Обняв жену. Том нежно ее поглаживал. Время от времени он целовал ее в голову. Тело Агнес расслабилось, и она стала погружаться во все более и более глубокий сон. Возможно, решил Том, сейчас это было для нее самым лучшим. Он коснулся ее щеки. Кожа была холодной и влажной, несмотря на все его усилия согреть ее. Он просунул руку под плащ Агнес и потрогал младенца. Ребенок был теплым, сердечко стучало уверенно. Том улыбнулся. «Крепкий малыш, – подумал он. – Молодец!»
– Том! – встрепенулась Агнес.
– Да.
– Помнишь ту ночь, когда я пришла в твою хижину? Ты тогда строил церковь моему отцу.
– Конечно, – отозвался Том, лаская ее, – как я могу забыть это?
– Я никогда не жалела, что отдалась тебе. Никогда, ни минуты. И каждый раз, когда я вспоминаю ту ночь, мне становится радостно.
Он улыбнулся. Ему было приятно услышать это.
– Я тоже, – сказал он. – Хорошо, что ты пришла тогда.
Она подремала немного, затем снова заговорила:
– Надеюсь, ты еще построишь свой храм.
Том удивился:
– А я думал, ты против этого.
– Я была против, но я ошибалась. Ты действительно заслуживаешь чего-то прекрасного.
Он не мог понять, что она имела в виду.
– Построй красивый-красивый собор для меня, – прошептала Агнес.
Ее сознание помутилось, и Том был рад, что она снова заснула. Ее тело обмякло, голова склонилась набок, так что ему приходилось поддерживать ребенка, чтобы тот не упал.
Так они пролежали довольно долго. В конце концов младенец проснулся и заплакал. Агнес не реагировала. Плач разбудил Альфреда, и он, перевернувшись, взглянул на своего маленького братика.
Том тихонько потряс Агнес:
– Проснись. Малыш хочет кушать.
– Отец! – вдруг закричал Альфред испуганным голосом. – Посмотри на ее лицо!
У Тома уже давно было дурное предчувствие. Она потеряла слишком много крови.
– Агнес! – взмолился он. – Проснись!
Ответа нет. Она его не слышала. Том поднялся, опустив ее на землю. Лицо Агнес было мертвенно-бледным.
Содрогаясь от страха перед тем, что может увидеть, он отвернул полы плаща, прикрывавшие ее бедра.
Все было в крови.
Альфред вскрикнул и отвернулся.
– Боже милостивый, спаси нас, – прошептал Том.
Крики малютки разбудили Марту. Увидев кровь, она разрыдалась. Том подхватил ее на руки и шлепнул по лицу. Она затихла.
– Не вой, – сказал он спокойно, поставив ее на ноги.
– Мама умирает? – выговорил Альфред.
Том прижал ладонь под левой грудью Агнес. Сердце не билось.
Не билось.
Он надавил сильнее. Тело было еще теплым, ее тяжелая грудь коснулась его руки. Нет, она не дышала, и сердце ее не билось.
Холод оцепенения, словно туман, окутал Тома. Агнес ушла из жизни. Он, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Как она могла покинуть их? Он молил Бога, чтобы она шевельнулась, открыла глаза, вздохнула. Ведь говорят, что иногда остановившееся сердце может снова начать биться, но тут, увы, она потеряла столько крови...
Он перевел взгляд на Альфреда.
– Нет больше мамы. – Голос Тома был чуть слышен.
Альфред молча уставился на него. Марта заплакала. Малыш тоже плакал. «Я должен позаботиться о них, – сказал себе Том. – Ради них я должен быть сильным».
Но ему хотелось выть, обнять ее остывающее тело и вспоминать, какой она была в молодости, как смеялась, как любила. Ему хотелось рыдать и проклинать безжалостную судьбу. Сердце его ожесточилось. И только ради детей он не мог позволить себе впасть в отчаяние, ради них он должен был оставаться мужественным.
Слез у него не было.
С чего начать?
Выкопать могилу.
«Я должен вырыть глубокую яму и положить ее туда, чтобы уберечь от волков и сохранить ее мощи до дня Страшного суда, а затем помолиться за упокой души усопшей. О Агнес, ну почему ты бросила меня?»
