– Я, наверное, смогу дать тебе еще одного-двух, – поспешно сказал Филип. Теплая зима означала, что и овец будут в этом году стричь раньше, и он надеялся, что сможет начать торговать шерстью раньше обычного.
– Ну, не знаю. – Альфред, похоже, особой радости не испытывал.
– А что, если, скажем, я добавлю твоим людям по недельному заработку, чтобы закончили к Троице?
– В первый раз о таком слышу, – сказал Альфред. Вид у него был такой, словно Филип предложил что-то из ряда вон.
– Но попробовать-то всегда можно. – Филип вспылил. Осторожность Альфреда начинала действовать ему на нервы. – Что скажешь?
– Я ничего не могу обещать. Надо посоветоваться с людьми.
– Сегодня? – Филип сгорал от нетерпения.
– Сегодня.
Приор должен был остаться доволен ответом.
Уильям Хамлей со своими рыцарями прибыл во дворец епископа Уолерана вслед за повозкой, запряженной быками и доверху набитой тюками с шерстью. Начался новый сезон стрижки овец. Как и Уильям, Уолеран покупал шерсть у крестьян по прошлогодней цене, а продавал втридорога. Мало кто из фермеров осмеливался продавать ее на сторону: несколько человек, нарушивших это правило, были выселены, а их фермы сожжены; и с тех пор никто не пытался ослушаться.
Пройдя через ворота на территорию дворца, Уильям бросил взгляд на вершину холма. Низкие стены крепостного вала вокруг замка, который епископ так и не построил, уже семь лет стояли на этом холме как вечное напоминание о том, что приор Филип однажды перехитрил Уолерана. Как только Уолеран начнет получать доход от торговли шерстью, он, возможно, вновь возьмется за строительство. Во времена старого короля Генриха епископам хватало невысокой деревянной оградки с небольшим рвом перед ней для защиты замка. Сейчас, пять лет спустя после начала гражданской войны, не только граф или епископ могли позволить себе строить неприступные замки.
Дела у Уолерана, похоже, идут неплохо, с завистью подумал Уильям, слезая с лошади на конюшне. Уолеран всегда оставался верен епископу Генри Винчестерскому и в результате стал его ближайшим союзником. За годы войны он разбогател: ему были дарованы обширные владения и привилегии, он дважды побывал в Риме.
Уильям не был таким везунчиком – отсюда и его уныние. Несмотря на то что он слепо присягал на верность тому, кому присягал Уолеран, снабжал обе воюющие стороны всем необходимым, графства он так и не получил. Он размышлял над этим во время затишья между боями и так разозлился, что решил открыто объясниться с Уолераном.
Уильям поднялся по ступенькам и вошел в большой зал, сопровождаемый Уолтером и другими рыцарями. Страж у двери был вооружен: еще одна примета времени. Епископ, как всегда, восседал в своем большом кресле посередине комнаты, костлявые руки и ноги торчали во все стороны, как будто его только что швырнули в это кресло.
Болдуин, который теперь стал архидиаконом, стоял рядом, всем своим видом показывая, что готов выполнить любое распоряжение хозяина. Уолеран, погруженный в свои мысли, смотрел на огонь, но, как только Уильям подошел, быстро вскинул глаза. Уильям, испытывая знакомое чувство отвращения, поприветствовал епископа и сел рядом. Всякий раз при виде мягких тонких рук Уолерана, его гладких черных волос, мертвенно-бледного лица, бесцветных злобных глаз у Уильяма мурашки пробегали по телу. Епископ был воплощением всего, что Уильям ненавидел: хитрости, физической немощи, высокомерия и ума.
Уильям готов был поклясться, что Уолеран испытывал к нему те же чувства. Епископу никогда не удавалось скрыть неприязнь к Уильяму, когда тот входил к нему. Вот и сейчас он выпрямился в кресле, сложил на животе руки, слегка скривил губы, нахмурил брови, – в общем, можно было подумать, что у него несварение желудка.
Они немного поговорили о войне. Это была трудная, холодная беседа, и Уильям почувствовал облегчение, когда ее прервал посыльный, вручивший Уолерану свернутое в трубку письмо, написанное на пергаменте и скрепленное восковой печатью. Уолеран отослал посыльного на кухню и распорядился, чтобы его накормили. Письмо он вскрывать не стал.
