Потом он вспомнил: ему рассказывали о калеке, который попрошайничает в городе и спит в развалинах собора. Филип приказал дать ему место в монастырском приюте.
Мысли его опять перепутались. Он снова вернулся к проповеди.
– И что же сделал Иов? Жена сказала ему: «Прокляни Господа и умри». И что же, он послушался? Нет. Потерял он веру? Нет. Иов не оправдал надежд Сатаны. И я уверяю вас, – Филип торжественно поднял руку, чтобы показать важность момента, – уверяю вас, что и жители Кингсбриджа точно так же разочаруют Сатану! Ибо мы продолжаем поклоняться истинному Богу, как делал Иов, несмотря на все испытания, ниспосланные ему.
Филип снова прервался, чтобы люди могли переварить услышанное, но он уже понял, что ему не удалось затронуть их сердца. Лица стоящих перед ним выражали скорее интерес, чем воодушевление. На самом деле, воспламенять людские сердца было не его уделом. Он сам был слишком приземленным человеком. Сила его личности была не так велика, чтобы увлечь паству. Да, люди проявляли свою преданность ему, но не сразу; это происходило постепенно, со временем, по мере того как они понимали, чем он жил и чего добился в жизни. Да, его работа вдохновляла окружающих – по крайней мере когда-то, – но не его слова.
Филип тем временем подошел к самому интересному месту своей проповеди:
– Что же случилось с Иовом, когда Сатана сотворил свое черное дело? Господь дал ему еще больше, чем в первый раз, – вдвое больше! На его пастбищах теперь паслось не семь, а четырнадцать тысяч голов мелкого скота. Вместо трех тысяч верблюдов у него появилось шесть. И родилось у него еще семь сыновей и три дочери.
Паства оставалась равнодушной. Филип продолжал:
– И Кингсбридж однажды возродится. Вдовы вновь выйдут замуж, а вдовцы найдут себе жен; те, кто лишился детей, снова смогут зачать их; и наши улицы будут полны народу, и лавки – полны хлеба и вина, кожи и меди, сапоги пряжек к ним. И придет день, и мы восстановим наш собор.
Беда была в том, что сам он в это до конца не верил, поэтому в голосе его не было должной убежденности. Неудивительно, что и паства никак не откликнулась на его слова.
Филип заглянул в тяжелую книгу, лежавшую перед ним, и перевел с латыни на английский:
– И прожил Иов еще сто сорок лет, и увидел своих сыновей, и своих внуков, и правнуков. А потом, совсем состарившись и пресытившись жизнью, умер. – Сказав это, приор закрыл книгу.
Из дальнего конца церкви послышался какой-то шум. Филип с возмущением посмотрел в ту сторону. Он прекрасно понимал, что его проповедь не тронула людей, как он надеялся, но рассчитывал, по крайней мере, на несколько мгновений тишины в конце ее. Дверь была открыта, и стоявшие в задних рядах выглядывали на улицу. Филип заметил, что снаружи собралась огромная толпа; казалось, туда стекалось все оставшееся население Кингсбриджа, кому не хватило места в церкви. «Что там происходит?» – подумал Филип.
В голове сразу мелькнуло, что это могла быть драка или пожар; может, кто-то умирал или люди заметили приближающуюся конницу; но то, что происходило там на самом деле, он даже вообразить себе не мог. Сначала в церковь вошли два священника. Они несли статую женщины, обернутую в вышитую престольную пелену. Их торжественный вид говорил о том, что это была статуя какой-то святой, возможно Святой Девы. За священниками шли еще двое, и их появление вызывало гораздо большее удивление: это были Джек и Алина.
Филип смотрел на юношу со смешанным чувством искренней любви и раздражения. Ох уж этот парень, думал он: когда он впервые появился здесь, сгорел старый собор, и с тех пор все несчастья были связаны именно с ним. И все же Филипу было, скорее, приятно увидеть Джека. Несмотря на все невзгоды, которые принес этот мальчишка, жизнь без него была скучной и неинтересной. Впрочем, мальчишка ли? Приор снова взглянул на него: конечно, уже не мальчишка. Джека не было два года, а выглядел он так, словно скитался десять лет: глаза были усталыми и светились умом и мудростью. Где же его носило? И как Алине удалось найти его?