Новорожденный захлебывался от крика и, крепко прижмурив глазки, то и дело открывал и закрывал ротик, глотая холодный воздух, словно этим он мог утолить свой голод. Его нужно было покормить. «Груди Агнес полны теплого молока. А что, если?..» – подумал Том. Он поднес младенца к груди матери, и тот, найдя сосок, успокоился и зачмокал. Том бережно укрыл его плащом Агнес.
– Можешь подержать малыша, чтобы он не упал? – обратился Том к Марте, которая наблюдала за происходящим, засунув в рот большой палец и широко раскрыв глаза.
Кивнув, она присела рядом с мертвой матерью и маленьким братцем.
Том взял лопату. Это место Агнес выбрала, когда присела отдохнуть под ветвями старого каштана. Так пусть это будет местом ее последнего успокоения. Он горько вздохнул, подавив в себе желание упасть и наплакаться вволю, отметил на земле прямоугольник в нескольких ярдах от ствола дерева, где у поверхности не должно быть корней, и начал копать.
Ему стало легче. Когда он сосредоточился на работе, горестные мысли как бы отошли на второй план, и это позволило ему сохранить самообладание. Время от времени он менялся с Альфредом, чтобы и тот, работая, мог встряхнуться и прийти в себя. Копали они быстро, в исступлении, так что, несмотря на лютый мороз, по их лицам, словно в жаркий день, струился пот.
Наконец Альфред сказал:
– Может, хватит?
Том обнаружил, что стоит в яме глубиной в его собственный рост. Жаль, что работа закончилась.
– Ладно. – Он неохотно кивнул и выбрался наверх.
Пока они копали, забрезжил рассвет. Марта взяла ребенка на руки и, сев у костра, баюкала его. Том подошел к Агнес и опустился на колени. Он завернул ее в плащ, оставив открытым только лицо, поднял и перенес к могиле. Там он положил ее на краю ямы и спрыгнул вниз. Затем бережно опустил жену на дно. Долго-долго смотрел он на дорогое ему лицо, стоя рядом на коленях в ее холодной могиле, потом нежно поцеловал в губы и прикрыл веки навсегда угасших глаз.
Снова вылез наверх.
– Подойдите сюда, дети.
Альфред и Марта с младенцем на руках встали по обеим сторонам от отца. Том положил руки им на плечи. Они молча смотрели в могилу. Том проговорил:
– Скажите: «Господи, помилуй маму».
– Господи, помилуй маму, – повторили дети.
Марта всхлипывала, в глазах Альфреда стояли слезы. Том крепко обнял их, к его горлу подступил комок.
Он взялся за лопату. Когда первые комья земли полетели в могилу. Марта зарыдала в голос. Альфред обнял сестру. Том продолжал закапывать. Он не мог бросать землю на лицо Агнес, поэтому сначала он засыпал ее ноги, затем туловище, и, когда образовался высокий холмик, земля сама стала скатываться вниз, постепенно покрывая шею, затем губы, которые он целовал, и наконец ее лицо исчезло навеки.
Том быстро заполнил могилу.
Потом он разбросал вокруг оставшуюся землю, чтобы не было холма: разбойники нередко откапывали покойников в надежде найти кольца. Он постоял, глядя на то место, где была похоронена Агнес.
– Прощай, дорогая, – прошептал он. – Ты была хорошей женой, и я любил тебя.
Усилием воли Том заставил себя отвернуться.
Его плащ, на котором рожала Агнес, все еще лежал на земле, нижняя половина пропитана свернувшейся засыхающей кровью. Он взял нож и, резким движением разрезав плащ пополам, бросил окровавленную часть в костер.
Марта по-прежнему держала ребенка.
– Дай его мне, – сказал Том.
Она уставилась на него испуганными глазами. Он завернул заходящегося в крике младенца в остатки плаща и повернулся к молча наблюдавшим за ним детям.
– У нас нет молока, чтобы выкормить малыша, поэтому ему придется остаться здесь со своей мамой.
– Но ведь он умрет, – пролепетала Марта.
– Да, – сказал Том, едва справляясь со своим голосом. – Что бы мы ни сделали, он все равно умрет.
Он собрал пожитки и, положив их в котелок, привязал его за спиной, как это делала Агнес.