Уильям воспользовался случаем, чтобы сменить тему разговора.
– Я прибыл сюда не для того, чтобы обмениваться новостями с полей сражении. Я пришел сказать, что мое терпение кончилось.
Уолеран поднял брови и ничего не сказал. На неприятные для него разговоры он всегда отвечал молчанием.
Уильям продолжал натиск:
– Прошло почти три года с тех пор, как умер мой отец, но король Стефан так и не пожаловал мне графства. Это переходит все границы.
– Совершенно с тобой согласен, – вяло ответил Уолеран. Он теребил в руках письмо, изучая печать и поигрывая ленточкой.
– Очень хорошо, – сказал Уильям. – Потому что тебе придется что-то с этим делать.
– Мой дорогой Уильям, я не могу сделать тебя графом.
Уильям предвидел такой ответ и решил не сдаваться:
– Ты же пользуешься благосклонностью брата короля.
– Ну и что я ему скажу? Что Уильям Хамлей доблестно служил королю? Если это так – король знает об этом, нет – тоже знает.
Логика Уолерана Уильяму была недоступна, поэтому он не обратил внимания на слова епископа.
– Но ты же должен мне, Уолеран Бигод.
Епископ, похоже, тоже терял терпение. Помахивая письмом перед носом Уильяма, он произнес:
– Я ничего тебе не должен. Ты всегда и во всем искал свой интерес, даже когда выполнял мои приказы. Никаких долгов благодарности между нами нет.
– Учти, я не намерен больше ждать.
– И что же ты сделаешь? – Уолеран слегка ухмыльнулся.
– Во-первых, я сам встречусь с епископом Генри.
– А дальше?
– Я скажу ему, что ты был глух к моим просьбам и за это я перехожу на сторону Мод. – Уильям увидел, как изменилось выражение лица Уолерана – тот побледнел еще больше и был, похоже, удивлен:
– Ты хочешь опять поменять хозяина? – В его голосе звучало сомнение.
– Я меняю их ненамного чаще, чем ты, – решительно ответил Уильям.
Надменное безразличие Уолерана было поколеблено, но не сильно. Ростом своего величия он был обязан способности умело использовать Уильяма и его рыцарей там, где это нужно было епископу Генри; если Уильям станет самостоятельным – это будет ударом по нему, Уолерану, ударом жестоким, но не смертельным. Уильям внимательно следил за епископом, пока тот обдумывал нависшую над ним угрозу; он умел читать чужие мысли: вот сейчас Уолеран убеждает себя, что ему не следует рвать со мной, но тут же подсчитывает, во сколько ему это обойдется, говорил себе Уильям.
Чтобы выиграть время, Уолеран сорвал печать на письме и развернул его. По мере того как он читал, его бледные щеки покрывались пятнами раздражения.
– Проклятие! – прошипел он.
– Что там? – спросил Уильям.
Уолеран протянул ему письмо.
Уильям взял его в руки и стал всматриваться в буквы.
– Свя-тей-шему... благо-родней-шему... епис-копу...
Уолеран выхватил письмо, не в силах более выносить, как Уильям с трудом пытается прочесть написанное.
– Это от приора Филипа, – сказал он. – Он сообщает, что строительство алтаря нового собора будет завершено к Троице, и осмеливается просить меня совершить богослужение.
Уильям был удивлен:
– Как это ему удалось? Я думал, он распустил половину своих строителей.
Уолеран покачал головой.
– Несмотря ни на что, он все-таки поднялся. – Он задумчиво посмотрел на Уильяма. – Он, конечно же, ненавидит тебя. Ты в его глазах – воплощение дьявола.
Уильям пытался понять, что задумал этот хитрюга Уолеран.
– Ну и что? – сказал он.
– Пожалуй, это будет чувствительным ударом для Филипа, если на Троицу тебе пожалуют графа.
– Значит, когда я просил об этом, ты не хотел мне помочь, а теперь, назло Филипу, ты решился, – недовольно сказал Уильям, хотя на самом деле был полон надежд.
– Сам я ничего не могу сделать, но я поговорю с епископом Генри. – Он выжидающе смотрел на Уильяма. Тот явно колебался. Наконец неохотно пробормотал:
– Спасибо.