Процессия вышла на середину церкви. Филип решил подождать и посмотреть, что будет дальше. Восхищенный гул пронесся по рядам прихожан, как только они узнали Джека и Алину. Затем раздался еще один звук, похожий на благоговейный шепот, и кто-то сказал:
– Она плачет!
И все повторили это, как литанию:
– Она плачет! Плачет!
Филип уставился на статую. Нет сомнений, из ее глаз капала вода. Неожиданно он вспомнил о таинственном письме архиепископа, где говорилось о Плачущей Мадонне. Так вот она какая. Насчет чудодейственности ее слез приор очень сомневался. Он видел, что у статуи глаза сделаны из камня или каких-то особых кристаллов, а сама она деревянная; значит, этим все как-то и объясняется, подумал Филип.
Священники развернулись и опустили статую лицом к пастве. И тут заговорил Джек:
– Плачущую Мадонну я принес из далекой-далекой страны. – Филип почувствовал, как тот овладел всеобщим вниманием, но решил не спешить: он даст Джеку выговориться. Интересно, чем все это окончится. – Ее подарил мне один крещеный сарацин, – продолжал юноша. Собравшиеся изумленно зароптали: сарацины представлялись им дикими чернокожими враждебными людьми из легенд и сказок, и мало кто знал, что среди них есть настоящие христиане. – Сначала я удивился, почему он подарил ее мне. Но все равно я нес ее многие-многие мили. – Речь Джека захватила всех прихожан. А он лучший проповедник, чем я, с сожалением подумал Филип; похоже, напряжение нарастает. – Я понял, что она очень хочет домой. Но где ее дом, я не знал. И наконец меня осенило: она хочет попасть в Кингсбридж.
Паства откликнулась изумленным гулом. Филип с сомнением следил за происходящим. Между тем, что творил Бог, и тем, что делал сейчас Джек, была большая разница. Но приор хранил молчание.
– Но потом я подумал: а куда я несу ее? Где я найду ей обитель в Кингсбридже? Какая церковь станет ее домом? – Он оглядел белые, без росписи, стены приходской церкви, словно хотел сказать: «Это, конечно, не подойдет». – И вдруг она сказала мне: «Ты, Джек Джексон, сделаешь для меня новую обитель, ты построишь мне храм».
Филип начинал понимать, что задумал Джек. Статуя Мадонны должна была стать той искрой, которая вдохновляла бы людей на строительство нового собора. Она сделала бы то, чего не сделала проповедь Филипа об Иове. И все же приор постоянно задавал себе один и тот же вопрос: чья это воля – самого Господа или только Джека?
– И я сказал ей: «Как же я построю тебе храм, если у меня нет денег?» А она ответила: «Об этом не беспокойся. Денег я достану». И мы с благословения архиепископа Теобальда Кентерберийского отправились в путь. – Джек взглянул на Филипа, когда упомянул имя архиепископа. Он говорит это специально для меня, подумал приор, хочет сказать, что за ним стоит кто-то могущественный.
Джек снова перевел взгляд на паству:
– И на всем пути из Парижа, по всей Нормандии, через море и до Кингсбриджа все благочестивые христиане жертвовали на строительство храма для Плачущей Мадонны. – И Джек кивком подозвал кого-то из-за дверей.
В церковь с торжественным видом вошли двое сарацинов в тюрбанах. На плечах они несли кованный железом сундук.
Прихожане в страхе расступились. Даже Филип поежился. Он слышал, что все сарацины темнокожие, но никогда раньше не видел их. То, что предстало его взору, поразило его, как и их облегающие яркие одежды. Они прошли мимо изумленной паствы и опустились на колени перед Мадонной, почтительно поставив на пол свой сундук.
В звенящей тишине Джек открыл его огромным ключом и откинул крышку. Люди, вытянув шеи, пытались заглянуть внутрь. Джек неожиданно опрокинул сундук.
Серебряные монеты водопадом хлынули из него – сотни, тысячи монет. Люди, потрясенные зрелищем, замерли: никому из них в жизни не приходилось видеть сразу столько денег.
