– Как твоя старая подруга Вирджиния Хилл.
– Между прочим, она сейчас снова в городе.
– Что? – От удивления я привстал на кровати.
– Она сейчас в городе. Гостит у своего друга. Как его звали? Кажется, Джо Эпстейн. Они, представь, по-прежнему дружны, после стольких лет.
– Ты это все услышала от нее?
– Да. Мы обедали с ней вместе в прошлую пятницу. Она зашла проведать меня.
– Она пришла проведать тебя! – Я схватил ее за руку. – Расскажи мне об этом.
– Ой! Ты делаешь мне больно.
– Извини, – сказал я. – Расскажи мне о вашей встрече.
– Да, в общем, рассказывать не о чем. Она позвонила мне в офис. Я видела ее за все эти годы всего лишь несколько раз. Она продолжает поддерживать тесные контакты со своими здешними подругами.
– Что она хотела?
– Вместе со мной пообедать! Нат, что здесь такого?
– Она спрашивала у тебя что-нибудь о твоем дяде? Например, о его дневном распорядке?
– Нет, – сказала Пег, несколько смутившись. – Зачем ей это?
– Разговор каким-нибудь образом касался твоего дяди?
– Да. Она спросила, как идет его бизнес.
– Что она спрашивала о его бизнесе?
– Ну, к примеру, как сегодня обстоит дело со службой информации о скачках и бегах. Я сказала, что у дяди все идет отлично, и мы закончили разговор на эту тему.
– И больше ничего?
– Нет.
– Ты уверена?
– Да, я уверена, Нат...
– Хорошая девочка. Помнишь, я тебе когда-то говорил, что Эпстейн был бухгалтером у Гузика?
Она потерла рукой щеку, в ее глазах появилось беспокойство.
– О... Я забыла об этом... Я с тех пор не видела Эпстейна. Я и о Вирджинии не вспомнила, пока она не позвонила. Я никак не думала... Ты думаешь, она пыталась вытянуть у меня информацию о дяде для Гузика? Нат, ты же не думаешь, что я каким-то образом способствовала тому, что они выбрали именно этот день для покушения на дядю Джима?
– Если ты точно не говорила о распорядке его дня, то нет. Если же ты об этом говорила, то тогда... да.
– Я ничего такого не говорила. – На секунду она задумалась, очевидно вспоминая весь свой разговор с Хилл. Затем твердо сказала: – Нет, я не говорила ей об этом.
– Прекрасно. Держись от нее подальше. Я же предупреждал тебя раньше, и, надеюсь, мне не придется повторять снова: она испорченный человек.
Пег нахмурила брови, опять о чем-то задумавшись, затем сказала:
– Мне кажется, что это доказывает то, о чем мы говорили.
– Что?
– Что за всем, что случилось с дядей Джимом, стоит Гузик.
– Не обязательно. Он не единственный, с кем контактирует сеньора Хилл. Ты в курсе карьеры своей бывшей наставницы?
– Да. Об этом много писали в газетах. Она выступает в роли царицы бала на разного рода приемах, хозяйкой больших вечеринок с участием знаменитостей в Нью-Йорке и Голливуде, в курортных местах на Солнечном побережье.
– Ты когда-нибудь бывала на одном из этих приемов?
– Нат, я даже никогда не была в Голливуде.
– Это чудесное место. Все дома там склеены из картона, и ты можешь пройти через любую стену.
– Я тебе не верю. Ты все стараешься опошлить. Для меня это – легендарная страна.
– Ты по-прежнему думаешь о карьере актрисы?
– Нет. Я давно рассталась с этими мечтами. А вот Джинни снималась в кино.
– Действительно? Я, должно быть, пропустил это событие.
– Да. Это была ее единственная роль. Правда, маленькая.
– Как ты думаешь, где она берет деньги?
– Эпстейн и другие ее приятели. У нее одно время был еще один поклонник – майор Риддл.
Я кивнул:
– Он владеет Плантэйшн-клубом в Молине. Довольно веселое место для любителей азартных игр.
– У нее все отлично, – сказала Пег, все еще озабоченная мыслями о том, что ее старая подруга могла использовать ее в своих целях.
– У нее в последнее время был другой сладкий папочка, – сказал я, – парень по имени Джо Адонис. Она прищурила глаза:
– Он кто? Гангстер?