– Пойдем.
Марта расплакалась. Лицо Альфреда побелело. Они двинулись вниз по дороге в сером свете холодного утра. Постепенно безудержный плач малютки растаял позади.
Не стоило оставаться около могилы, ибо дети бы там ни за что не заснули, а от ночного бдения проку мало. И, кроме того, сейчас им лучше было подвигаться.
Том шел быстрым шагом. Теперь его мысли были свободны, и он больше не мог их контролировать. И делать ничего не надо – только идти вперед: никакой работы, никаких хлопот, даже смотреть-то не на что, если не считать мрачного леса да мечущихся в свете факела теней. Он будет думать об Агнес, и память уведет его в прошлое, и он улыбнется сам себе и станет рассказывать ей о своих воспоминаниях, а затем мысль о том, что ее больше нет, пронзит его физической болью. Он был в полной растерянности, словно случилось что-то абсолютно непостижимое, хотя, конечно, в ее возрасте женщины нередко умирали от родов, оставляя своих мужей вдовцами. Но такая потеря – будто тяжелая травма. Люди, потерявшие пальцы на одной ноге, поначалу постоянно спотыкаются, пока снова не научатся ходить. Вот и у Тома было чувство, словно у него отняли часть его существа, и он не мог отделаться от ощущения, что утрата эта невосполнима.
Он попробовал не думать о ней, но мысли упрямо возвращались к предсмертному образу Агнес. Казалось невероятным, что всего несколько часов назад она была жива и вот теперь ее уже нет рядом с ними. Он все не мог забыть ее измученное родами лицо и гордую улыбку за своего новорожденного сына. Он вспомнил ее последние слова: «Надеюсь, ты еще построишь свой храм» и затем: «Построй красивый-красивый собор для меня». Она говорила так, будто знала, что умрет.
Он шел вперед, но все чаще задумывался об оставленном на свежей могиле завернутом в плащ младенце. Возможно, он все еще был жив, если только его не почуяла лисица. Однако скоро умрет. Покричит немного, а потом закроет глазки, и, пока будет спать, замерзая, жизнь его угаснет.
Если только его не почуяла лисица.
Том ничего не мог сделать для несчастного ребенка. Чтобы выжить, ему нужно было молоко, но взять его негде: ни деревни, в которой можно было бы поискать кормилицу, ни коровы или козы, молоко которых могло бы заменить материнское. А у Тома, кроме репы, ничего не было.
Рассвело. Все больше и больше Том осознавал ужас совершенного им поступка. Да, он знал множество случаев, когда обедневшие крестьяне умерщвляли своих детей, и священники порой закрывали на это глаза, но Том был не из тех людей. Он обязан был взять малыша на руки и нести его, пока тот не умрет, а потом похоронить.
Пусть в этом не было смысла, но все равно он должен был поступить именно так.
Он внезапно остановился.
Дети тоже остановились и выжидающе смотрели на отца. После того что случилось, они были готовы ко всему.
– Я не должен был оставлять ребенка, – сказал Том.
– Но нам нечем его кормить. Он обречен, – заметил Альфред.
– Давай вернемся, – предложила Марта.
Том все еще колебался. Пойти назад значило признать, что совершил грех, бросив новорожденного.
Но ведь это так и есть – он совершил грех.
– Хорошо. Возвращаемся.
Теперь те опасности, которые он лишь воображал, стали казаться ему вполне реальными. Наверняка лиса уже учуяла ребенка и утащила его в свое логово. Или даже волк. И дикие кабаны могли наделать беды, хотя они и не едят мясо. А совы? Унести его они не смогут, а вот выклевать глаза...
Он пошел быстрее, чувствуя, как кружится от голода и усталости голова. Чтобы не отстать, Марта вынуждена была бежать, но она не жаловалась.
Он содрогался от страха, представляя себе картину, которую, возможно, увидит, подойдя к могиле. Ведь беспощадные хищники каким-то чутьем угадывают, когда живое существо беззащитно.
