– И как тебе нравится супружеская жизнь?
– Ты же знаешь, что мы не женаты. В глазах Церкви Алина все еще жена Альфреда.
– Не будь глупеньким. Что Церковь знает об этом?
– Они помнят, кого обвенчали. Мне не дали бы строить новый собор, если бы я жил с чужой женой.
Ее глаза блеснули гневом:
– Такты оставил ее?
– Да. До тех пор, пока она не получит развод.
Мать отложила в сторону кроличью шкурку. Острым окровавленным ножом она начала разделывать тушку, бросая кусочки мяса в стоящий на огне котелок.
– Приор Филип однажды поступил со мной так же, еще когда мы были с Томом. Я знаю, почему он так бесится, если видит, что люди любят друг друга. Самому ему все это запрещено, а когда сам чего-то не можешь, всегда хочется запретить то же и другим. Конечно, он не вправе противиться, когда брак благословлен Церковью, но, если любящие не состоят в законном браке, тут он изо всех сил старается испортить им жизнь и испытывает от этого странное удовольствие. – Она отрезала лапки и бросила их в полное мусора деревянное ведро.
Джек понимающе кивнул. Он принял решение Филипа как неизбежное и все-таки, прощаясь по вечерам с Алиной и покидая ее дом, каждый раз злился на приора. И сейчас он понимал негодование матери.
– Все же это ненадолго, – снова как бы уговаривая себя самого, сказал Джек.
– А что говорит Алина?
Джек скорчил гримасу:
– Ей тоже несладко. Она считает во всем виноватой себя. Говорит, не надо было ей выходить замуж за Альфреда.
– Правильно говорит. Но и ты тоже хорош: уперся – хочу, мол, строить церкви – и все тут.
Обидно, что мать не хотела его понять.
– Мама, но все остальное не стоит того. Церкви – самые большие, самые высокие и красивые здания на свете. Поэтому и строить их так непросто, поэтому и требуется от мастеров настоящее умение и талант.
– И ты не согласишься ни на что другое?
– Конечно нет.
Она в замешательстве покачала головой:
– Я никогда, наверное, не пойму, откуда у моего сына такая вера в то, что ему предначертано стать великим. – Она бросила остатки кролика в котел и стала вычищать шкурку: мех ей еще пригодится. – Это ты унаследовал явно не от своих предков.
Джек ждал, что мать вспомнит об этом.
– Мама, когда я странствовал за морем, мне кое-что удалось узнать о моей родне.
Она оторвалась от шкурки и посмотрела на него.
– Ты о чем?
– Я нашел семью моего отца.
– О Боже! Как тебе удалось? Где они? Кто они?
– Есть такой городок в Нормандии, называется Шербур. Там он и родился.
– А ты уверен?
– Я очень похож на него. Мы как две капли воды. Меня даже приняли за призрака.
Мать тяжело опустилась на табуретку. Джек почувствовал себя виноватым за то, что расстроил ее, но разве мог он предположить, что она с такой болью воспримет его слова.
– И что... что они за люди? – промолвила она.
– Отец его давно умер, а мать жива. Она очень хорошо приняла меня, когда поняла, что я никакой не призрак. Его старший брат – плотник. У него жена и трое детей. Мои двоюродные братья и сестры. – Джек улыбнулся. – Правда, здорово? У нас теперь есть родня.
Мысль о родне, казалось, огорчила ее, причинила боль.
– Джек, мне так жаль, что я не смогла дать тебе нормального воспитания.
– А мне – нисколько, – легко ответил он. Ему всегда было не по себе, когда мать вдруг начинала мучиться угрызениями совести: это было не в ее характере. – Я очень рад, что у меня появились братья и сестры. Даже если нам не суждено больше увидеться, все равно приятно знать, что они есть.
– Понимаю, – сказала она и горестно кивнула.
Джек тяжело вздохнул:
– Они думали, отец утонул во время кораблекрушения двадцать четыре года назад. Судно называлось «Белый Корабль». Оно вышло как раз из Барфлера. Все пассажиры считались погибшими. Но отцу удалось спастись, хотя об этом так никто и не узнал, потому что он больше не вернулся в Шербур.
– Он оказался в Кингсбридже, – сказала она.
– Но как это случилось?
