- Он тут бесился, на стены бросался, требовал аминазин, - сказал мне
Светлов. - Я думал, башку себе разобьет. Пришлось сделать укол. Половинную
дозу. А что с ними дальше делать - ума не приложу.
- Где главврач больницы? - спросил я.
- Она ревет в своем кабинете, ждет тебя.
- А эти - Кунц и Раенко?
- В ординаторской. Там консилиум заседает. Я им сказал, что не выпущу
их из больницы, пока они не приведут Белкина в себя. Но он уже наркоман,
каждые два часа требует наркотики.
- А Хотулев?
Светлов развел руками:
- Исчез вчера утром. Скорей всего ринулся в Узбекистан, к Старику. Я
бы хоть сейчас туда вылетел, но у меня был вчера разговор с Цвигуном в
КГБ. Только это между нами. Он мне дал понять, что они сами занимаются
переброской наркотиков за рубеж, это одна из самых прибыльных статей
дохода валюты. Чем посылать каким-нибудь "Красным бригадам" доллары, проще
передать им ящик опиума. Не зря "Голос Америки" сказал, что мы уже вышли
по наркотикам на третье место в мире. Это только то, что  они  знают. Так
вот всеми, кто нарушает эту государственную монополию, Цвигун и Цинев
занимаются сами. Цвигун - внутри страны, Цинев - вне. Он мне сказал, что
Хотулев и Гридасов теперь никуда не денутся, их уже ждут в Чаршанге.
- А Сысоев?
- А Сысоев прилетает из командировки послезавтра. Его ждет Маленина.
- Что же будем делать с Белкиным?
- Не знаю, мы ждали тебя.
- Хорошо, пошли в ординаторскую.
Ординаторская была при выходе из корпуса, на первом этаже. Мы прошли
по длинному белому коридору второго этажа, мимо свежепокрашенных дверей
палат для буйнопомешанных. Все в этой больнице напоминало тюрьму, только
было выкрашено известкой в бело-сизый цвет, и в таких же бело-застиранных
халатах с оборванными шнурками ходили здесь дюжие и небритые
санитары-надзиратели. У лестницы была стойка КПП с металлической дверью,
такая же проходная была на первом этаже при выходе во двор, а двор был
окружен забором с колючей проволокой и вышками охраны. За забором был
дачный поселок медперсонала - в замечательном сосновом лесу, с беседками,
дорожками, резными заборчиками и всякого рода подсобным хозяйством -
огородами и садами, созданными и обслуживаемыми тихопомешанными.
Практически, спецбольница N-5 МВД СССР была чем-то вроде монастыря, где
каста врачей превращала пациентов в тихопомешанных роботов.
В ординаторской четвертого отделения, практически арестованные
Светловым, сидели все шесть лечащих врачей этого спецотделения для
буйнопомешанных. Постоянно прикрытые защитой МВД, которое направляет сюда
диссидентов, антисоветчиков и подлинных шизофреников и психов,
безнаказанные в своей деятельности, неподконтрольные и поэтому
обнаглевшие, сытые, раскормленные на натуральных овощах и фруктах,
выращенных их же пациентами, они теперь прекрасно понимали, что их
благополучие повисло на волоске. Засадить в психбольницу человека без
ведома МВД, превратить ее в свою частную тюрьму было нарушением
государственной монополии, непростительным преступлением. Конечно, они
будут выгораживать себя, валить все на Хотулева, но я не собирался
разговаривать с ними о том, как Белкин попал сюда и на каком основании
они, специалисты, "лечили" здорового человека чудовищными дозами
аминазина.
Я оглядел их испуганные лица и сказал:
- Подполковник Светлов уже посвятил вас в обстоятельства этого дела.
У нас с вами есть три дня, чтобы привести этого журналиста в нормальное
состояние. Я вам не гарантирую, что и после этого вы будете продолжать
свою безмятежную работу, но если Белкин будет в состоянии поехать в Вену,
это как-то скажется на вашей участи. Я вас слушаю.
Они молчали. Толстая баба в докторском халате с лицом гренадера и
небритыми усами, отвернувшись, смотрела в окно. Остальные - три
разновозрастные врачихи и два врача - молодой, лет тридцати альбинос и
худой старик с прокуренной трубкой - сидели, потупившись.
