Тогда Райан поступил, как честный человек, — черт побери, более чем честный. Понимаешь, Джон, некоторые детали колумбийской операции никогда не увидят свет. Мне кажется, что я знаю все подробности, но не могу опубликовать их. Это нанесёт вред стране и никому не поможет.
— И всё-таки, что тогда сделал Райан, Боб?
— Он предупредил международный скандал и принял меры, чтобы виновные так или иначе понесли наказание…
— Одним из них был Джим Каттер? — спросил Пламер, все ещё пытаясь понять, на что способен Райан.
— Нет, Каттер действительно покончил с собой. Инспектор О'Дей, тот самый, что застрелил вчера террористов и сейчас сидит в помещении детского сада, следил за ним и видел, как Джим бросился под автобус.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно. Райан даже не подозревает, что все это мне известно. У меня несколько надёжных источников информации, и полученные от них сведения совпадают с опубликованными фактами. Или все это полная правда, или самая изощрённая ложь, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Знаешь, кто находится сейчас в Белом доме, Джон?
— Кто?
— Честный человек. Не просто «относительно честный», которого считают честным лишь потому, что до сих пор его не поймали. Райан — кристально честный человек. Я думаю, что он ни разу в жизни не совершил нечестного поступка.
— И всё-таки он наивен, ведёт себя, как ребёнок, заблудившийся в лесу, — упрямо повторил Пламер. Это были громкие слова, пусть ещё не признание собственной ошибки, однако он уже начал испытывать первые угрызения совести.
— Может быть, и так. Но кто сказал, что мы должны преследовать его, вести себя, словно хищные волки? Нет, все это не правильно. Мы призваны бороться с коррупцией, с мошенниками, однако мы занимались этим так долго и так успешно, что упустили из виду, что в правительстве могут оказаться честные люди. — Хольцман снова посмотрел на своего коллегу. — А теперь мы противопоставляем одного другому, чтобы сделать наши новости более привлекательными и сенсационными, повысить рейтинг передач и увеличить тираж газет, и в ходе всего этого сами оказываемся коррумпированными. Разве мы не должны предпринять что-то, чтобы исправить допущенное зло?
— Я догадываюсь, о чём ты спрашиваешь, но моим ответом будет «нет».
— В век относительных ценностей приятно обнаружить нечто абсолютное, даже если оно и является ошибочным, мистер Пламер, — съязвил Хольцман. Реакция, которой он ожидал, последовала незамедлительно:
— Хитёр ты, Боб, чертовски хитёр, но тебе не удастся обмануть меня, понял? — Комментатор заставил себя улыбнуться. Он не мог не признать, что попытка была блестящей. Хольцман был выходцем из тех времён, о которых Пламер вспоминал с особой ностальгией.
— Что, если я докажу тебе свою правоту?
— Тогда почему ты не написал об этом? — спросил Пламер. Ни один настоящий репортёр не смог бы удержаться от столь сенсационной новости.
— Я всего лишь не опубликовал эту историю. Но никогда не говорил, что не написал её, — поправил Боб приятеля.
— Твой редактор немедленно уволил бы тебя, если бы ты…
— Ну и что? Неужели нет ничего, чем ты никогда не занимался, даже после того как у тебя есть все, к чему ты стремился?
— Ты говорил о доказательствах, — уклонился от прямого ответа Пламер.
— Они в тридцати минутах отсюда. Но эти сведения не могут быть опубликованы.
— Почему я должен верить тебе?
