чтобы застать здесь своих начальников и успеть кое о чем поговорить с ними во внеслужебной обстановке – ведь она всегда располагает к откровенности.
Покоренный властной самоуверенностью Вайса, комендант приказал служителю проводить его, полагая, что, пока приезжий будет устраиваться в отведенной ему комнате, можно успеть навести о нем дополнительные справки у дежурного гестапо.
Вайс уже было последовал за служителем к лифту, как вдруг увидел, что по красному ковру, устилающему лестницу, спускается Ангелика Бюхер, а вслед за ней важно шествует. кеак всегда, бледный и изможденный полковник Иоахим фон Зальц.
Вайс замер, вытянулся и коротким кивком приветствовал эту пару. Он разрешил себе чуть улыбнуться Ангелике и просиять восхищенным взглядом. Тем особенным взглядом, который оценивает не столько лицо женщины, сколько ее фигуру. И хорошо сложенным женщинам такие взгляды не кажутся оскорбительными.
– Ба! Иоганн! – сказала Ангелика и протянула ему узкую, затянутую в кожаную перчатку руку.
Вайс галантно коснулся губами перчатки. Полковник остановился, озабоченный, так как не знал, следует ему узнавать этого человека или не следует.
Вайс, на мгновение зажмурясь, сказал Ангелике:
– Вы, как всегда, ослепительны!
– Вы за кем-нибудь приехали? – задал вопрос полковник, желая показать, что он вспомнил этого шофера.
– Да, – сказал Вайс. – К герру Лансдорфу. – И произнес безразличным тоном: – Мне надо с ним кое о чем посоветоваться. – Взглянул на часы, добавил: – Но, я полагаю, у меня будет еще достаточно времени для этого.
– В таком случае вы позавтракаете с нами, – сказала Ангелика. И, с упреком оглянувшись на полковника, объяснила: – Фрау Дитмар говорила мне, что господин Вайс успешно продвигается по службе.
Вайс многозначительно усмехнулся, склонил голову и, уже адресуясь к полковнику, сказал:
– Смею высказать уверенность, что теперь уже мы раньше, чем сами москвичи, узнаем, какая в Москве погода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84