– Он уцепился за бочонок, и его выбросило на берег, неподалеку от замка. Отец пошел туда сообщить о кораблекрушении. В замке были какие-то знатные вельможи, они очень испугались, увидев его, схватили и привезли в Англию. Через несколько недель, а может, и месяцев – точно не помнил – он оказался в Кингсбридже.
– А больше отец ничего не рассказывал о крушении?
– Говорил только, что корабль сразу пошел ко дну, как будто в днище образовалась огромная пробоина.
– Такое чувство, что отец кому-то мешал.
Мать кивнула:
– А потом, когда они поняли, что больше не могут держать его в пленниках, они убили его.
Джек опустился перед ней на колени так, чтобы она смотрела ему прямо в глаза. Дрожащим от волнения голосом он спросил:
– Но кто были эти люди, мама?
– Ты меня об этом уже спрашивал.
– А ты все время отмалчивалась.
– Потому что не хотела, чтобы ты потратил свою жизнь на месть за отца.
Джек почувствовал, что она все еще относится к нему, как к ребенку, скрывая от него то, что может ему повредить. Он старался держать себя в руках, как положено взрослому мужчине.
– Всю свою жизнь я хочу посвятить тому, чтобы строить новый собор в Кингсбридже и растить наших с Алиной детей. Но я также хочу знать, за что повесили моего отца. А об этом знают только те, кто оклеветал его. И мне надо знать, кто эти люди.
– Тогда я не знала их имен.
Джек видел, что мать опять избегает говорить всю правду, и это его разозлило.
– Но теперь-то ты знаешь!
– Да, знаю. – Ее глаза были полны слез, и Джек понял, что ей так же тяжело, как и ему. – И я скажу тебе, потому что чувствую, что ты не успокоишься, пока не узнаешь все как есть. – Она всхлипнула и вытерла слезы.
Джек в напряжении ждал.
– Их было трое: монах, священник и рыцарь.
Он сурово посмотрел на нее:
– Имена...
– Ты хочешь спросить у них, почему они солгали под присягой?
– Да.
– И ты думаешь, они тебе скажут?
– Может, и не скажут. Я только посмотрю им в глаза и спрошу. Возможно, этого мне будет достаточно.
– Вряд ли тебе это удастся.
– Я хочу попробовать, мама!
Она опять глубоко вздохнула.
– Монах был приором Кингсбриджа.
– Филип?!
– Нет, не Филип. Это было еще до него. Его предшественник – Джеймс.
– Но он же умер!
– Я ведь предупреждала тебя, что у тебя вряд ли получится поговорить с ними.
Джек сощурился:
– Кто были двое других?
– Рыцарь – Перси Хамлей, граф Ширинг.
– Отец Уильяма!
– Да.
– И он тоже мертв!
– Да.
Джека охватило ужасное предчувствие, что и третьего уже не было в живых и тайна смерти его отца навсегда ушла с ними в могилу.
– А священник, кто он? – Джек сгорал от нетерпения.
– Его звали Уолеран Бигод. Теперь он епископ Кингсбриджский.
Джек облегченно вздохнул:
– И он еще жив.
* * *
Замок епископа Уолерана был построен к Рождеству. Ранним погожим утром нового года Уильям Хамлей с матерью подъезжали к нему верхом. Они еще издали увидели его. Он стоял на самом верху целой гряды холмов, возвышаясь над долиной и словно бросая суровый, мрачный взгляд на окрестности.
Проезжая по долине, они объехали старый епископский дворец. Теперь здесь были склады с шерстью. Торговля у Уолерана шла бойко, и часть вырученных денег пошла на строительство нового замка.
Миновав долину, они поднялись по пологому склону и, преодолев проход в земляном валу и глубокий сухой ров, выехали к воротам в каменной стене. Со всеми своими земляными валами, рвом и каменной стеной замок казался совершенно неприступным. Ни Уильям, ни даже королевские особы не могли похвастаться ничем подобным.
Во внутреннем дворе высилась громадная четырехугольная башня в три этажа, рядом с которой каменная церковь выглядела совсем крошечной. Уильям помог матери слезть с лошади. Сопровождавшие их рыцари увели лошадей на конюшню, а Уильям с матерью поднялись по ступенькам в дом епископа.