Джеку пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным за их громкими восклицаниями:
– Я принес эти деньги домой, чтобы построить на них новый собор для Мадонны. – Потом повернулся, посмотрел в глаза Филипу и слегка склонил голову в поклоне, как бы говоря:
теперь слово за тобой.
Филип терпеть не мог, когда его пытались принудить к чему бы то ни было, но в то же время он вынужден был признать, что Джек все сделал мастерски. Это, однако, не означало, что он примет все безоговорочно. И пусть люди бурно приветствуют Мадонну, все равно, оставаться ли ей в соборе Кингсбриджа рядом с мощами святого Адольфа, решать будет он, приор Филип. А он еще не принял такого решения.
Между тем жители стали осторожно расспрашивать о чем-то сарацинов. Филип сошел со своей кафедры и приблизился к ним.
– Я из далекой-далекой страны, – говорил один из них. – Приор очень удивился, услышав, что тот говорил по-английски, точно рыбак из Дорсета, ведь большинство прихожан даже не знали, что у сарацинов есть свой язык.
– А как называется твоя страна? – спросил кто-то.
– Моя страна называется Африка, – ответил сарацин. Филип, конечно, знал, что в Африке много стран, хотя остальные и не подозревали об этом, и ему стало интересно, откуда же пришли далекие гости. Хорошо, подумал приор, если бы это было одно из мест, упомянутых в Библии: Египет или Эфиопия.
Маленькая девочка робко дотронулась пальцем до темнокожей руки сарацина. Тот улыбнулся. Кроме цвета кожи, подумал Филип, он ничем не отличается от остальных. Девочка, немного осмелев, спросила:
– А какая она, Африка?
– Там огромные пустыни и фиговые деревья.
– А что такое фиги?
– Ну это... такой фрукт... он похож на клубнику, а пахнет грушей.
У Филипа внезапно возникло тревожное подозрение. Злость закипела в нем. Он коснулся руки Джека и отвел его в сторону.
– Что за игру ты затеял? – спросил приор.
– Ты о чем? – Джек был сама невинность.
– Эти двое никакие не сарацины. Они рыбаки из Уорегама, а их лица и руки вымазаны коричневой краской.
Джек, казалось, совсем не растерялся оттого, что его обман раскрылся, только нахмурился и спросил:
– Как ты догадался?
– Я думаю, этот человек никогда не видел фигового дерева. Зачем тебе понадобилось обманывать людей?
– Этот обман безобидный, – сказал Джек и улыбнулся своей чарующей улыбкой.
– Безобидных обманов не бывает, – холодно возразил Филип.
– Ну хорошо. – Джек видел, что приор очень недоволен, и тоже стал серьезным. – Считай, что все это сродни рисункам в Библии; не правда, а скорее иллюстрация, картинка. И выкрашенные дорсетширские рыбаки просто живьем поясняют ту правду, что Плачущая Мадонна действительно пришла к нам из земель сарацинов.
Два священника и Алина выбрались из толпы, собравшейся вокруг статуи, и присоединились к Филипу и Джеку. Приор не обратил на них никакого внимания и говорил Джеку:
– Твои сарацины просто мошенники, и ты знаешь это.
– Но с ними мы получили гораздо больше денег, – сказал Джек.
Филип взглянул на высившуюся на полу кучу монет.
– Горожане, наверное, думают, что этого хватит на новый собор, – сказал он. – Здесь, похоже, около сотни фунтов. Ты же знаешь, что их хватит только на неделю работы.
– Деньги – это то же, что и сарацины: скорее, символ. Зато ты сможешь начать.
Да, пожалуй, подумал Филип. Ничто не мешало ему приступить к строительству. Мадонна была только средством вновь вернуть Кингсбридж к жизни. Она привлечет в город паломников, ученых да и просто любопытных. Сердца людей наконец оттают, они воспримут ее появление как хорошее предзнаменование. Филип очень ждал знака Господня, ему страстно хотелось бы поверить в то, что это он и был. Но на сердце было неспокойно: все это казалось ему проделками Джека.
