– Его люди вытеснили оттуда моего зятя, и сделали это не очень вежливо, – сказал он, имея в виду Рассела Брофи, который возглавлял в Калифорнии офис информационной службы Рэйгена. – Парень после этого оказался в больнице.
– Ты не должен обижаться, Джим, – сказал я с легким сарказмом. – Было время, когда и ты прибегал к таким методам – когда работал начальником распространения в газете «Геральд и Экзэминер». И небезуспешно, насколько я знаю.
Рэйген отмахнулся поначалу, но затем, словно о чем-то вспомнив, ухмыльнулся:
– Да, этот кретин попытался перейти мне дорогу в ряде мест – в Калифорнии и еще кое-где на Западе. Он держит большую конюшню в Лас-Вегасе. Пришлось наглядно показать ему, кто есть кто... Впрочем, некоторые парни из Лас-Вегаса тоже пользуются услугами моей службы.
– Послушай, – сказал я. – Мне кажется, ты должен серьезно подумать о продаже своей фирмы. Тебе сколько лет? Шестьдесят пять? Ты можешь спокойно уйти на отдых, получить у Синдиката причитающиеся тебе деньжата и открыть для своих сыновей какой-нибудь легальный бизнес.
Лицо Рэйгена стало пунцовым, он сжал руками подлокотники своего кресла.
– Мой бизнес вполне законный. Геллер! Но он перестанет быть таковым, если эти подонки станут моими партнерами. Ты думаешь, Гувер спокойно будет взирать на это? Шайка уголовников управляет общенациональной службой информации о бегах и скачках! Об этом сразу же станет известно агентам ФБР...
– Но тебя-то это не будет касаться. Я же не предлагаю тебе заниматься бизнесом вместе с ними. Я сказал: продай им свою фирму, возьми их баксы и умывай руки. Ты свое дело уже сделал.
Его лицо вновь обрело прежний слегка розоватый цвет, но губы оставались плотно сжатыми; почти не разжимая их, он вполголоса спросил:
– По-твоему, я уже старик, Нат?
– Ты не становишься моложе – так же, как, впрочем, и я. Но ты достаточно богат. Черт возьми, если бы у меня была десятая часть того, чем владеешь ты, я бы не работал ни одной минуты.
На его лице появилось некое подобие улыбки.
– Чепуха, Геллер. Ты любишь свою работу.
– Я люблю обедать, Джим. Не работая, я бы не мог этого делать.
– Ты любишь свою работу, ты не можешь сидеть без дела. На что ты будешь тратить свое время, дружок, если останешься без своей работы? Куда отправишься, чем займешься?
– Я еще не думал об этом, – ответил я неуверенно.
– Ты умрешь за работой, точно так же, как и я. Клянусь всеми святыми, я не собираюсь отдавать свое дело в руки этой сицилийской шпаны. Так ты готов мне помочь или нет?
Честно говоря, я бы предпочел остаться в стороне. То, что Рэйген называл дружбой, было скорее дружеским знакомством и не более. Однако у него была племянница по имени Пегги. О ней я расскажу позже. Тогда-то вы поймете, почему я сказал:
– Хорошо, я буду твоим телохранителем. Или же выделю тебе двух своих сотрудников. Признаюсь, мне не очень хотелось бы, чтобы вокруг меня свистели пули. И умирать мне что-то еще не хочется, особенно за работой.
И тем не менее два месяца спустя в жаркий июньский день около шести часов пополудни я сидел в черном «форде», двигавшемся вслед за голубым «Линкольном Континенталем» Рэйгена по Стейт-стрит. Незадолго до этого мы вышли из офиса Рэйгена на 431-й Саут Деаборн; было жарко и душно, и одежда липла к нашим телам. Лишь несколько человек на улице были в костюмах, а потому мы выделялись из толпы. Рэйген, одетый как всегда в свой светло-коричневый костюм, при галстуке желто-зеленого цвета и в шляпе, выглядел невозмутимым; казалось, жара его не берет. Другим его я и не видел, за исключением того дня в моем офисе.
