В каждой упаковке - бой,
три-пять ампул разбиты. Поди проверь - разбились по дороге или с самого
начала в упаковку сунули битое стекло. Что я сделала? Внедрила своих людей
на фармацевтические фабрики, но они мне сигналят, что упаковщицы на
фабриках этого делать не могут физически - все на виду. Выходит, надо
делать ревизию центральных складов, а мне не дают: мол, нельзя прервать
снабжение больниц лекарствами. Но теперь я их поимею вот этими двумя
ампулами. Сейчас же закрою на ревизию все центральные склады. А вот с этим
гробом - когда ты будешь точно знать, был гроб с наркотиками или нет? Если
был, я смогу тряхнуть Среднюю Азию.
- Два человека из МУРа сидят в Баку со вчерашнего дня. Но сейчас они
заняты другим, а гробом займутся на днях - завтра, послезавтра.
- Надо же, придумали, паскуды, - наркотики в цинковый гроб запаять! -
восхитилась Маленина. - Между прочим, это я добилась, чтобы хоть в крупных
аэропортах были собаки, натасканные на наркотики. А то раньше вообще в
открытую возили и гашиш и опиум, просто в чемоданах. Но и теперь находят
выход - воском заливают брикеты анаши или чеки с опиумом, суют в соты или
в мед и - пожалуйста, ни одна собака запах не берет. Представляешь?
Я похолодел. Всего два часа назад, на Курском вокзале, в вагоне
Долго-Сабурова я видел бочонок "горно-алтайского" меда, а до того,
позавчера в квартире того же Долго-Сабурова, в холодильнике - еще ведерко
с таким же "медом". И - кретин стоеросовый! - поверил этому "племяннику" в
его больную печень!
Видимо, я так побледнел, что Маленина спросила:
- Что с тобой?
- Нет, ничего... - сказал я хрипло. - Я вспомнил, у меня срочное
дело.
10 часов 20 минут утра
Я выскочил от Малениной и почти бегом пересек тротуар к своей черной
"Волге". Рывком открыл дверь, плюхнулся на переднее сидение рядом с
водителем:
- Смоленская-Сенная, к кинотеатру "Стрела"! Быстрей!
Да, говоря попросту, меня провели, как профана. Дважды держать в
руках ведра с медом-опиумом и не проткнуть эти соты хотя бы вилкой! А
теперь - "Вперед, Сережа! Жми на газ!". Как же, будет тебя ждать этот
племянник бриллиантовой старухи...
Тем не менее я открываю портфель, вытаскиваю папку с бланками чуть ли
не на все случаи жизни - тут и постановление об аресте, и ордера на обыск,
и еще всяческие формы и формуляры - и наспех заполняю "Постановление об
обыске в квартире гр-на Долго-Сабурова по адресу Смоленская-Сенная, дом
23/25, кв. 17". Теперь мне нужны понятые. При всем том, что этот обыск,
как и предыдущий, далеко не законный, поскольку мы еще не можем предъявить
Долго-Сабурову никаких обвинений, я все же не могу нарушать закон на
каждом шагу, и хотя бы в чем-то обязан соблюдать форму.
- Тормозни у райвоенкомата, - киваю я Сереже на угловой кирпичный дом
неподалеку от "Стрелы". Здесь, у подъезда, толкутся бритоголовые
новобранцы, я забегаю к дежурному, тычу ему свое удостоверение прокуратуры
и говорю: "Срочно мне двух понятых! Любых! В секунду!". То ли мой тон
производит впечатление, то ли книжка, но он безропотно выкликивает:
- Захарьев! Купала!
И два молоденьких сержанта - Захарьев и Купала - поступают в мое
распоряжение, садятся в "Волгу".
- Пошел! - тут же командую я Сереже, и машина срывается с места.
Сержанты, молоденькие мальчишки, видимо, сразу после сержантской
школы, с любопытством озираются, спрашивают:
- А куда едем? Далеко?
Но не проехав и ста метров, машина тормозит, я приказываю:
- За мной! Быстро!
Лифт, как на зло, занят грузчиками мебели - кто-то из жильцов дома
завозит новый мебельный гарнитур.