Потеряв ощущение времени, Том не знал, как далеко они ушли. Лес казался совершенно незнакомым. Он с тревогой озирался вокруг, пытаясь найти то место, где была могила. Костер, должно быть, еще не погас – он так ярко горел... Том метался среди деревьев, ища знакомые листья каштана. Дорога повернула в сторону. Он не помнил этого поворота и, теряя надежду, подумал, что они уже прошли могилу, не заметив ее. Но тут он увидел впереди оранжевый отблеск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193
– Том! – встрепенулась Агнес.
– Да.
– Помнишь ту ночь, когда я пришла в твою хижину? Ты тогда строил церковь моему отцу.
– Конечно, – отозвался Том, лаская ее, – как я могу забыть это?
– Я никогда не жалела, что отдалась тебе. Никогда, ни минуты. И каждый раз, когда я вспоминаю ту ночь, мне становится радостно.
Он улыбнулся. Ему было приятно услышать это.
– Я тоже, – сказал он. – Хорошо, что ты пришла тогда.
Она подремала немного, затем снова заговорила:
– Надеюсь, ты еще построишь свой храм.
Том удивился:
– А я думал, ты против этого.
– Я была против, но я ошибалась. Ты действительно заслуживаешь чего-то прекрасного.
Он не мог понять, что она имела в виду.
– Построй красивый-красивый собор для меня, – прошептала Агнес.
Ее сознание помутилось, и Том был рад, что она снова заснула. Ее тело обмякло, голова склонилась набок, так что ему приходилось поддерживать ребенка, чтобы тот не упал.
Так они пролежали довольно долго. В конце концов младенец проснулся и заплакал. Агнес не реагировала. Плач разбудил Альфреда, и он, перевернувшись, взглянул на своего маленького братика.
Том тихонько потряс Агнес:
– Проснись. Малыш хочет кушать.
– Отец! – вдруг закричал Альфред испуганным голосом. – Посмотри на ее лицо!
У Тома уже давно было дурное предчувствие. Она потеряла слишком много крови.
– Агнес! – взмолился он. – Проснись!
Ответа нет. Она его не слышала. Том поднялся, опустив ее на землю. Лицо Агнес было мертвенно-бледным.
Содрогаясь от страха перед тем, что может увидеть, он отвернул полы плаща, прикрывавшие ее бедра.
Все было в крови.
Альфред вскрикнул и отвернулся.
– Боже милостивый, спаси нас, – прошептал Том.
Крики малютки разбудили Марту. Увидев кровь, она разрыдалась. Том подхватил ее на руки и шлепнул по лицу. Она затихла.
– Не вой, – сказал он спокойно, поставив ее на ноги.
– Мама умирает? – выговорил Альфред.
Том прижал ладонь под левой грудью Агнес. Сердце не билось.
Не билось.
Он надавил сильнее. Тело было еще теплым, ее тяжелая грудь коснулась его руки. Нет, она не дышала, и сердце ее не билось.
Холод оцепенения, словно туман, окутал Тома. Агнес ушла из жизни. Он, не отрываясь, смотрел на ее лицо. Как она могла покинуть их? Он молил Бога, чтобы она шевельнулась, открыла глаза, вздохнула. Ведь говорят, что иногда остановившееся сердце может снова начать биться, но тут, увы, она потеряла столько крови...
Он перевел взгляд на Альфреда.
– Нет больше мамы. – Голос Тома был чуть слышен.
Альфред молча уставился на него. Марта заплакала. Малыш тоже плакал. «Я должен позаботиться о них, – сказал себе Том. – Ради них я должен быть сильным».
Но ему хотелось выть, обнять ее остывающее тело и вспоминать, какой она была в молодости, как смеялась, как любила. Ему хотелось рыдать и проклинать безжалостную судьбу. Сердце его ожесточилось. И только ради детей он не мог позволить себе впасть в отчаяние, ради них он должен был оставаться мужественным.
Слез у него не было.
С чего начать?
Выкопать могилу.
«Я должен вырыть глубокую яму и положить ее туда, чтобы уберечь от волков и сохранить ее мощи до дня Страшного суда, а затем помолиться за упокой души усопшей. О Агнес, ну почему ты бросила меня?»
Новорожденный захлебывался от крика и, крепко прижмурив глазки, то и дело открывал и закрывал ротик, глотая холодный воздух, словно этим он мог утолить свой голод. Его нужно было покормить. «Груди Агнес полны теплого молока. А что, если?..» – подумал Том. Он поднес младенца к груди матери, и тот, найдя сосок, успокоился и зачмокал. Том бережно укрыл его плащом Агнес.