Младший из священников сказал:
– Я Рейнольд, а это – Эдвард, мы оба служим у архиепископа Кентерберийского. Он послал нас сопровождать Плачущую Мадонну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
Мысли его опять перепутались. Он снова вернулся к проповеди.
– И что же сделал Иов? Жена сказала ему: «Прокляни Господа и умри». И что же, он послушался? Нет. Потерял он веру? Нет. Иов не оправдал надежд Сатаны. И я уверяю вас, – Филип торжественно поднял руку, чтобы показать важность момента, – уверяю вас, что и жители Кингсбриджа точно так же разочаруют Сатану! Ибо мы продолжаем поклоняться истинному Богу, как делал Иов, несмотря на все испытания, ниспосланные ему.
Филип снова прервался, чтобы люди могли переварить услышанное, но он уже понял, что ему не удалось затронуть их сердца. Лица стоящих перед ним выражали скорее интерес, чем воодушевление. На самом деле, воспламенять людские сердца было не его уделом. Он сам был слишком приземленным человеком. Сила его личности была не так велика, чтобы увлечь паству. Да, люди проявляли свою преданность ему, но не сразу; это происходило постепенно, со временем, по мере того как они понимали, чем он жил и чего добился в жизни. Да, его работа вдохновляла окружающих – по крайней мере когда-то, – но не его слова.
Филип тем временем подошел к самому интересному месту своей проповеди:
– Что же случилось с Иовом, когда Сатана сотворил свое черное дело? Господь дал ему еще больше, чем в первый раз, – вдвое больше! На его пастбищах теперь паслось не семь, а четырнадцать тысяч голов мелкого скота. Вместо трех тысяч верблюдов у него появилось шесть. И родилось у него еще семь сыновей и три дочери.
Паства оставалась равнодушной. Филип продолжал:
– И Кингсбридж однажды возродится. Вдовы вновь выйдут замуж, а вдовцы найдут себе жен; те, кто лишился детей, снова смогут зачать их; и наши улицы будут полны народу, и лавки – полны хлеба и вина, кожи и меди, сапоги пряжек к ним. И придет день, и мы восстановим наш собор.
Беда была в том, что сам он в это до конца не верил, поэтому в голосе его не было должной убежденности. Неудивительно, что и паства никак не откликнулась на его слова.
Филип заглянул в тяжелую книгу, лежавшую перед ним, и перевел с латыни на английский:
– И прожил Иов еще сто сорок лет, и увидел своих сыновей, и своих внуков, и правнуков. А потом, совсем состарившись и пресытившись жизнью, умер. – Сказав это, приор закрыл книгу.
Из дальнего конца церкви послышался какой-то шум. Филип с возмущением посмотрел в ту сторону. Он прекрасно понимал, что его проповедь не тронула людей, как он надеялся, но рассчитывал, по крайней мере, на несколько мгновений тишины в конце ее. Дверь была открыта, и стоявшие в задних рядах выглядывали на улицу. Филип заметил, что снаружи собралась огромная толпа; казалось, туда стекалось все оставшееся население Кингсбриджа, кому не хватило места в церкви. «Что там происходит?» – подумал Филип.
В голове сразу мелькнуло, что это могла быть драка или пожар; может, кто-то умирал или люди заметили приближающуюся конницу; но то, что происходило там на самом деле, он даже вообразить себе не мог. Сначала в церковь вошли два священника. Они несли статую женщины, обернутую в вышитую престольную пелену. Их торжественный вид говорил о том, что это была статуя какой-то святой, возможно Святой Девы. За священниками шли еще двое, и их появление вызывало гораздо большее удивление: это были Джек и Алина.
Филип смотрел на юношу со смешанным чувством искренней любви и раздражения. Ох уж этот парень, думал он: когда он впервые появился здесь, сгорел старый собор, и с тех пор все несчастья были связаны именно с ним. И все же Филипу было, скорее, приятно увидеть Джека. Несмотря на все невзгоды, которые принес этот мальчишка, жизнь без него была скучной и неинтересной. Впрочем, мальчишка ли? Приор снова взглянул на него: конечно, уже не мальчишка. Джека не было два года, а выглядел он так, словно скитался десять лет: глаза были усталыми и светились умом и мудростью. Где же его носило? И как Алине удалось найти его?