- Это не детский сад, и в молчанки играть не будем, - резко сказал я.
- Я хочу знать: доступно ли это сегодня медицине - в два дня отучить
наркомана от наркотиков. Напрягите свои мозги и вспомните, чему вас учили
в институте и на всякого рода семинарах. Если нужно - мы отвезем его в
больницу Склифосовского, в Кащенко, в Сербского. Где его могут привести в
чувство? Я слушаю.
- Я не понимаю, что за тон? - взорвалась вдруг старая усатая
баба-гренадер. - На каком основании вы так разговариваете? Мы тут
выполняем свой долг! А то, что Хотулев занимался темными делами, так я
давно сигнализировала...
- Как ваша фамилия? - спросил я.
- Моя фамилия Шпигель Элеонора Францевна, я секретарь партийной
организации больницы!
- Вы мне не нужны, вы можете уйти.
- Что?! - возмутилась она.
- Я жду, когда вы уйдете.
Секретарь партийной организации психбольницы - такого я не слышал
даже в армянских анекдотах! Хотя, конечно, здесь, как минимум, восемьдесят
процентов врачей коммунисты и, значит, должна быть партийная организация.
Парторг психбольницы N-5 Элеонора Шпигель вскочила на своих толстых
ногах, ее небритые усы встопорщились, лицо налилось краской:
- Вы... вы... вы...
Я ждал.
Командорской походкой она прошагала к двери.
- Я этого так не оставлю! Сопляк! - и дверь ординаторской хлопнула за
ней так, что в стеклянных шкафчиках задребезжали какие-то склянки и
бутылки.
- Продолжим, - сказал я.
- Я могу вам сказать, уважаемый, - сказал, кашлянув, старик с
трубкой. - Это задача невыполнимая. То есть отучить от наркотиков можно,
но не в такой срок. Практически, его нужно связать и на месяц приковать к
койке, чтобы он не наложил на себя руки. Такие случаи бывают. В Бутырской
тюрьме повесился диссидент Борисов, когда ему перестали колоть аминазин.
Парню тоже было двадцать пять лет. Поэтому метод есть только один -
связать, чтоб не буйствовал, и ждать, когда перемучается.
- Но ведь бывает, когда наркоманы сами бросают наркотики.
- Это крайне редко. Ну, только разве в стрессовых ситуациях.
- Например?
- Я не знаю. Ну, если бы война началась, эвакуация. Или роды. Но он
не женщина.
- Как ваша фамилия?
- Моя фамилия Кунц. Это я настоял на назначении ему аминазина. А
Хотулев хотел назначить сульфазин, это было бы еще хуже.
- А ничего не назначить вы ему не могли? - не удержался я.
- Уважаемый, мы для того и получаем людей, чтобы назначать, - он
смотрел на меня открыто и просто, в упор. - Кто же знал, что он "левый"?
"Левый псих". Я подумал, что это неплохое название для фельетона в
"Крокодиле" или "Комсомольской правде". Если бы вытащить Белкина из
наркомании, он бы вполне мог написать что-нибудь в этом роде.
- Доктор Кунц, - прищурился я, сдерживая мелькнувшую в голове идею. -
Если мы имеем дело с влюбчивым больным, очень влюбчивым - можем мы этим
воспользоваться? Я, например, знаю историю, когда в Баку молодой наркоман,
мальчишка, бросил колоться морфием, как только влюбился в одну рижскую
девчонку.
Он пожал плечами:
- Тут у нас трудно влюбиться. Разве что в мадам Шпигель.
В дверь заглянул Валентин Пшеничный.
- Игорь Иосифович, он опять буйствует, требует укол.
- Скажите медсестре, пусть сделает ему новокаин, - сказал Кунц. - Это
будет, как моя пустая трубка - с одной стороны, рефлекс укола, с другой -
болеутоляющее. У него сейчас от нехватки наркотика кости выламывает. -
Пшеничный скрылся, а Кунц продолжал, обращаясь ко мне и Светлову: -
Понимаете, нужно попробовать электрошок, но мы его не применяем с 53-го
года, потому что многие не выдерживают...
- Хорошо, - сказал я. - Попробуем не электрошок, а женошок. Придется
снова шерше ля фам - искать женщину.

