– Что произошло? – с тревогой спросила она.
– Я подрался с Альфредом, и меня выгнали со стройки, – мрачно проговорил Джек.
– А Альфреда тоже выгнали? – снова спросила Марта.
Джек покачал головой.
– Но ведь это несправедливо! – возмущенно воскликнула девочка.
– А из-за чего подрались на этот раз? – В голосе матери звучали усталость и раздражение.
– Правда, что моего отца повесили в Ширинге за воровство? – вместо ответа выпалил Джек.
Марта так и ахнула.
– Да, – печально сказала мать. – Его действительно повесили в Ширинге, но вором он не был.
Сытый по горло уклончивыми ответами про своего отца, Джек вспылил:
– Ну почему ты не хочешь сказать мне всю правду?
– Потому что мне больно об этом говорить! – выпалила мать и, к его ужасу, заплакала.
Он никогда не видел, как она плачет. Мать была такой сильной. Джек и сам готов был разрыдаться. Тяжело вздохнув, он все же спросил:
– Если мой отец не был вором, почему тогда его повесили?
– Не знаю! – закричала мать. – Я никогда этого не знала, и он не знал. Говорили, что он украл дорогую чашу.
– Откуда?
– Отсюда – из Кингсбриджского монастыря.
– Из монастыря?! Так его обвинил приор Филип?
– Нет, нет, это случилось задолго до того, как сюда пришел Филип. – Она сквозь слезы посмотрела на Джека. – Не спрашивай меня, кто его обвинил и почему. Не надо. Иначе ты можешь провести остаток своей жизни, стараясь найти правых и виноватых в преступлении, совершенном еще до того, как ты появился на свет. Я никогда не воспитывала в тебе чувство мести и не хочу, чтобы оно стало смыслом твоей жизни.
Несмотря на ее слова, Джек поклялся, что когда-нибудь он узнает об этом, но сейчас он желал лишь, чтобы она перестала плакать. Он сел рядом с ней на скамью и нежно обнял ее за плечи.
– Что ж, похоже, собор мне уже не строить.
– Чем же ты будешь заниматься, Джек? – спросила Марта.
– Не знаю. В Кингсбридже я больше не могу оставаться, так ведь?
– Но почему? – опешила Марта.
– Альфред хотел меня убить, а Том выгнал со стройки. С ними жить я не буду. Но как бы там ни было, я уже мужчина, и мне пора оставить свою мать.
– Но что ты будешь делать?
Джек пожал плечами:
– Я умею только строить.
– Тогда ты мог бы подыскать себе работу на строительстве какой-нибудь другой церкви.
– Наверное, я смог бы полюбить другой собор так же, как я люблю этот, – уныло проговорил Джек. «Но я никогда не смогу полюбить другую женщину так, как я люблю Алину», – подумал он.
– Как смел Том так поступить с тобой? – сокрушалась мать.
Джек вздохнул:
– Не думаю, что он действительно хотел этого. Но приор Филип сказал, что не потерпит, чтобы мы с Альфредом оба работали на этой стройке.
– Так за всем стоит этот проклятый монах?! – кипя от злости, воскликнула мать. – Могу поклясться...
– Он очень разгневался оттого, что мы нанесли собору такой урон.
– Интересно, а можно ли его заставить разобраться во всем этом?
– Что ты имеешь в виду?
– Господь милостив, может, и монахи тоже могут быть милостивыми?
– Ты думаешь, мне стоит попросить Филипа? – изумленно спросил Джек.
– Думаю, я сама должна с ним поговорить, – заявила мать.
– Ты?! – Это уж совсем не похоже на нее. Джек был просто потрясен. Очевидно, мать страшно расстроена, если собирается умолять Филипа о снисхождении.
– Как ты считаешь? – спросила она.
Джек вспомнил, как Том говорил, что Филип будет неумолим. Но тогда главной заботой Тома было заставить ложу принять суровое решение. Пообещав Филипу, что они проявят твердость, Том не мог просить о снисхождении. Мать же была в ином положении. У Джека затеплилась надежда. Возможно, в конце концов ему разрешат остаться, и он сможет жить в Кингсбридже возле собора и Алины. Он уже не надеялся, что она полюбит его, но тем не менее сама мысль о том, что ему придется уехать и никогда уже больше не видеть ее, была невыносима Джеку.