– Да уж не греческий бог! Она живет на деньги дельцов уголовного мира, моя крошка. Таких, как Эпстейн и Риддл, которые связаны друг с другом игорным бизнесом, а также парней вроде Адониса, которые имеют прямое отношение к заказным убийствам и торговле героином.
Ее глаза округлились.
– Значит, очень может быть, что Джинни добывала информацию для Гузика.
– Совсем не обязательно. Адонис заправляет на Восточном побережье, а Вирджиния Хилл много лет находилась именно в Калифорнии. Участие в киносъемках, организация приемов... Она выполняет роль связного, посыльного у гангстеров. Мотается между Нью-Йорком, Чикаго и Голливудом с кучей денег. Это не секрет.
– Тогда... Она могла действовать в интересах этого Багси Сигела, когда пришла ко мне.
– Вполне возможно, если она его знает. Скорее всего, она с ним знакома, так как этот парень возглавляет на Западном побережье филиал развернутой гангстерами информации о бегах и скачках. Когда я говорю о гангстерах, я не только имею в виду местное отделение Синдиката на Западном побережье. Я также имею в виду гангстеров с Восточного побережья... А там есть крутые ребята, которые и Гузика заткнут за пояс.
– Ты должен выяснить, Нат.
– Выяснить что?
Она сжала руку в кулак.
– Кто из них – Сигел или Гузик – попытался убить моего дядю!
– По большому счету это не имеет принципиального значения.
– Как ты можешь говорить подобные вещи?
– Да, именно так. Твой дядя должен продать свою фирму, чтобы остаться в живых. Если он не захочет этого сделать, его обязательно убьют, – если Сигел не достанет его, то в конце концов его достанет Гузик.
– Ты хочешь сказать, что дядя Джим в любом случае проиграет?
– Нет, отчего же. Он сможет выиграть – и много! Он уже миллионер. Он выиграет, если продаст свое дело Гузику за большие баксы и уйдет на покой.
– Ты тоже не стал бы бороться за свой бизнес, если бы тебе угрожали?
– Если бы я был шестидесятипятилетним миллионером, не стал бы!
По ее глазам было видно, что какая-то мысль не дает ей покоя. Она сказала:
– Ты знаешь, Вирджиния все еще в городе...
– Держись подальше от нее...
– Она всегда была моей подругой. Я не могу поверить, что она хотела использовать меня в каких-то... криминальных целях.
– Да, трудно себе представить, что Вирджиния Хилл может использовать кого-то в криминальных Целях.
Мое замечание вызвало у нее улыбку.
– Почему я люблю тебя? – спросила она, продолжая улыбаться.
– Наверное, все дело во мне?
– Посмотрим, – сказала она, и ее маленькая нежная ручка проскользнула под мое одеяло.
– Дохлый номер, – сказал я. – Ты вряд ли найдешь там что-нибудь интересное!
– О? А это что?
Она легла на меня и захватила своими губами мои губы. И я сказал всем клеткам своего тела: просыпайтесь! Мы еще полны сил. Руками я обхватил ее маленькие плотные ягодицы и крепко прижал к себе. Затем она чуть-чуть приподнялась, и я вошел в нее. Я не могу передать свои ощущения словами. Это было божественно.
– Мне, наверное, надо что-то использовать, – сказал я, продолжая движения.
– Ничего не надо, – простонала она. – Ты женишься на мне, если я забеременею.
– Я могу это сделать и без этого, – сказал я.
Потом мы ничего не говорили. Мы наслаждались друг другом. Эта чертовка все-таки растормошила меня, несмотря на сегодняшнюю пальбу, Джейка Гузика, мой визит с резиновой дубинкой к Тендлару, гангстера с раскроенным черепом у меня в номере. Но теперь все это не волновало меня. Я парил в небесах...
Глава 8
Во вторник после полудня, примерно в половине четвертого, Друри заехал за мной в офис. Он приехал в автомобиле без полицейских опознавательных знаков, и мы направились на юг на Стейт-стрит в Бронзевилль. Мы остановились в том же квартале, где за сутки до этого на Рэйгена было совершено покушение, и припарковали машину недалеко от той самой аптеки с выбитым окном. Сейчас окно наспех было забито картонным щитом. Темнокожие прохожие бросали на нас враждебные, подозрительные взгляды: несмотря на то, что наш автомобиль не имел полицейской атрибутики, всем было очевидно, что мы «фараоны». Друри повел меня в одну из местных пивных.