— Но ведь я полагаюсь на тебя, Джон. Что является для нас главным? Публикация чего-то сенсационного, верно? Но кто подумает о стране, о её народе? Где кончается профессиональная ответственность и начинается ответственность перед страной? Я не опубликовал эту историю потому, что семья потеряла отца. Он оставил дома беременную жену. Правительство не могло заявить о своём участии в операции, и поэтому Райан решил исправить ситуацию. Он сделал это из собственных средств. Он никогда не ожидал, что кто-то узнает об этом. Как я должен был поступить? Разоблачить семью? Ради чего, Джон? Это нанесло бы непоправимый ущерб как стране, так и этой семье, а семья и без того перенесла тяжёлую потерю. Моя публикация помешала бы детям получить образование. Существует множество других новостей, позволяющих обойтись без этой. Но вот что я скажу тебе, Джон: вы причинили боль честному человеку, а твой приятель с широкой улыбкой на лице лгал своей аудитории, преследуя свою личную цель. Неужели нам на все наплевать?
— Тогда почему бы тебе не опубликовать это?
Хольцман заставил Джона подождать несколько секунд, прежде чем ответил:
— Я готов предоставить тебе возможность исправить положение. Ты ведь тоже принял участие в обмане. Но мне нужно твоё честное слово, Джон. Я согласен поверить ему.
Значит, все обстояло не так просто, не могло не обстоять. Пламера как профессионала оскорбили дважды: во-первых, его обманул его молодой коллега из Эн-би-си, один из той новой поросли, которая считает, что успех телевизионного журналиста основывается на том, как он выглядит перед камерой. Во-вторых, он был обманут Эдом Келти, который использовал его, чтобы причинить боль… невинному человеку? По крайней мере это нужно выяснить. Он обязан сделать это, в противном случае ему будет противно смотреть на себя в зеркало.
Телевизионный комментатор взял миниатюрный диктофон из руки Хольцмана и нажал на кнопку записи.
— Это Джон Пламер, сегодня суббота, семь пятьдесят утра, и мы стоим напротив детского сада «Гигантские шаги». Роберт Хольцман и я собираемся сейчас поехать в какое-то другое место. Я дал слово, что расследование, которое мы намерены провести, останется строго конфиденциальным и не будет оглашено. Запись на ленте является подтверждением этого обещания. Джон Пламер, — закончил он, — Служба новостей компании Эн-би-си. — Он нажал на кнопку «стоп», затем снова включил запись. — Однако, если Боб поступил нечестно по отношению ко мне, сказанное ранее теряет свою силу.
— Ну что ж, это справедливо, — согласился Хольцман, вынимая кассету из диктофона и пряча её в карман. Обещание, данное Пламером, не имело никакой юридической силы. Даже если бы между ними был заключён договор с взаимными обязательствами, Первая поправка к Конституции, по-видимому, не признала бы его легитимности. Но Пламер дал слово, и оба репортёра понимали, что есть вещи, которые нельзя нарушать, даже в современный век. По пути к машине Боба, Пламер остановился рядом со своим продюсером.
— Мы вернёмся примерно через час, — предупредил он.
* * *
«Хищник» описывал плавные круги на высоте около десяти тысяч футов. Из соображений удобства, офицеры разведывательной службы на станциях слежения «След шторма» и «Пальма» присвоили трём корпусам армии Объединённой Исламской Республики обозначения I, II и III. В данный момент крохотный беспилотный самолёт кружил над корпусом I, состоящим из бронетанковой дивизии восстановленной Республиканской гвардии Ирака и такой же дивизии бывшей иранской армии, носящей название «бессмертных» — так в прошлом называлась личная гвардия Ксеркса. Войска были развёрнуты стандартно, в классическом построении, два полка впереди и один сзади, в форме треугольника, причём в каждом случае третий полк составлял дивизионный резерв. Две дивизии были выстроены в одну линию. Линия фронта, однако, была удивительно небольшой, каждая дивизия вытянулась всего на тридцать километров, а расстояние между ними составляло только пять.