– Можешь подержать малыша, чтобы он не упал? – обратился Том к Марте, которая наблюдала за происходящим, засунув в рот большой палец и широко раскрыв глаза.
Кивнув, она присела рядом с мертвой матерью и маленьким братцем.
Том взял лопату. Это место Агнес выбрала, когда присела отдохнуть под ветвями старого каштана. Так пусть это будет местом ее последнего успокоения. Он горько вздохнул, подавив в себе желание упасть и наплакаться вволю, отметил на земле прямоугольник в нескольких ярдах от ствола дерева, где у поверхности не должно быть корней, и начал копать.
Ему стало легче. Когда он сосредоточился на работе, горестные мысли как бы отошли на второй план, и это позволило ему сохранить самообладание. Время от времени он менялся с Альфредом, чтобы и тот, работая, мог встряхнуться и прийти в себя. Копали они быстро, в исступлении, так что, несмотря на лютый мороз, по их лицам, словно в жаркий день, струился пот.
Наконец Альфред сказал:
– Может, хватит?
Том обнаружил, что стоит в яме глубиной в его собственный рост. Жаль, что работа закончилась.
– Ладно. – Он неохотно кивнул и выбрался наверх.
Пока они копали, забрезжил рассвет. Марта взяла ребенка на руки и, сев у костра, баюкала его. Том подошел к Агнес и опустился на колени. Он завернул ее в плащ, оставив открытым только лицо, поднял и перенес к могиле. Там он положил ее на краю ямы и спрыгнул вниз. Затем бережно опустил жену на дно. Долго-долго смотрел он на дорогое ему лицо, стоя рядом на коленях в ее холодной могиле, потом нежно поцеловал в губы и прикрыл веки навсегда угасших глаз.
Снова вылез наверх.
– Подойдите сюда, дети.
Альфред и Марта с младенцем на руках встали по обеим сторонам от отца. Том положил руки им на плечи. Они молча смотрели в могилу. Том проговорил:
– Скажите: «Господи, помилуй маму».
– Господи, помилуй маму, – повторили дети.
Марта всхлипывала, в глазах Альфреда стояли слезы. Том крепко обнял их, к его горлу подступил комок.
Он взялся за лопату. Когда первые комья земли полетели в могилу. Марта зарыдала в голос. Альфред обнял сестру. Том продолжал закапывать. Он не мог бросать землю на лицо Агнес, поэтому сначала он засыпал ее ноги, затем туловище, и, когда образовался высокий холмик, земля сама стала скатываться вниз, постепенно покрывая шею, затем губы, которые он целовал, и наконец ее лицо исчезло навеки.
Том быстро заполнил могилу.
Потом он разбросал вокруг оставшуюся землю, чтобы не было холма: разбойники нередко откапывали покойников в надежде найти кольца. Он постоял, глядя на то место, где была похоронена Агнес.
– Прощай, дорогая, – прошептал он. – Ты была хорошей женой, и я любил тебя.
Усилием воли Том заставил себя отвернуться.
Его плащ, на котором рожала Агнес, все еще лежал на земле, нижняя половина пропитана свернувшейся засыхающей кровью. Он взял нож и, резким движением разрезав плащ пополам, бросил окровавленную часть в костер.
Марта по-прежнему держала ребенка.
– Дай его мне, – сказал Том.
Она уставилась на него испуганными глазами. Он завернул заходящегося в крике младенца в остатки плаща и повернулся к молча наблюдавшим за ним детям.
– У нас нет молока, чтобы выкормить малыша, поэтому ему придется остаться здесь со своей мамой.
– Но ведь он умрет, – пролепетала Марта.
– Да, – сказал Том, едва справляясь со своим голосом. – Что бы мы ни сделали, он все равно умрет.
Он собрал пожитки и, положив их в котелок, привязал его за спиной, как это делала Агнес.
– Пойдем.
Марта расплакалась. Лицо Альфреда побелело. Они двинулись вниз по дороге в сером свете холодного утра. Постепенно безудержный плач малютки растаял позади.