Когда мы дошли до автостоянки, миновав пару кварталов, Джим сел в свой автомобиль один (раз в неделю его личный охранник, водитель грузовика на ипподроме, получал день отдыха, и сегодня был как раз тот день). Мы же – я и Уолт Пелитер, бывший полицейский из отдела борьбы с карманными кражами, как и большинство моих сотрудников, – сели в машину сопровождения. Уолт – за руль, я с карабином в руках и со старым другом, девятимиллиметровым автоматическим пистолетом под мышкой, сел рядом.
Примерно минут пятнадцать мы двигались совершенно спокойно. Мы проехали когда-то шикарный район Леви, славившийся роскошными салонами и разноцветной рекламой, где сегодня осталось несколько захудалых баров да пустые автостоянки, заросшие сорняком, и направлялись по Стейт-стрит на юг. Наш путь лежал в Беверли, в респектабельный район, один из тех, где селились состоятельные американцы. Рэйген и его семья жили там на 107-й Сили, в просторном двухэтажном особняке, перед которым простиралась широкая лужайка. Последние два месяца в комнате, расположенной над гаражом, постоянно жил Уолт Пелитер.
Но по дороге в Беверли нам пришлось оказаться далеко не в лучшем районе города. Это были негритянские кварталы, которым можно было дать одно название – трущобы. Мы были на западном конце Саут-Сайд Бронзевилля, и черные лица, провожавшие взглядами шикарный лимузин Рэйгена, не казались нам приветливыми.
В 20 – 30-х годах покойный брат Рэйгена, Фрэнк, возглавлял прославившуюся жестокостью уличную банду «Кольты Рэйгена». А сформировалась она, как и большинство уголовных банд в те годы, на базе бейсбольной команды. Фрэнк, который был одним из сильнейших игроков, предложил местному отделению Демократической партии услуги своей команды. Они собирали для партии голоса избирателей, действуя в такой же силовой манере, как и Джим Рэйген, навязывавший читателям газету «Трибюн», а затем «Геральд и Экзэминер».
Насколько мне было известно, Джим никогда не имел отношения к «Кольтам», и все же холодок пробежал у меня по спине, когда мы въехали в этот негритянский квартал, где в 1919 году «Кольты» спровоцировали крупнейший в истории города межрасовый конфликт. Помню, один из членов этой банды публично высмеял мягкотелость куклуксклановцев, назвав их «поклонниками черномазых». На улице, по которой мы сейчас проезжали, еще не в таком далеком прошлом велась настоящая охота за чернокожими; в них стреляли без предупреждения, их дома поджигали и взрывали, их лавки и магазины грабили. Затем ареной ответных акций стал ухоженный белый квартал – тот, куда мы направлялись, – когда чернокожие ветераны мировой войны, взяв в руки оружие, устроили там побоище со стрельбой в прохожих, с переворачиванием автомобилей, с разгромом кафе и магазинов. За четыре дня было убито двадцать белых и четырнадцать чернокожих. Около тысячи человек с той и другой стороны были ранены. Мой отец, который никогда не имел ничего общего с расистами, рассказывал мне эту историю много раз. Он всегда приводил ее в качестве примера жестокости людей по отношению друг к другу. Впоследствии я и сам имел возможность видеть подобное не раз.
Бронзевилль, по которому мы двигались, производил настолько убогое впечатление, что, казалось, упомянутые мною погромы происходили здесь не несколько десятилетий назад, а на прошлой неделе. Двери и окна некоторых магазинов были заколочены досками, как будто времена Великой депрессии отсюда и не уходили. Для многих, проживающих здесь так наверное, и было. Редко попадались работавшие парикмахерские, прачечные, аптеки. Тротуары были полны разгоряченными, вспотевшими чернокожими в основном мужчинами. Места для парковки машин были пусты. Это был бедный квартал. Машины проезжали здесь, не останавливаясь.
Мы же были вынуждены сейчас притормозить. Меня нельзя назвать расистом, но, когда в районе, подобном этому – бедному, негритянскому, – моя машина вынуждена останавливаться у светофора, я чувствую себя не в своей тарелке. В душе я поблагодарил Бога за то, что со мной в эту минуту был многозарядный карабин.