Чертыхаясь, бегу на восьмой этаж, чувствую, что сердце сейчас
выскочит из груди, и на площадке седьмого этажа под выжидающими взглядами
молоденьких сержантов перевожу дыхание. Наконец - восьмой этаж, дверь
долго-сабуровской квартиры, я нажимаю на звонок, сержанты по всем правилам
милицейской науки становятся у стенки по обе стороны двери. Но никто,
конечно, не отвечает. Я жму звонок еще и еще раз, но - без толку, только в
соседней квартире на секунду высветляется звонок, но тут же и гаснет.
Роюсь в портфеле, вынимаю перочинный нож и, уже не цацкаясь, самым
варварским способом ковыряю дверь, отжимаю замок. Уже первого взгляда на
квартиру достаточно, чтобы понять: Долго-Сабурова мы вспугнули всерьез. В
квартире нет импортной звуковой аппаратуры, нет цветного телевизора, нет
западных журналов с голыми бабами и даже самиздатовской копии "Москва -
Петушки".
Я напрямую иду на кухню, открываю холодильник. Конечно же, никакого
меда нет, это ясно. Под недоумевающими взглядами сержантов я с досадой
пинаю ногой ящик с узбекским виноградом - тот самый виноград, который был
утром в поезде, - сажусь за стол и барабаню пальцами. Нужно успокоиться.
Что, собственно, произошло? Проводник Долго-Сабуров занимается незаконной
перевозкой наркотиков - это еще нужно доказать, но допустим. Допустим, он
действительно возит опиум из Средней Азии в Москву - какое это имеет
отношение к Белкину? К Акееву? К Генералу? К убийству старухи
Долго-Сабуровой? Если у него нет алиби - он был в рейсе, когда ее убили,
если мы его упустили с этим медом-опиумом, он чист. Он чист. И все-таки...
очень уж сильно он испугался, слишком сильно - как перед бегством или
арестом кинулся ликвидировать ценные вещи. Что он первым делом избавился
от наркотиков, в этом я не сомневался, еще когда гнал Сережу по Садовому
кольцу, но была все-таки надежда застать его дома, хотя бы застать дома и
на всякий случай отправить на пару дней в КПЗ. Теперь, глядя на эту
наполовину опустевшую квартиру с разбросанными вещами и следами явной
спешки, я понял: этот "племянник" обвел меня буквально на мякине - на
воске! - и ускользнул.
Я встал, прошел в спальню к телефону, и уже протянул руку к трубке,
как вдруг телефон зазвонил сам. Я замер. Брать трубку или не брать? Звонит
ли это сам Долго-Сабуров, проверяя, нагрянули ли мы с повторным обыском,
или кто-то звонит этому Долго-Сабурову? Как быть? Любопытство пересилило,
я снял трубку после четвертого гудка, промычал невнятно, будто спросонья:
- А?
- Алло, Герман! - сказал молодой женский голос.
- У-у? - издал я вопросительно.
- Ты что? Спишь, дарлинг?
- Угу, - подтвердил я мычанием.
- Ну так проснись, слушай внимательно. Проснулся?
Возле телефона лежал спичечный коробок, я достал спичку и чиркнул ее
совсем рядом с телефонной трубкой, чтобы там, на том конце провода, было
слышно это чирканье, и сказал, будто закашлявшись от первой затяжки
сигаретой:
- Угу! Кха! Кхм!
Кажется, это прозвучало убедительно, она сказала укоризненно и с
насмешливостью:
- Хоть бы в трубку не кашлял, жопа! Так вот, слушай. Катюха сказала:
сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика. На вокзалах, на
всех выездах из Москвы. Позавчера - корреспондента, а сегодня боксера и
старика. Ты слышишь?
- Угу.
- Что "угу"? Что ты мычишь? - ее молодой, грудной голос стал
настороженно подозрительным, и я понял, что теперь мне придется что
называется "подать голос".
Я покашлял и сказал хрипло:
- Гхм! Кха! Горло болит. Ну?
На том конце провода повисла настораживающая тишина.
Терять было нечего, я спросил, чтобы не затягивать паузу:
- Ну? А что с корреспондентом?
Короткие гудки отбоя были мне ответом.
- Трубку не трогать! - приказал я наблюдающим за мною сержантам,
положил трубку рядом с телефоном и выскочил на лестничную площадку, нажал
кнопку звонка соседней квартиры - настойчиво, не отрывая руки. Снова
засветился глазок в двери, я крикнул:
- Прокуратура! Откройте! Мне нужно позвонить! Быстрей! Срочно!