– Хорошо, – согласился он. – Пойдем и попробуем умолить приора Филипа. Кроме гордости, нам терять нечего.
Мать надела плащ, и, оставив встревоженную Марту, они вышли.
Джек редко ходил рядом с матерью, и сейчас его поразило, какая же она была маленькая. Внезапно он ощутил, сколь сильно любит ее. Ради него она, словно кошка, всегда готова была к любой драке. Джек обнял ее за плечи. Мать улыбнулась ему, как будто ей было известно, о чем он думает.
Они вошли в монастырь и направились к дому приора. Вместе с Филипом там был и Том. По их лицам Джек сразу понял, что Том не рассказал приору о том, кто поджег старый собор. Теперь, должно быть, уже не расскажет. Эта тайна останется между ними.
Увидя Эллен, Том сразу встревожился, если не сказать, испугался. Джек припомнил его слова: «Я сделал для тебя все, что мог. Надеюсь, твоя мать поймет это». Том не забыл, как в прошлый раз, когда Альфред подрался с Джеком, мать ушла от него, и сейчас он боялся, что все повторится снова.
Разозленным Филип уже не казался. По-видимому, решение ложи каменщиков удовлетворило его. Возможно, он даже немного корил себя за чрезмерную суровость.
– Я пришла, чтобы просить тебя быть милосердным, приор Филип, – обратилась к нему мать.
Том облегченно вздохнул.
– Я слушаю, – проговорил Филип.
– Ты предлагаешь отнять у моего сына все, что он любит, – его дом, его семью, его работу.
«И женщину, которую он боготворит», – добавил про себя Джек.
– Я? – удивился Филип. – Я считал, что его просто уволили с работы.
– Ничему, кроме ремесла каменщика, он не обучен, а другой стройки в Кингсбридже нет. Желание строить такой огромный храм охватило все его существо. Он готов уйти куда угодно, лишь бы работать на строительстве собора, – хоть в Иерусалим, если только там есть камни, из которых можно вырезать ангелов и дьяволов. – «Откуда она знает?» – изумился Джек. Он и сам-то об этом не думал, но это была чистая правда. – И, может статься, я никогда уже больше не увижу его. – Ее голос слегка задрожал, и Джек подумал, как, должно быть, она любит его. Он знал, что за себя она никогда бы не стала так просить.
Филип с сочувствием смотрел на мать, но заговорил Том:
– Джек и Альфред не могут работать на одной стройке. Они снова подерутся. Ты же сама это знаешь.
– Пусть Альфред и уходит! – заявила мать.
– Он же мой сын, – мрачно сказал Том.
– Но ему уже двадцать один год, и он здоровый, как медведь! – Хотя голос матери и звучал настойчиво, по ее щекам текли слезы. – Этот собор волнует его не больше, чем меня. Да он был бы просто счастлив строить дома для пекарей да мясников где-нибудь в Ширинге или Винчестере.
– Не может же ложа выгнать Альфреда, а Джека оставить, – возразил Том. – И, кроме того, решение уже принято.
– Но это неверное решение!
– Есть другой выход, – снова заговорил Филип.
Все уставились на него.
– Можно сделать так, что Джек останется в Кингсбридже и даже будет работать на строительстве собора, причем не сталкиваясь с Альфредом.
Джек недоумевал, что значат слова приора. Все выглядело слишком заманчиво, чтобы быть правдой.
– Мне нужен помощник, – продолжал Филип. – Я трачу слишком много времени на решение мелких вопросов, касающихся строительства. Мне нужен помощник, который мог бы выполнять роль управляющего делами. Он будет все решать сам, советуясь со мной лишь по самым важным вопросам. Он также будет следить за деньгами и расходами строительных материалов, выплачивая жалованье работникам и рассчитываясь с поставщиками и возчиками. Джек умеет читать и писать, считает быстрее, чем кто-либо из виденных мной прежде людей...
– И прекрасно разбирается в строительстве, – вставил Том. – Я в этом убедился.