Не стоило оставаться около могилы, ибо дети бы там ни за что не заснули, а от ночного бдения проку мало. И, кроме того, сейчас им лучше было подвигаться.
Том шел быстрым шагом. Теперь его мысли были свободны, и он больше не мог их контролировать. И делать ничего не надо – только идти вперед: никакой работы, никаких хлопот, даже смотреть-то не на что, если не считать мрачного леса да мечущихся в свете факела теней. Он будет думать об Агнес, и память уведет его в прошлое, и он улыбнется сам себе и станет рассказывать ей о своих воспоминаниях, а затем мысль о том, что ее больше нет, пронзит его физической болью. Он был в полной растерянности, словно случилось что-то абсолютно непостижимое, хотя, конечно, в ее возрасте женщины нередко умирали от родов, оставляя своих мужей вдовцами. Но такая потеря – будто тяжелая травма. Люди, потерявшие пальцы на одной ноге, поначалу постоянно спотыкаются, пока снова не научатся ходить. Вот и у Тома было чувство, словно у него отняли часть его существа, и он не мог отделаться от ощущения, что утрата эта невосполнима.
Он попробовал не думать о ней, но мысли упрямо возвращались к предсмертному образу Агнес. Казалось невероятным, что всего несколько часов назад она была жива и вот теперь ее уже нет рядом с ними. Он все не мог забыть ее измученное родами лицо и гордую улыбку за своего новорожденного сына. Он вспомнил ее последние слова: «Надеюсь, ты еще построишь свой храм» и затем: «Построй красивый-красивый собор для меня». Она говорила так, будто знала, что умрет.
Он шел вперед, но все чаще задумывался об оставленном на свежей могиле завернутом в плащ младенце. Возможно, он все еще был жив, если только его не почуяла лисица. Однако скоро умрет. Покричит немного, а потом закроет глазки, и, пока будет спать, замерзая, жизнь его угаснет.
Если только его не почуяла лисица.
Том ничего не мог сделать для несчастного ребенка. Чтобы выжить, ему нужно было молоко, но взять его негде: ни деревни, в которой можно было бы поискать кормилицу, ни коровы или козы, молоко которых могло бы заменить материнское. А у Тома, кроме репы, ничего не было.
Рассвело. Все больше и больше Том осознавал ужас совершенного им поступка. Да, он знал множество случаев, когда обедневшие крестьяне умерщвляли своих детей, и священники порой закрывали на это глаза, но Том был не из тех людей. Он обязан был взять малыша на руки и нести его, пока тот не умрет, а потом похоронить.
Пусть в этом не было смысла, но все равно он должен был поступить именно так.
Он внезапно остановился.
Дети тоже остановились и выжидающе смотрели на отца. После того что случилось, они были готовы ко всему.
– Я не должен был оставлять ребенка, – сказал Том.
– Но нам нечем его кормить. Он обречен, – заметил Альфред.
– Давай вернемся, – предложила Марта.
Том все еще колебался. Пойти назад значило признать, что совершил грех, бросив новорожденного.
Но ведь это так и есть – он совершил грех.
– Хорошо. Возвращаемся.
Теперь те опасности, которые он лишь воображал, стали казаться ему вполне реальными. Наверняка лиса уже учуяла ребенка и утащила его в свое логово. Или даже волк. И дикие кабаны могли наделать беды, хотя они и не едят мясо. А совы? Унести его они не смогут, а вот выклевать глаза...
Он пошел быстрее, чувствуя, как кружится от голода и усталости голова. Чтобы не отстать, Марта вынуждена была бежать, но она не жаловалась.
Он содрогался от страха, представляя себе картину, которую, возможно, увидит, подойдя к могиле. Ведь беспощадные хищники каким-то чутьем угадывают, когда живое существо беззащитно.
Потеряв ощущение времени, Том не знал, как далеко они ушли. Лес казался совершенно незнакомым. Он с тревогой озирался вокруг, пытаясь найти то место, где была могила. Костер, должно быть, еще не погас – он так ярко горел... Том метался среди деревьев, ища знакомые листья каштана. Дорога повернула в сторону. Он не помнил этого поворота и, теряя надежду, подумал, что они уже прошли могилу, не заметив ее. Но тут он увидел впереди оранжевый отблеск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193