Слышу, как там возятся с замками, и наконец замшелая старуха
приоткрывает дверь и я просто врываюсь в квартиру:
- Мамаша, извините, где телефон? - и уже вижу его сам, звоню на
Зубовскую, в секретный спецотдел Центрального телефонного узла: -
Дежурный? Пароль "Защита", заказ - Шамраев. Срочно: номер 244-12-90 с кем
соединен? Только в темпе!
До тех пор, пока вы не положили трубку на рычаг, телефон, с которого
вам звонили, не отъединяется, так устроена вся телефонная связь в Москве,
и это дает надежду "зацепить", запеленговать, откуда только что позвонили
"племяннику". Конечно, плохо, что я ее спугнул, конечно, плохо, что не
удалось затянуть разговор и узнать еще хоть что-то или хотя бы, жив этот
Белкин или нет, и плохо, что исчез племянник, но зато ясно одно: племянник
в этом деле! Племянник, боксер и какой-то старик - все связаны с делом
Белкина, каждый из них должен знать, где он.
Сегодня на руках у московской милиции три фото: Белкина, Гридасова и
Акеева. Боксер - это Акеев, а "Старик", следовательно, - новая кличка
Гридасова. Я пробую представить, выдумать, вообразить, кто же это звонил
сейчас "племяннику". "Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал
фото боксера и старика". Значит, где-то в милиции какая-то Катя работает
на преступников. Красота! Не успеешь шагу ступить, а они все знают! Но
где? В каком отделении милиции эта "Катюха"?..
Ну, что они телятся, эти телефонные техники?
И словно в ответ на мои мысли, в трубке звучит:
- Вы слушаете? Номер 244-12-90 соединен с телефоном-автоматом у метро
"Университет". Отключать?
Телефон-автомат? Конечно, звонил профессиональный человек, такую не
подхватишь на простой крючок.
- Отключайте, - говорю я. - А номер 244-12-90 переведите на кнопку.
"Перевести на кнопку" на нашем сленге значит поставить на
прослушивание и магнитофонную запись всех разговоров, а также фиксировать,
откуда этот номер будут набирать.
- У вас есть санкция? - спрашивает меня дежурный секретного отдела.
- Считайте, что есть. У меня чрезвычайные полномочия от Генерального
прокурора. Я веду дело по заданию ЦК.
- Это все хорошо, но без санкции Петровки...
Недослушав, я бросаю трубку. С этими мудаками нечего терять время. Я
плетусь в квартиру Долго-Сабурова. Сержанты еще караулят лежащую на
тумбочке телефонную трубку, смотрят на нее издали в упор, словно она может
взорваться. Я подсаживаюсь к телефону и набираю первый номер - Петровку,
отдел Светлова.
- Дежурный старший лейтенант Красновский слушает! - звучит на том
конце провода.
- Это Шамраев. Где Светлов?
- Подполковник Светлов в Дежурной части на связи с гостиницей
"Пекин", товарищ Шамраев. Он вам срочно нужен?
- А что там, в "Пекине"?
- Объект вроде просыпается.
- Ясно. А где Пшеничный?
- Пшеничный здесь, в дежурной комнате, разбирается с двойниками
поданных в розыск.
Понятно, Пшеничному все время достается самая черная работа, взвалил
я на него действительно, как на лошака. Сейчас несколько тысяч фотографий
Белкина, Акеева и Гридасова находятся на руках у московской милиции,
сотрудников ГАИ и так называемых работников агентурной службы - стукачей,
тайных осведомителей, барменов в злачных местах типа пивного бара в
Сокольниках или на углу Пушкинской и Столешникова. И можно представить,
сколько людей, подозрительно похожих на разыскиваемых лиц, задерживают
сейчас на всех вокзалах, постах ГАИ, на улицах и в ресторанах и свозят на
Петровку к Пшеничному для проверки документов и достоверного опознания.
Конечно, рядом с Пшеничным сейчас должна сидеть Айна Силиня, художник
Синицын и вахтер Сытин.
- А что из Риги? От Барона?