Боевая подготовка велась исключительно напряжённо. Через каждые несколько километров были установлены цели — вырезанные из фанеры макеты танков. Когда они попадали в поле видимости, по ним открывали огонь. «Хищник» не мог определить, насколько точно велась стрельба, хотя было видно, что в большинстве своём цели оказывались разбиты к тому моменту, когда мимо них проходил первый эшелон боевых машин. Танки были главным образом российского производства, причём бронетанковые части, предназначенные для прорыва обороны противника, были укомплектованы тяжёлыми танками Т-72 и Т-80, изготовленными на гигантском заводе в Челябинске. Пехота была оснащена боевыми машинами пехоты, БМП. Корпуса ОИР пользовались советской тактикой. Это было очевидно по передвижению подразделений, которые находились под строгим контролем дивизионного командования. Огромные массы боевых машин двигались с геометрической точностью, подобно уборочным комбайнам на пшеничных полях Канзаса, проносясь по пустыне ровными линиями.
— Я уже видел это в кино, — заметил главный сержант на станции электронной разведки.
— Где? — спросил майор Сабах.
— Нам показывали русские — тогда советские — фильмы по тактике ведения боя, сэр.
— Есть разница между ними? — Очень хороший вопрос, подумал сержант из разведывательной службы.
— Весьма небольшая, майор. — Он показал на нижнюю часть экрана. — Видите? Командир роты растянул свои танки в линию, сохраняя точное расстояние и интервалы между машинами. Недавно «хищник» пролетал над разведывательными силами дивизии, выдвинутыми вперёд, и они тоже были выстроены точно так же, как и в советском учебном фильме. Вы не занимались изучением советской тактики, майор?
— Только в том плане, как она осуществлялась иракскими войсками, — признался кувейтский офицер.
— Так вот, тактика иракской армии мало отличалась от советской. Суть её в том, чтобы нанести мощный стремительный удар, прорвать оборону противника и не дать ему времени на перегруппировку. При этом руководство танковыми частями осуществляется централизовано. Для русских ведение боя — чистая математика.
— А каков их уровень боевой подготовки?
— Достаточно высокий, сэр.
* * *
— Эллиот организовала слежку за Райаном прямо отсюда, — показал Хольцман, подъезжая к магазину «7-одиннадцать».
— Ты хочешь сказать, что по её указанию за ним следили?
— Да. Лиз ненавидела его. Я никогда… нет, в конце концов мне всё-таки удалось разобраться в этом. У неё были личные счёты с Райаном. По какой-то причине она возненавидела его ещё до того, как Боб Фаулер стал президентом. Причём до такой степени, что организовала утечку информации, которая должна была нанести ущерб его семье. Здорово, правда?
Это не произвело особого впечатления на Пламера.
— Таков Вашингтон.
— Верно, но она использовала своё официальное положение и государственные средства для сведения личных счётов. Такая вендетта, может быть, и характерна для Вашингтона, но является противозаконной. — Хольцман выключил двигатель и жестом показал Пламеру, что можно выходить.
Внутри они увидели маленькую женщину, хозяйку магазина, и кучу детей американо-азиатской наружности, которые раскладывали на полках товары перед началом утренней субботней торговли.
— Здравствуйте, — приветствовала их Кэрол Циммер. Она узнала Хольцмана, который заходил, чтобы купить хлеб и молоко. Впрочем, тогда его главной целью было осмотреть магазин. Она не знала, что он репортёр. Но лицо Джона Пламера показалось ей знакомым, и Кэрол показала на него. — Я видела вас по телевидению!
— Да, я действительно с телевидения, — с улыбкой признался комментатор.
Старший сын — на нагрудной табличке было написано имя Лоренс — был настроен менее дружелюбно.
— Чем могу помочь вам, сэр? — спросил он. Юноша говорил по-английски без акцента, взгляд его ярких глаз был подозрительным.
— Мне хотелось бы поговорить с вами, если не возражаете, — вежливо сказал Пламер.
— О чём, сэр?
— Вы знакомы с президентом, не правда ли?
— Кофеварка вон там, сэр. Пончики на прилавке. — Юноша повернулся к ним спиной. Судя по всему, свой высокий рост, подумал Пламер, он унаследовал от отца. Похоже, он получил неплохое образование.