Тот же день, суббота 9 июня после 2.30 дня
Мы сидели со Светловым в беседке психбольницы, как два старых
сводника, и обсуждали все возможные и невозможные варианты. Если
"Шах"-Рыбаков смог бросить колоться ради Айны Силиня, то нужно найти
кого-то и для Белкина. Первым номером, конечно, была Инна, машинистка
"Комсомольской правды". "За" было то, что она любила этого Белкина и
наверняка была готова ради него на все. В каком-нибудь сентиментальном
романе или фильме она за свою самоотверженность и любовь была бы
вознаграждена авторами и судьбой и вошла бы в палату к своему
возлюбленному, чтобы любовью и лаской спасти его и излечить. Но мы имели
дело с реальной действительностью и должны были трезво смотреть на вещи.
Белкин давно бросил эту Инну, никакого любовного потрясения или шока она
уже вызвать у него не могла. Поэтому Инну мы оставили.
Вторым номером была названа, как это не покажется вам дико и цинично,
Айна Силиня. Я хорошо помнил то место в рукописи Белкина, где он описывал
ее полуголой на бакинском пляже во время драки с Мосолом. Он держал в
обхват вырывающегося из его рук Шаха-Рыбакова, а полуголая Лина, она же
Айна, целовала Шаха и касалась Белкина обнаженной грудью, и это его очень
возбуждало, несмотря на весь драматизм ситуации. Он вообще остро
реагировал на несовершеннолетних, если вспомнить и эту Лину-Айну, и нимфу
с острова Рыбачий... Мы со Светловым всерьез обсудили этот вариант. Но
было и много "против". Во-первых, Силиня еще несовершеннолетняя, и, хотя
она уже не девочка, мы все-таки не имеем права втягивать ее в любовные
интриги. Кроме того, она еще не отошла от смерти своего Рыбакова. Короче,
с некоторым сожалением мы отвергли и этот вариант.
Конечно, лучше всех была бы Наташа Хотулева, это было бы именно то,
что нам нужно, не зря же он втюрился в нее с первого взгляда в Бакинском
аэропорту. Если бы она не погибла позавчера...
- Нам нужно что-то вроде этого! - и Светлов в сердцах стукнул кулаком
по скамейке. - Может быть, Лена Смагина?
Я поморщился. Конечно, эта котласская любовница Акеева недурна, но
вряд ли наш Белкин клюнет на что-то заурядно-провинциальное.
- Хорошо! - сказал Светлов. - В конце концов, в картотеке МУРа сорок
тысяч проституток. Нужно выбрать кого-нибудь из валютных блядей лет
семнадцати и поручить ей эту операцию.
И тут меня осенило. Не знаю почему, но именно это упоминание валютных
проституток, работающих в "Метрополе", "Национале" и других интуристовских
отелях, подсказало мне решение задачи. Я встал.
- Пошли, - сказал я Светлову. - Я, кажется, придумал.
И, не дожидаясь его, направился в сторону кабинета главврача
Галинской Ж.Ф. Там, не обращая внимания на зареванную Жанну Федоровну и
совещавшуюся с ней партийного вождя психбольницы Элеонору Шпигель, я снял
телефонную трубку, набрал телефон дачи Генерального прокурора Руденко - в
исключительных случаях нам это разрешено.
- Роман Андреевич? Извините, что беспокою, это Шамраев. Нами найден
Белкин, он жив, но в тяжелом состоянии.
- Что с ним?
- Они его прятали в психбольнице и кололи аминазином. Это наркотик -
не смертельно, но требует времени, чтобы отвыкнуть.
- Сколько? - спросил он.
- Я буду знать это через несколько часов. А пока... Я хотел бы
сообщить вашей внучатой племяннице, что он жив. Вы говорили, что она к
нему неровно дышит, помните?
На том конце провода была секундная заминка, потом Генеральный
хмыкнул:
- Вы хотите сами ей об этом сказать?
- Да. Если вы разрешите.
- Ну, я разрешу, почему нет? Пишите: ее телефон - 455-12-12. Оля
Руденко. Записали? 455-12-12. Это раз. Второе: желательно, чтобы поменьше
посторонних знали, где и как вы его нашли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48