- Оттуда звонили, что подполковник Барон выехал в Юрмалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
три-пять ампул разбиты. Поди проверь - разбились по дороге или с самого
начала в упаковку сунули битое стекло. Что я сделала? Внедрила своих людей
на фармацевтические фабрики, но они мне сигналят, что упаковщицы на
фабриках этого делать не могут физически - все на виду. Выходит, надо
делать ревизию центральных складов, а мне не дают: мол, нельзя прервать
снабжение больниц лекарствами. Но теперь я их поимею вот этими двумя
ампулами. Сейчас же закрою на ревизию все центральные склады. А вот с этим
гробом - когда ты будешь точно знать, был гроб с наркотиками или нет? Если
был, я смогу тряхнуть Среднюю Азию.
- Два человека из МУРа сидят в Баку со вчерашнего дня. Но сейчас они
заняты другим, а гробом займутся на днях - завтра, послезавтра.
- Надо же, придумали, паскуды, - наркотики в цинковый гроб запаять! -
восхитилась Маленина. - Между прочим, это я добилась, чтобы хоть в крупных
аэропортах были собаки, натасканные на наркотики. А то раньше вообще в
открытую возили и гашиш и опиум, просто в чемоданах. Но и теперь находят
выход - воском заливают брикеты анаши или чеки с опиумом, суют в соты или
в мед и - пожалуйста, ни одна собака запах не берет. Представляешь?
Я похолодел. Всего два часа назад, на Курском вокзале, в вагоне
Долго-Сабурова я видел бочонок "горно-алтайского" меда, а до того,
позавчера в квартире того же Долго-Сабурова, в холодильнике - еще ведерко
с таким же "медом". И - кретин стоеросовый! - поверил этому "племяннику" в
его больную печень!
Видимо, я так побледнел, что Маленина спросила:
- Что с тобой?
- Нет, ничего... - сказал я хрипло. - Я вспомнил, у меня срочное
дело.
10 часов 20 минут утра
Я выскочил от Малениной и почти бегом пересек тротуар к своей черной
"Волге". Рывком открыл дверь, плюхнулся на переднее сидение рядом с
водителем:
- Смоленская-Сенная, к кинотеатру "Стрела"! Быстрей!
Да, говоря попросту, меня провели, как профана. Дважды держать в
руках ведра с медом-опиумом и не проткнуть эти соты хотя бы вилкой! А
теперь - "Вперед, Сережа! Жми на газ!". Как же, будет тебя ждать этот
племянник бриллиантовой старухи...
Тем не менее я открываю портфель, вытаскиваю папку с бланками чуть ли
не на все случаи жизни - тут и постановление об аресте, и ордера на обыск,
и еще всяческие формы и формуляры - и наспех заполняю "Постановление об
обыске в квартире гр-на Долго-Сабурова по адресу Смоленская-Сенная, дом
23/25, кв. 17". Теперь мне нужны понятые. При всем том, что этот обыск,
как и предыдущий, далеко не законный, поскольку мы еще не можем предъявить
Долго-Сабурову никаких обвинений, я все же не могу нарушать закон на
каждом шагу, и хотя бы в чем-то обязан соблюдать форму.
- Тормозни у райвоенкомата, - киваю я Сереже на угловой кирпичный дом
неподалеку от "Стрелы". Здесь, у подъезда, толкутся бритоголовые
новобранцы, я забегаю к дежурному, тычу ему свое удостоверение прокуратуры
и говорю: "Срочно мне двух понятых! Любых! В секунду!". То ли мой тон
производит впечатление, то ли книжка, но он безропотно выкликивает:
- Захарьев! Купала!
И два молоденьких сержанта - Захарьев и Купала - поступают в мое
распоряжение, садятся в "Волгу".
- Пошел! - тут же командую я Сереже, и машина срывается с места.
Сержанты, молоденькие мальчишки, видимо, сразу после сержантской
школы, с любопытством озираются, спрашивают:
- А куда едем? Далеко?
Но не проехав и ста метров, машина тормозит, я приказываю:
- За мной! Быстро!
Лифт, как на зло, занят грузчиками мебели - кто-то из жильцов дома
завозит новый мебельный гарнитур.