Был самый разгар дня, и слуги Уолерана суетились в большом зале, накрывая на стол. Здесь же стояли в ожидании обеда архидиаконы, помощники, служащие и просто прихлебатели епископа. Уильям и Риган ждали, пока слуга пошел доложить об их прибытии.
Уильяма раздирали приступы жестокой ревности. Алина была влюблена, и вся округа знала об этом. У нее родился внебрачный ребенок, и муж выгнал ее из дома. С малышом на руках она отправилась на поиски своего возлюбленного и, обойдя чуть ли не полсвета, все-таки нашла его. История эта не сходила с уст жителей всей Южной Англии. И всякий раз, когда Уильям слышал ее, в нем закипала нечеловеческая ярость. Но он уже придумал, как отомстить Алине.
Их провели вверх по широкой лестнице в покои епископа. Уолеран сидел за большим столом, рядом пристроился Болдуин.
Тот уже стал архидиаконом. Двое духовников на скатерти, похожей на шахматную доску, подсчитывали деньги, складывая их в аккуратные столбики, по двенадцать монет в каждом, и передвигая их с черных квадратиков на белые. Болдуин встал, поклонился леди Риган и быстро убрал скатерть и деньги.
Уолеран поднялся из-за стола и пошел к своему креслу возле камина. Двигался он быстро, точно паук, и Уильям вновь испытал знакомое чувство отвращения. И все же он решил проявлять покорность во всем. Совсем недавно до него дошла весть о страшной смерти графа Херефорда, который поссорился с местным епископом и окончил свои дни в анафеме. Тело его было погребено в неосвященной земле. Уильям представил себя на мгновение вот так же похороненным за пределами кладбища, отданным на растерзание всем чертям и чудищам, населявшим подземный мир, и содрогнулся от ужаса. Никогда не станет он ссориться со своим епископом.
Уолеран выглядел таким же бледным и тощим, как и всегда, его черные одежды болтались на нем, словно белье, развешанное на деревьях для просушки. Казалось, он всю жизнь был таким и никогда не менялся. А вот Уильям очень изменился, он чувствовал это. Еда и вино были для него главным удовольствием, и с каждым годом он понемногу толстел, несмотря на то что жизнь вел очень бурную. Ему уже дважды пришлось делать себе новую кольчугу: в старую он давно не мог влезть.
Уолеран совсем недавно вернулся из Йорка. Его не было почти полгода, и Уильям вежливо поинтересовался:
– Надеюсь, поездка была успешной?
– Не совсем, – ответил Уолеран. – Епископ Генри послал меня уладить четырехлетний спор о том, кому быть архиепископом Йорка, но мне не удалось примирить стороны. Тяжба продолжается.
Чем меньше говорить об этом, тем лучше, решил Уильям.
– Пока ты отсутствовал, – сказал он, – у нас произошли кое-какие перемены. Особенно в Кингсбридже.
– В Кингсбридже? – Епископ, похоже, был удивлен. – Мне казалось, что мы обо всем договорились перед моим отъездом.
Уильям кивнул.
– У них появилась Плачущая Мадонна.
Новость вызвала раздражение Уолерана.
– О чем ты, черт возьми?
Ответила ему мать Уильяма:
– Это деревянная статуя. Ее выносят во время шествий. И в строго определенное время у нее из глаз капают слезы. Люди верят, что она чудотворная.
– Она действительно чудотворная, – сказал Уильям. – Плачущая статуя, подумать только!
Епископ презрительно посмотрел на обоих.
– Не знаю, чудотворная она или нет, – сказала Риган, – но за это время тысячи людей приходили взглянуть на нее. А приор Филип тем временем снова строит собор. Сейчас восстанавливают алтарь, делают новую деревянную крышу, но уже потихоньку приступают к новой церкви. Выкопали даже землю под фундамент. Из Парижа приехали несколько каменщиков.
– Из Парижа? – удивился Уолеран.
– Новая церковь будет такой же, как в Сен-Дени.
Уолеран кивнул:
– Островерхие арки. В Йорке я слышал о них.
Уильяму не было никакого дела до того, каким будет собор в Кингсбридже.
– Меня больше волнует, что молодые крестьяне уходят к Филипу и нанимаются на строительство собора. В Кингсбридже опять по воскресеньям собирается рынок, и люди из Ширинга едут торговать туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193