В голове Джека проносились разные мысли. Итак, он мог остаться! Он станет управляющим делами. Резчиком он уже не будет, но зато от лица приора Филипа будет осуществлять надзор за всем строительством. Ему придется на равных общаться с Томом, но он знал, что это ему по плечу. И Том тоже знал это.
Была, правда, одна загвоздка.
– С Альфредом я больше жить не могу, – признался Джек.
– Все равно Альфреду пора уже иметь собственный дом, – сказала Эллен. – Может, если он станет жить самостоятельно, это заставит его серьезнее подумать о женитьбе.
– Ты только и думаешь, как бы избавиться от Альфреда, – разозлился Том. – Я не собираюсь выгонять своего сына из дома!
– Вы оба не поняли меня, – вмешался в спор Филип. – Вероятно, вы не совсем правильно уразумели суть моего предложения. Джек не будет жить с вами.
Он сделал паузу. Джеку сразу стало все ясно, и это было последнее и, пожалуй, самое сильное потрясение этого дня.
Филип же продолжал:
– Джеку придется жить здесь, в монастыре. – Приор смотрел на них, слегка нахмурившись, словно не мог понять, почему они никак не уловят значения его слов.
Но Джек понял его прекрасно. На память ему пришла фраза, сказанная матерью на прошлогоднем празднике Середины Лета: «Этот хитрый монах умеет добиваться своего». Она была права. Филип лишь несколько изменил свое старое предложение. Но теперь все было по-другому. Сейчас перед Джеком встал суровый выбор. Он мог покинуть Кингсбридж и навсегда потерять все, что он любит, или остаться и потерять свободу.
– Естественно, мой управляющий делам и не может работать по найму, – подвел черту Филип тоном человека, объясняющего совершенно очевидные вещи. – Джеку придется стать монахом.
V
Перед самым открытием кингсбриджской овчинной ярмарки, после полночной службы, как это обычно и бывало, Филип спать не пошел, но, вместо того чтобы сесть за книги или углубиться в раздумья, он решил пройтись по территории монастыря. Стояла теплая летняя ночь, и на безоблачном небе ярко светила луна.
Весь двор, за исключением монастырских зданий и крытой галереи, был отдан под ярмарку. В каждом из четырех углов территории были выкопаны огромные ямы, которые должны были служить отхожими местами, дабы сохранить в чистоте остальную часть монастыря, а чтобы не смущать чувствительных монахов, эти ямы огородили деревянными загородками. Повсюду выросли сотни торговых лавок. Простейшие из них представляли собой лишь положенную на козлы доску. Однако большинство было построено более основательно: на них имелись специальные таблички, на которых значились имя владельца лавки и перечень его товаров, стояли специальный стол для взвешивания и закрывающийся шкаф или сарайчик, в которых торговцы могли хранить свое добро. Некоторые лавки имели крышу и стены как на случай дождя, так и для того, чтобы можно было совершать сделки без посторонних глаз. А самые богатые лавки представляли собой маленькие домики с просторными складами, несколькими прилавками и столами и стульями, предназначенными для приема наиболее важных клиентов. Филип очень удивился, когда за целую неделю до ярмарки в монастырь явился первый присланный одним из купцов плотник и потребовал предоставить ему место для строительства лавки, однако его работа заняла полных четыре дня, а потом в течение двух дней завозили товары.
Сначала Филип планировал разместить все лавки двумя широкими рядами вдоль западной стены монастыря, так же как обычно стояли прилавки во время работы воскресного рынка, но вскоре он понял, что этого будет недостаточно. Сейчас два ряда лавок доходили аж до северной стены собора, а затем поворачивали и тянулись почти до самого дома Филипа. И, кроме того, множество лавчонок и лотков расположились прямо между колонн недостроенной церкви. Далеко не все купцы были торговцами шерстью: на ярмарке продавалось все – от дешевого хлеба до дорогих рубинов.
Филип шел вдоль залитых лунным светом рядов. Все уже готово: строить новые лавки никому больше не разрешат. И товары уже были завезены. Еще до открытия ярмарки доход монастыря от пошлин и налогов составил более десяти фунтов. Во время работы ярмарки сюда можно будет завозить лишь свежеприготовленные продукты, хлеб да горячие пироги и печеные яблоки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193