Чертыхаясь, бегу на восьмой этаж, чувствую, что сердце сейчас
выскочит из груди, и на площадке седьмого этажа под выжидающими взглядами
молоденьких сержантов перевожу дыхание. Наконец - восьмой этаж, дверь
долго-сабуровской квартиры, я нажимаю на звонок, сержанты по всем правилам
милицейской науки становятся у стенки по обе стороны двери. Но никто,
конечно, не отвечает. Я жму звонок еще и еще раз, но - без толку, только в
соседней квартире на секунду высветляется звонок, но тут же и гаснет.
Роюсь в портфеле, вынимаю перочинный нож и, уже не цацкаясь, самым
варварским способом ковыряю дверь, отжимаю замок. Уже первого взгляда на
квартиру достаточно, чтобы понять: Долго-Сабурова мы вспугнули всерьез. В
квартире нет импортной звуковой аппаратуры, нет цветного телевизора, нет
западных журналов с голыми бабами и даже самиздатовской копии "Москва -
Петушки".
Я напрямую иду на кухню, открываю холодильник. Конечно же, никакого
меда нет, это ясно. Под недоумевающими взглядами сержантов я с досадой
пинаю ногой ящик с узбекским виноградом - тот самый виноград, который был
утром в поезде, - сажусь за стол и барабаню пальцами. Нужно успокоиться.
Что, собственно, произошло? Проводник Долго-Сабуров занимается незаконной
перевозкой наркотиков - это еще нужно доказать, но допустим. Допустим, он
действительно возит опиум из Средней Азии в Москву - какое это имеет
отношение к Белкину? К Акееву? К Генералу? К убийству старухи
Долго-Сабуровой? Если у него нет алиби - он был в рейсе, когда ее убили,
если мы его упустили с этим медом-опиумом, он чист. Он чист. И все-таки...
очень уж сильно он испугался, слишком сильно - как перед бегством или
арестом кинулся ликвидировать ценные вещи. Что он первым делом избавился
от наркотиков, в этом я не сомневался, еще когда гнал Сережу по Садовому
кольцу, но была все-таки надежда застать его дома, хотя бы застать дома и
на всякий случай отправить на пару дней в КПЗ. Теперь, глядя на эту
наполовину опустевшую квартиру с разбросанными вещами и следами явной
спешки, я понял: этот "племянник" обвел меня буквально на мякине - на
воске! - и ускользнул.
Я встал, прошел в спальню к телефону, и уже протянул руку к трубке,
как вдруг телефон зазвонил сам. Я замер. Брать трубку или не брать? Звонит
ли это сам Долго-Сабуров, проверяя, нагрянули ли мы с повторным обыском,
или кто-то звонит этому Долго-Сабурову? Как быть? Любопытство пересилило,
я снял трубку после четвертого гудка, промычал невнятно, будто спросонья:
- А?
- Алло, Герман! - сказал молодой женский голос.
- У-у? - издал я вопросительно.
- Ты что? Спишь, дарлинг?
- Угу, - подтвердил я мычанием.
- Ну так проснись, слушай внимательно. Проснулся?
Возле телефона лежал спичечный коробок, я достал спичку и чиркнул ее
совсем рядом с телефонной трубкой, чтобы там, на том конце провода, было
слышно это чирканье, и сказал, будто закашлявшись от первой затяжки
сигаретой:
- Угу! Кха! Кхм!
Кажется, это прозвучало убедительно, она сказала укоризненно и с
насмешливостью:
- Хоть бы в трубку не кашлял, жопа! Так вот, слушай. Катюха сказала:
сегодня МУР по всей Москве роздал фото боксера и старика. На вокзалах, на
всех выездах из Москвы. Позавчера - корреспондента, а сегодня боксера и
старика. Ты слышишь?
- Угу.
- Что "угу"? Что ты мычишь? - ее молодой, грудной голос стал
настороженно подозрительным, и я понял, что теперь мне придется что
называется "подать голос".
Я покашлял и сказал хрипло:
- Гхм! Кха! Горло болит. Ну?
На том конце провода повисла настораживающая тишина.
Терять было нечего, я спросил, чтобы не затягивать паузу:
- Ну? А что с корреспондентом?
Короткие гудки отбоя были мне ответом.
- Трубку не трогать! - приказал я наблюдающим за мною сержантам,
положил трубку рядом с телефоном и выскочил на лестничную площадку, нажал
кнопку звонка соседней квартиры - настойчиво, не отрывая руки. Снова
засветился глазок в двери, я крикнул:
- Прокуратура! Откройте! Мне нужно позвонить! Быстрей! Срочно!