— Одну минуту! — позвал его Пламер. Лоренс повернулся к нему.
— В чём дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273
— И всё-таки, что тогда сделал Райан, Боб?
— Он предупредил международный скандал и принял меры, чтобы виновные так или иначе понесли наказание…
— Одним из них был Джим Каттер? — спросил Пламер, все ещё пытаясь понять, на что способен Райан.
— Нет, Каттер действительно покончил с собой. Инспектор О'Дей, тот самый, что застрелил вчера террористов и сейчас сидит в помещении детского сада, следил за ним и видел, как Джим бросился под автобус.
— Ты уверен в этом?
— Абсолютно. Райан даже не подозревает, что все это мне известно. У меня несколько надёжных источников информации, и полученные от них сведения совпадают с опубликованными фактами. Или все это полная правда, или самая изощрённая ложь, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Знаешь, кто находится сейчас в Белом доме, Джон?
— Кто?
— Честный человек. Не просто «относительно честный», которого считают честным лишь потому, что до сих пор его не поймали. Райан — кристально честный человек. Я думаю, что он ни разу в жизни не совершил нечестного поступка.
— И всё-таки он наивен, ведёт себя, как ребёнок, заблудившийся в лесу, — упрямо повторил Пламер. Это были громкие слова, пусть ещё не признание собственной ошибки, однако он уже начал испытывать первые угрызения совести.
— Может быть, и так. Но кто сказал, что мы должны преследовать его, вести себя, словно хищные волки? Нет, все это не правильно. Мы призваны бороться с коррупцией, с мошенниками, однако мы занимались этим так долго и так успешно, что упустили из виду, что в правительстве могут оказаться честные люди. — Хольцман снова посмотрел на своего коллегу. — А теперь мы противопоставляем одного другому, чтобы сделать наши новости более привлекательными и сенсационными, повысить рейтинг передач и увеличить тираж газет, и в ходе всего этого сами оказываемся коррумпированными. Разве мы не должны предпринять что-то, чтобы исправить допущенное зло?
— Я догадываюсь, о чём ты спрашиваешь, но моим ответом будет «нет».
— В век относительных ценностей приятно обнаружить нечто абсолютное, даже если оно и является ошибочным, мистер Пламер, — съязвил Хольцман. Реакция, которой он ожидал, последовала незамедлительно:
— Хитёр ты, Боб, чертовски хитёр, но тебе не удастся обмануть меня, понял? — Комментатор заставил себя улыбнуться. Он не мог не признать, что попытка была блестящей. Хольцман был выходцем из тех времён, о которых Пламер вспоминал с особой ностальгией.
— Что, если я докажу тебе свою правоту?
— Тогда почему ты не написал об этом? — спросил Пламер. Ни один настоящий репортёр не смог бы удержаться от столь сенсационной новости.
— Я всего лишь не опубликовал эту историю. Но никогда не говорил, что не написал её, — поправил Боб приятеля.
— Твой редактор немедленно уволил бы тебя, если бы ты…
— Ну и что? Неужели нет ничего, чем ты никогда не занимался, даже после того как у тебя есть все, к чему ты стремился?
— Ты говорил о доказательствах, — уклонился от прямого ответа Пламер.
— Они в тридцати минутах отсюда. Но эти сведения не могут быть опубликованы.
— Почему я должен верить тебе?
— Но ведь я полагаюсь на тебя, Джон. Что является для нас главным? Публикация чего-то сенсационного, верно? Но кто подумает о стране, о её народе? Где кончается профессиональная ответственность и начинается ответственность перед страной? Я не опубликовал эту историю потому, что семья потеряла отца. Он оставил дома беременную жену. Правительство не могло заявить о своём участии в операции, и поэтому Райан решил исправить ситуацию. Он сделал это из собственных средств. Он никогда не ожидал, что кто-то узнает об этом. Как я должен был поступить? Разоблачить семью? Ради чего, Джон? Это нанесло бы непоправимый ущерб как стране, так и этой семье, а семья и без того перенесла тяжёлую потерю. Моя публикация помешала бы детям получить образование. Существует множество других новостей, позволяющих обойтись без этой. Но вот что я скажу тебе, Джон: вы причинили боль честному человеку, а твой приятель с широкой улыбкой на лице лгал своей аудитории, преследуя свою личную цель. Неужели нам на все наплевать?