Она размещалась в кирпичном здании с обшарпанными и потемневшими стенами. На них виднелись следы содранных афиш и предвыборных плакатов, на обрывках которых все еще можно было разобрать слова «судья», «член городского совета», «мэр». Выше, чуть ли не на полстены, красовалась реклама кока-колы с призывом отведать этого напитка с неповторимым вкусом. Еще выше деревянными красными буквами было выведено название самого заведения – «Хай лайф». У входа на деревянном ящике сидел мальчишка-негр лет десяти. На нем были шляпа-котелок, клетчатая рубаха и широкие коричневые брюки. На столике перед ним были разложены мешочки с земляными орехами. На ценнике карандашом было выведено: пять центов. Я выбрал один из мешочков, протянул торговцу десятицентовую монету и подождал, пока он даст сдачу.
Мы вошли: Друри впереди, я за ним. Внутри было темно – это относилось как к освещению, так и к клиентам заведения. Я сразу понял – по тому, как головы сидевших в баре повернулись в нашу сторону, – что мы с Друри были первыми белыми, которые переступили порог этого заведения. Слева от нас тянулась стойка бара, у которой находилось человек десять; справа располагались столики со стульями, в это время они были пустыми. В конце зала была эстрада для оркестра и маленькая танцевальная площадка. Музыкантов в этот момент в зале не было. Местные темнокожие завсегдатаи молча рассматривали нас, двух белых парней, так неожиданно возникших здесь.
Бармен был высоким, долговязым, лысым мужчиной в черной рубахе. Сзади него, вдоль стены, выстроились в несколько рядов картонные ящики с пивом. Сверху на них были поставлены несколько бутылок виски. Стоявшие у стойки пили пиво – прямо из горлышек холодных, запотевших бутылок.
В дальнем углу пивного зала, рядом с местом для оркестра, за столиком сидел сам Сильвестр Джефферсон – негр-полицейский, известный под именем «Террора Саут-Сайда» или же «Питера-Двухстволки». Его боялись и уважали в Бронзевилле; впрочем, в этом квартале это значило одно и то же. Я знал его немного. Он служил в полиции с середины 30-х годов, между нами за это время было несколько незначительных стычек.
Пит был негром приятной наружности, но его округлое лицо почти всегда имело несколько угрюмое или же печальное выражение. Внешне он чем-то походил на знаменитого боксера Джо Луиса. Он носил щегольские усики в виде небольшого прямоугольника над верхней губой, был плотного телосложения и, возможно, чуть-чуть полноват. Но это не бросалось в глаза. На нем была белая сорочка, песочного цвета костюм и широкий полосатый галстук. На столе, рядом с откупоренной бутылкой пива и наполовину наполненным бокалом, лежала широкополая шляпа.
Он слегка улыбнулся, как только мы приблизились к нему, привстал, приветствуя нас, и жестом предложил сесть. Друри, сказав «привет», отправился к бару за пивом для всех нас. Мы с Питером обменялись рукопожатиями. Его пиджак был расстегнут, так что выглядывали два нагана, висевшие с обоих боков на перекрещенных ремнях.
– Это, Пит, самые большие револьверы из всех, которые я когда-либо видел, – сказал я, усаживаясь за стол. Он ухмыльнулся и, вытащив наганы, положил их перед собой. Оба револьвера были никелированными, и, хотя света в зале, где мы сидели, было явно недостаточно, на их металлической поверхности заиграли серебристые блики. Один из револьверов имел перламутровую рукоятку и шестидюймовый ствол, другой – коричневую рукоятку и трехдюймовый ствол.
– Ты по-прежнему таскаешь свою девятимиллиметровую рухлядь? – спросил он, откинувшись на спинку стула.
– Увы, да, – ответил я. – Сентиментальная привязанность.
Он прищурил глаз и направил указательный палец в мою сторону:
– Плохая примета. Это тот самый пистолет, из которого твой отец выстрелил в себя?
– Да.
– Ты носишь его, чтобы быть уверенным, что сам не воспользуешься своей пушкой с такой легкостью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45