Процессия вышла на середину церкви. Филип решил подождать и посмотреть, что будет дальше. Восхищенный гул пронесся по рядам прихожан, как только они узнали Джека и Алину. Затем раздался еще один звук, похожий на благоговейный шепот, и кто-то сказал:
– Она плачет!
И все повторили это, как литанию:
– Она плачет! Плачет!
Филип уставился на статую. Нет сомнений, из ее глаз капала вода. Неожиданно он вспомнил о таинственном письме архиепископа, где говорилось о Плачущей Мадонне. Так вот она какая. Насчет чудодейственности ее слез приор очень сомневался. Он видел, что у статуи глаза сделаны из камня или каких-то особых кристаллов, а сама она деревянная; значит, этим все как-то и объясняется, подумал Филип.
Священники развернулись и опустили статую лицом к пастве. И тут заговорил Джек:
– Плачущую Мадонну я принес из далекой-далекой страны. – Филип почувствовал, как тот овладел всеобщим вниманием, но решил не спешить: он даст Джеку выговориться. Интересно, чем все это окончится. – Ее подарил мне один крещеный сарацин, – продолжал юноша. Собравшиеся изумленно зароптали: сарацины представлялись им дикими чернокожими враждебными людьми из легенд и сказок, и мало кто знал, что среди них есть настоящие христиане. – Сначала я удивился, почему он подарил ее мне. Но все равно я нес ее многие-многие мили. – Речь Джека захватила всех прихожан. А он лучший проповедник, чем я, с сожалением подумал Филип; похоже, напряжение нарастает. – Я понял, что она очень хочет домой. Но где ее дом, я не знал. И наконец меня осенило: она хочет попасть в Кингсбридж.
Паства откликнулась изумленным гулом. Филип с сомнением следил за происходящим. Между тем, что творил Бог, и тем, что делал сейчас Джек, была большая разница. Но приор хранил молчание.
– Но потом я подумал: а куда я несу ее? Где я найду ей обитель в Кингсбридже? Какая церковь станет ее домом? – Он оглядел белые, без росписи, стены приходской церкви, словно хотел сказать: «Это, конечно, не подойдет». – И вдруг она сказала мне: «Ты, Джек Джексон, сделаешь для меня новую обитель, ты построишь мне храм».
Филип начинал понимать, что задумал Джек. Статуя Мадонны должна была стать той искрой, которая вдохновляла бы людей на строительство нового собора. Она сделала бы то, чего не сделала проповедь Филипа об Иове. И все же приор постоянно задавал себе один и тот же вопрос: чья это воля – самого Господа или только Джека?
– И я сказал ей: «Как же я построю тебе храм, если у меня нет денег?» А она ответила: «Об этом не беспокойся. Денег я достану». И мы с благословения архиепископа Теобальда Кентерберийского отправились в путь. – Джек взглянул на Филипа, когда упомянул имя архиепископа. Он говорит это специально для меня, подумал приор, хочет сказать, что за ним стоит кто-то могущественный.
Джек снова перевел взгляд на паству:
– И на всем пути из Парижа, по всей Нормандии, через море и до Кингсбриджа все благочестивые христиане жертвовали на строительство храма для Плачущей Мадонны. – И Джек кивком подозвал кого-то из-за дверей.
В церковь с торжественным видом вошли двое сарацинов в тюрбанах. На плечах они несли кованный железом сундук.
Прихожане в страхе расступились. Даже Филип поежился. Он слышал, что все сарацины темнокожие, но никогда раньше не видел их. То, что предстало его взору, поразило его, как и их облегающие яркие одежды. Они прошли мимо изумленной паствы и опустились на колени перед Мадонной, почтительно поставив на пол свой сундук.
В звенящей тишине Джек открыл его огромным ключом и откинул крышку. Люди, вытянув шеи, пытались заглянуть внутрь. Джек неожиданно опрокинул сундук.
Серебряные монеты водопадом хлынули из него – сотни, тысячи монет. Люди, потрясенные зрелищем, замерли: никому из них в жизни не приходилось видеть сразу столько денег.