Слышу, как там возятся с замками, и наконец замшелая старуха
приоткрывает дверь и я просто врываюсь в квартиру:
- Мамаша, извините, где телефон? - и уже вижу его сам, звоню на
Зубовскую, в секретный спецотдел Центрального телефонного узла: -
Дежурный? Пароль "Защита", заказ - Шамраев. Срочно: номер 244-12-90 с кем
соединен? Только в темпе!
До тех пор, пока вы не положили трубку на рычаг, телефон, с которого
вам звонили, не отъединяется, так устроена вся телефонная связь в Москве,
и это дает надежду "зацепить", запеленговать, откуда только что позвонили
"племяннику". Конечно, плохо, что я ее спугнул, конечно, плохо, что не
удалось затянуть разговор и узнать еще хоть что-то или хотя бы, жив этот
Белкин или нет, и плохо, что исчез племянник, но зато ясно одно: племянник
в этом деле! Племянник, боксер и какой-то старик - все связаны с делом
Белкина, каждый из них должен знать, где он.
Сегодня на руках у московской милиции три фото: Белкина, Гридасова и
Акеева. Боксер - это Акеев, а "Старик", следовательно, - новая кличка
Гридасова. Я пробую представить, выдумать, вообразить, кто же это звонил
сейчас "племяннику". "Катюха сказала: сегодня МУР по всей Москве роздал
фото боксера и старика". Значит, где-то в милиции какая-то Катя работает
на преступников. Красота! Не успеешь шагу ступить, а они все знают! Но
где? В каком отделении милиции эта "Катюха"?..
Ну, что они телятся, эти телефонные техники?
И словно в ответ на мои мысли, в трубке звучит:
- Вы слушаете? Номер 244-12-90 соединен с телефоном-автоматом у метро
"Университет". Отключать?
Телефон-автомат? Конечно, звонил профессиональный человек, такую не
подхватишь на простой крючок.
- Отключайте, - говорю я. - А номер 244-12-90 переведите на кнопку.
"Перевести на кнопку" на нашем сленге значит поставить на
прослушивание и магнитофонную запись всех разговоров, а также фиксировать,
откуда этот номер будут набирать.
- У вас есть санкция? - спрашивает меня дежурный секретного отдела.
- Считайте, что есть. У меня чрезвычайные полномочия от Генерального
прокурора. Я веду дело по заданию ЦК.
- Это все хорошо, но без санкции Петровки...
Недослушав, я бросаю трубку. С этими мудаками нечего терять время. Я
плетусь в квартиру Долго-Сабурова. Сержанты еще караулят лежащую на
тумбочке телефонную трубку, смотрят на нее издали в упор, словно она может
взорваться. Я подсаживаюсь к телефону и набираю первый номер - Петровку,
отдел Светлова.
- Дежурный старший лейтенант Красновский слушает! - звучит на том
конце провода.
- Это Шамраев. Где Светлов?
- Подполковник Светлов в Дежурной части на связи с гостиницей
"Пекин", товарищ Шамраев. Он вам срочно нужен?
- А что там, в "Пекине"?
- Объект вроде просыпается.
- Ясно. А где Пшеничный?
- Пшеничный здесь, в дежурной комнате, разбирается с двойниками
поданных в розыск.
Понятно, Пшеничному все время достается самая черная работа, взвалил
я на него действительно, как на лошака. Сейчас несколько тысяч фотографий
Белкина, Акеева и Гридасова находятся на руках у московской милиции,
сотрудников ГАИ и так называемых работников агентурной службы - стукачей,
тайных осведомителей, барменов в злачных местах типа пивного бара в
Сокольниках или на углу Пушкинской и Столешникова. И можно представить,
сколько людей, подозрительно похожих на разыскиваемых лиц, задерживают
сейчас на всех вокзалах, постах ГАИ, на улицах и в ресторанах и свозят на
Петровку к Пшеничному для проверки документов и достоверного опознания.
Конечно, рядом с Пшеничным сейчас должна сидеть Айна Силиня, художник
Синицын и вахтер Сытин.
- А что из Риги? От Барона?
- Оттуда звонили, что подполковник Барон выехал в Юрмалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48