* * *
Весна выдалась холодной и сырой. На Троицу тоже шел дождь. Алина теперь постоянно просыпалась среди ночи от острых болей в спине. Сейчас она сидела в холодной кухне и расчесывала Марте волосы, перед тем как пойти в церковь, а Альфред уплетал обильный завтрак из пшеничного хлеба и мягкого сыра, запивая его крепким пивом. Почувствовав новый приступ резкой боли, Алина, вздрогнув, остановилась и вскочила на ноги. Марта заметила это и спросила:
– Что случилось?
– Спина болит, – коротко ответила Алина. Больше ей говорить ничего не хотелось. Причина же была одна: она по-прежнему спала на полу, и никто об этом не знал, даже Марта.
Девочка встала и достала из очага горячий камень. Алина снова села. Марта завернула камень в старый, обгоревший кусок кожи и приложила его Алине к спине. Той сразу стало легче. Теперь Марта причесывала Алину; волосы у нее снова отросли после пожара, и справляться с копной непослушных темных кудряшек было непросто. Алина понемногу успокоилась.
С тех пор как Эллен покинула городок, они с Мартой очень подружились. Девочка потеряла и мать, и мачеху, и Алина чувствовала, что не может полностью заменить родную мать. И потом, она ведь была всего лет на десять старше и могла быть ей лишь старшей сестрой. Но, как ни странно, больше других Марте не хватало Джека.
Впрочем, всем недоставало его.
Алина очень беспокоилась, где он сейчас. Может быть, совсем рядом, строит собор где-нибудь в Глостере или в Солсбери. Хотя скорее всего подался в Нормандию, а может, и еще дальше: в Париж, Рим, Иерусалим, Эфиопию или Египет. Вспоминая рассказы паломников об этих далеких городах и странах, она представляла, как Джек обтесывает камни для какой-нибудь сарацинской крепости в песчаной пустыне под палящим солнцем. Интересно, вспоминал ли он о ней?
Топот копыт за окном прервал ее размышления, и минуту спустя появился Ричард. И он, и лошадь взмокли от пота и были все в грязи. Алина набрала горячей воды, чтобы он смог умыться и помыть руки, а Марта отвела лошадь на задний двор. Алина поставила на стол миску с хлебом и холодным мясом и налила в кружку пива.
– Ну что, как воюете? – спросил Альфред, обращаясь к Ричарду.
Тот вытер лицо чистой тряпкой и принялся за завтрак.
– Нас разбили под Уилтоном, – сказал он.
– Стефан не попал в плен?
– Нет, ему удалось спастись, так же как Мод спаслась в свое время в Оксфорде. Сейчас он в Винчестере, а Мод – в Бристоле, оба зализывают раны и собирают новые силы на своих территориях.
Ничего нового, подумала Алина: то одна сторона одерживает небольшую победу – другая терпит небольшое поражение, то наоборот, вот только конца этой войне не видно.
Ричард взглянул на сестру и сказал:
– А ты поправилась.
Алина кивнула, но промолчала. Уже восемь месяцев, как она беременна, и никто до сих пор ничего не заметил. Хорошо еще погода стояла холодная, она могла надевать по нескольку зимних одежд сразу, и они скрывали ее полноту. Через несколько недель ребенок родится и правда откроется. Что тогда делать, она до сих пор не знала.
Колокол прозвонил к мессе. Альфред натянул башмаки и выжидающе посмотрел на Алину.
– Я, пожалуй, не пойду, – сказала она. – Ужасно себя чувствую.
Он пожал плечами, показывая свое полное безразличие, и повернулся к Ричарду:
– Тебе-то, я думаю, надо пойти. Сегодня соберутся все: первая служба в новой церкви. Ричард очень удивился:
– Ты что, уже закончил крышу? Я думал, раньше, чем к концу года, не управишься.
– Пришлось поторопиться. Приор Филип пообещал людям добавить по недельному жалованью, если успеем к сегодняшнему дню. И, что удивительно, все заработали намного быстрее. И то опалубку сняли только сегодня утром.
– Надо посмотреть, – сказал Ричард. Он побросал в рот остатки хлеба и мяса и поднялся из-за стола.
Марта подошла к Алине и спросила:
– Хочешь, я останусь с тобой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193