— Тогда почему бы тебе не опубликовать это?
Хольцман заставил Джона подождать несколько секунд, прежде чем ответил:
— Я готов предоставить тебе возможность исправить положение. Ты ведь тоже принял участие в обмане. Но мне нужно твоё честное слово, Джон. Я согласен поверить ему.
Значит, все обстояло не так просто, не могло не обстоять. Пламера как профессионала оскорбили дважды: во-первых, его обманул его молодой коллега из Эн-би-си, один из той новой поросли, которая считает, что успех телевизионного журналиста основывается на том, как он выглядит перед камерой. Во-вторых, он был обманут Эдом Келти, который использовал его, чтобы причинить боль… невинному человеку? По крайней мере это нужно выяснить. Он обязан сделать это, в противном случае ему будет противно смотреть на себя в зеркало.
Телевизионный комментатор взял миниатюрный диктофон из руки Хольцмана и нажал на кнопку записи.
— Это Джон Пламер, сегодня суббота, семь пятьдесят утра, и мы стоим напротив детского сада «Гигантские шаги». Роберт Хольцман и я собираемся сейчас поехать в какое-то другое место. Я дал слово, что расследование, которое мы намерены провести, останется строго конфиденциальным и не будет оглашено. Запись на ленте является подтверждением этого обещания. Джон Пламер, — закончил он, — Служба новостей компании Эн-би-си. — Он нажал на кнопку «стоп», затем снова включил запись. — Однако, если Боб поступил нечестно по отношению ко мне, сказанное ранее теряет свою силу.
— Ну что ж, это справедливо, — согласился Хольцман, вынимая кассету из диктофона и пряча её в карман. Обещание, данное Пламером, не имело никакой юридической силы. Даже если бы между ними был заключён договор с взаимными обязательствами, Первая поправка к Конституции, по-видимому, не признала бы его легитимности. Но Пламер дал слово, и оба репортёра понимали, что есть вещи, которые нельзя нарушать, даже в современный век. По пути к машине Боба, Пламер остановился рядом со своим продюсером.
— Мы вернёмся примерно через час, — предупредил он.
* * *
«Хищник» описывал плавные круги на высоте около десяти тысяч футов. Из соображений удобства, офицеры разведывательной службы на станциях слежения «След шторма» и «Пальма» присвоили трём корпусам армии Объединённой Исламской Республики обозначения I, II и III. В данный момент крохотный беспилотный самолёт кружил над корпусом I, состоящим из бронетанковой дивизии восстановленной Республиканской гвардии Ирака и такой же дивизии бывшей иранской армии, носящей название «бессмертных» — так в прошлом называлась личная гвардия Ксеркса. Войска были развёрнуты стандартно, в классическом построении, два полка впереди и один сзади, в форме треугольника, причём в каждом случае третий полк составлял дивизионный резерв. Две дивизии были выстроены в одну линию. Линия фронта, однако, была удивительно небольшой, каждая дивизия вытянулась всего на тридцать километров, а расстояние между ними составляло только пять.