Впереди перед нами, подчиняясь красному сигналу светофора, остановился серый «бьюик седан». Затем видавший виды зеленый грузовик, кузов которого был закрыт желто-коричневым брезентовым тентом, проехал справа от меня и Уолта и тоже стал замедлять ход. Я привстал со своего сиденья.
– Видишь этот грузовик, – сказал я, указывая рукой. Мне пришлось повысить голос, так как в этот момент недалеко от нас, влево от Стейт-стрит, с грохотом проносился поезд надземки.
– Чего? – сказал Уолт.
Уолту было около пятидесяти лет, у него была крупная мешковатая фигура и сонное флегматичное выражение лица. Но, несмотря на это, он был проворным парнем с острым нюхом и железной хваткой.
– У него нет номеров, – крикнул я.
Уолт напрягся, прильнув к рулю.
– Они останавливаются рядом с Рэйгеном!
И в самом деле, вместо того чтобы проехать дальше до перекрестка, где стоял серый «седан», грузовик остановился как раз напротив «Линкольна».
Брезентовый полог, закрывавший кузов грузовика, раздвинулся у его левого борта, и в открывшейся щели показались два винтовочных ствола. Лучи заходящего солнца блеснули на их темной стали, словно подмигивая нам.
– Проклятье! – выкрикнул я, выскакивая из машины с карабином в руках, направляя его в сторону грузовика, чтобы открыть огонь. Но чертов карабин молчал! Я и не подозревал, что эта штука может дать осечку. Так или иначе, курок карабина не двигался. Я знал, что оружие было заряжено; карабин был не мой, он принадлежал Биллу Тендлару, одному из моих людей, которого я в тот день подменил. Однако я сам проверял карабин, он был заряжен, когда я выходил из офиса...
Знойный послеполуденный воздух разорвали выстрелы. Но это были выстрелы не моего карабина, не моего. Это два черных ствола, выглядывавшие из-за брезентового тента, палили по машине Рэйгена. Пули вгрызались в металл, вырывая его с клочьями, однако звука разрывов почти не было слышно; их заглушал грохот надземки.
Впереди, на перекрестке, светофор мигнул зеленым глазом, однако серый «седан», стоявший впереди автомобиля Рэйгена, не трогался с места. То ли его водитель был перепуган до смерти (хотя в таком случае он должен был быстрее нажать на газ и улепетывать), то ли с ним что-то случилось, я сказать не мог. Я смог только выкрикнуть: «Мразь, подонки», подбежать к грузовику и, выхватив на бегу свой автоматический пистолет, открыть огонь по тем, кто прятался за этим проклятым брезентом.
Один из стволов повернулся в мою сторону, ведя по мне ответный огонь. Я бросился на землю, и в этот момент посыпались осколки ветрового стекла нашего «форда», в который попали предназначавшиеся мне пули. Я стал отползать влево по встречной полосе движения к тротуару, рискуя попасть под колеса двинувшегося навстречу потока автомашин. Несмотря на грохот надземки, я услышал скрип тормозов, подумав, что было бы совсем некстати распрощаться с жизнью в такой момент и подобным образом. Но, кажется, я все еще был жив; перекатываясь по встречной полосе, я продолжал двигаться в сторону тротуара. Но в этот момент выглядывавшие из-за брезентового кузова грузовика стволы выпустили очередную порцию свинца в израненный бок некогда шикарного рэйгеновского лимузина. Я услышал крик, это был голос Джима.
Я тоже закричал, грязно ругаясь, вскочил на ноги и вновь открыл огонь из своего автоматического пистолета. Уолт, покинув «форд», тоже палил из своего револьвера по грузовику. Водители двигавшихся автомашин наконец догадались остановиться, и я, оставшись один на пустой левой полосе движения, стоял, широко расставив ноги, и, сжимая двумя руками свою пушку, посылал выстрел за выстрелом в сторону зеленого грузовика. Один из стволов вновь повернулся своим дулом ко мне. Я не смог четко разглядеть человека, державшего винтовку, он стоял в глубине грузовика, на нем была белая тенниска, но его винтовка четко была нацелена на меня. Я вновь нырнул вниз и стал откатываться к тротуару.
Следующий выстрел просвистел у меня над головой, разбив окно аптеки, расположенной на углу улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45