Джеку пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным за их громкими восклицаниями:
– Я принес эти деньги домой, чтобы построить на них новый собор для Мадонны. – Потом повернулся, посмотрел в глаза Филипу и слегка склонил голову в поклоне, как бы говоря:
теперь слово за тобой.
Филип терпеть не мог, когда его пытались принудить к чему бы то ни было, но в то же время он вынужден был признать, что Джек все сделал мастерски. Это, однако, не означало, что он примет все безоговорочно. И пусть люди бурно приветствуют Мадонну, все равно, оставаться ли ей в соборе Кингсбриджа рядом с мощами святого Адольфа, решать будет он, приор Филип. А он еще не принял такого решения.
Между тем жители стали осторожно расспрашивать о чем-то сарацинов. Филип сошел со своей кафедры и приблизился к ним.
– Я из далекой-далекой страны, – говорил один из них. – Приор очень удивился, услышав, что тот говорил по-английски, точно рыбак из Дорсета, ведь большинство прихожан даже не знали, что у сарацинов есть свой язык.
– А как называется твоя страна? – спросил кто-то.
– Моя страна называется Африка, – ответил сарацин. Филип, конечно, знал, что в Африке много стран, хотя остальные и не подозревали об этом, и ему стало интересно, откуда же пришли далекие гости. Хорошо, подумал приор, если бы это было одно из мест, упомянутых в Библии: Египет или Эфиопия.
Маленькая девочка робко дотронулась пальцем до темнокожей руки сарацина. Тот улыбнулся. Кроме цвета кожи, подумал Филип, он ничем не отличается от остальных. Девочка, немного осмелев, спросила:
– А какая она, Африка?
– Там огромные пустыни и фиговые деревья.
– А что такое фиги?
– Ну это... такой фрукт... он похож на клубнику, а пахнет грушей.
У Филипа внезапно возникло тревожное подозрение. Злость закипела в нем. Он коснулся руки Джека и отвел его в сторону.
– Что за игру ты затеял? – спросил приор.
– Ты о чем? – Джек был сама невинность.
– Эти двое никакие не сарацины. Они рыбаки из Уорегама, а их лица и руки вымазаны коричневой краской.
Джек, казалось, совсем не растерялся оттого, что его обман раскрылся, только нахмурился и спросил:
– Как ты догадался?
– Я думаю, этот человек никогда не видел фигового дерева. Зачем тебе понадобилось обманывать людей?
– Этот обман безобидный, – сказал Джек и улыбнулся своей чарующей улыбкой.
– Безобидных обманов не бывает, – холодно возразил Филип.
– Ну хорошо. – Джек видел, что приор очень недоволен, и тоже стал серьезным. – Считай, что все это сродни рисункам в Библии; не правда, а скорее иллюстрация, картинка. И выкрашенные дорсетширские рыбаки просто живьем поясняют ту правду, что Плачущая Мадонна действительно пришла к нам из земель сарацинов.
Два священника и Алина выбрались из толпы, собравшейся вокруг статуи, и присоединились к Филипу и Джеку. Приор не обратил на них никакого внимания и говорил Джеку:
– Твои сарацины просто мошенники, и ты знаешь это.
– Но с ними мы получили гораздо больше денег, – сказал Джек.
Филип взглянул на высившуюся на полу кучу монет.
– Горожане, наверное, думают, что этого хватит на новый собор, – сказал он. – Здесь, похоже, около сотни фунтов. Ты же знаешь, что их хватит только на неделю работы.
– Деньги – это то же, что и сарацины: скорее, символ. Зато ты сможешь начать.
Да, пожалуй, подумал Филип. Ничто не мешало ему приступить к строительству. Мадонна была только средством вновь вернуть Кингсбридж к жизни. Она привлечет в город паломников, ученых да и просто любопытных. Сердца людей наконец оттают, они воспримут ее появление как хорошее предзнаменование. Филип очень ждал знака Господня, ему страстно хотелось бы поверить в то, что это он и был. Но на сердце было неспокойно: все это казалось ему проделками Джека.
Младший из священников сказал:
– Я Рейнольд, а это – Эдвард, мы оба служим у архиепископа Кентерберийского. Он послал нас сопровождать Плачущую Мадонну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193