Боевая подготовка велась исключительно напряжённо. Через каждые несколько километров были установлены цели — вырезанные из фанеры макеты танков. Когда они попадали в поле видимости, по ним открывали огонь. «Хищник» не мог определить, насколько точно велась стрельба, хотя было видно, что в большинстве своём цели оказывались разбиты к тому моменту, когда мимо них проходил первый эшелон боевых машин. Танки были главным образом российского производства, причём бронетанковые части, предназначенные для прорыва обороны противника, были укомплектованы тяжёлыми танками Т-72 и Т-80, изготовленными на гигантском заводе в Челябинске. Пехота была оснащена боевыми машинами пехоты, БМП. Корпуса ОИР пользовались советской тактикой. Это было очевидно по передвижению подразделений, которые находились под строгим контролем дивизионного командования. Огромные массы боевых машин двигались с геометрической точностью, подобно уборочным комбайнам на пшеничных полях Канзаса, проносясь по пустыне ровными линиями.
— Я уже видел это в кино, — заметил главный сержант на станции электронной разведки.
— Где? — спросил майор Сабах.
— Нам показывали русские — тогда советские — фильмы по тактике ведения боя, сэр.
— Есть разница между ними? — Очень хороший вопрос, подумал сержант из разведывательной службы.
— Весьма небольшая, майор. — Он показал на нижнюю часть экрана. — Видите? Командир роты растянул свои танки в линию, сохраняя точное расстояние и интервалы между машинами. Недавно «хищник» пролетал над разведывательными силами дивизии, выдвинутыми вперёд, и они тоже были выстроены точно так же, как и в советском учебном фильме. Вы не занимались изучением советской тактики, майор?
— Только в том плане, как она осуществлялась иракскими войсками, — признался кувейтский офицер.
— Так вот, тактика иракской армии мало отличалась от советской. Суть её в том, чтобы нанести мощный стремительный удар, прорвать оборону противника и не дать ему времени на перегруппировку. При этом руководство танковыми частями осуществляется централизовано. Для русских ведение боя — чистая математика.
— А каков их уровень боевой подготовки?
— Достаточно высокий, сэр.
* * *
— Эллиот организовала слежку за Райаном прямо отсюда, — показал Хольцман, подъезжая к магазину «7-одиннадцать».
— Ты хочешь сказать, что по её указанию за ним следили?
— Да. Лиз ненавидела его. Я никогда… нет, в конце концов мне всё-таки удалось разобраться в этом. У неё были личные счёты с Райаном. По какой-то причине она возненавидела его ещё до того, как Боб Фаулер стал президентом. Причём до такой степени, что организовала утечку информации, которая должна была нанести ущерб его семье. Здорово, правда?
Это не произвело особого впечатления на Пламера.
— Таков Вашингтон.
— Верно, но она использовала своё официальное положение и государственные средства для сведения личных счётов. Такая вендетта, может быть, и характерна для Вашингтона, но является противозаконной. — Хольцман выключил двигатель и жестом показал Пламеру, что можно выходить.
Внутри они увидели маленькую женщину, хозяйку магазина, и кучу детей американо-азиатской наружности, которые раскладывали на полках товары перед началом утренней субботней торговли.
— Здравствуйте, — приветствовала их Кэрол Циммер. Она узнала Хольцмана, который заходил, чтобы купить хлеб и молоко. Впрочем, тогда его главной целью было осмотреть магазин. Она не знала, что он репортёр. Но лицо Джона Пламера показалось ей знакомым, и Кэрол показала на него. — Я видела вас по телевидению!
— Да, я действительно с телевидения, — с улыбкой признался комментатор.
Старший сын — на нагрудной табличке было написано имя Лоренс — был настроен менее дружелюбно.
— Чем могу помочь вам, сэр? — спросил он. Юноша говорил по-английски без акцента, взгляд его ярких глаз был подозрительным.
— Мне хотелось бы поговорить с вами, если не возражаете, — вежливо сказал Пламер.
— О чём, сэр?
— Вы знакомы с президентом, не правда ли?
— Кофеварка вон там, сэр. Пончики на прилавке. — Юноша повернулся к ним спиной. Судя по всему, свой высокий рост, подумал Пламер, он унаследовал от отца. Похоже, он получил неплохое образование.
— Одну минуту! — позвал его Пламер. Лоренс повернулся к нему.
— В чём дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273