За ним дома повыше, колокольни и купола церквей. Издали - похоже на родной город.
Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Ленивая улица - так ее испокон века кличут. Вряд ли потому, что на ней жили ленивцы или лентяи - просто, течет эта улица лениво, чуть изгибаясь, как речка.
На первом же заборе Удалов увидел свежую табличку. Белую, с черной строгой надписью: «Ул. Трудящаяся».
Еще одно различие, подумал Удалов. И внутренне согласился - пожалуй, давно пора переименовать, а то приезжают туристы, иностранные делегации, могут составить превратное представление о характере гуслярцев. Надо будет и у себя поднять вопрос.
Поперек улицы висел широкий красный транспарант. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»
Удалов и против такого призыва не возражал. К этому всегда надо стремиться.
Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. И этому Удалов нашел объяснение: видно, бывают здесь с масляной краской перебои, а тут завезли зеленую, приятную для глаза, вот обыватели и покрасились. Мысль о том, что заборы покрашены, чтобы радовать глаз проезжающего после охоты начальства, ему в голову не пришла.
Тротуаров нет - пыльные тропинки среди пыльных лопухов. Тут у вас отставание, - подумал Удалов. Мы это все в позапрошлом году замостили. Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий в двух одинаковых рисунках. Вот и ломаешь голову - на одной стул с длинной ножкой, а на второй с короткой, на одной три птицы летят, на второй - четыре.
На пересечении бывшей Ленивой улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался «Проспектом Бескорыстия», стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме с громадным снопом, который она прижимала к груди, как доброго молодца. Над ней надпись: «Завалим родную Гуслярщину хлебами!»
Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.
Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов. Так короче выйти к Горной. Мимо рынка, задами артели инвалидов.
Он свернул в проход: сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.
Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Единственная разница - там дыра как дыра, а здесь над ней небольшая надпись: «Проход воспрещен».
Тут Удалов увидел, как из прохода вылезает парнишка с соломенным веником в руке. Лицо вроде знакомое. Парнишка даже кивнул Удалову, и Удалов ему кивнул. Потом сообразил: вчера только его видел - длинноволосым рокером - младший брат Гаврилова! Но этот парень был коротко подстрижен, почти под нуль, а вместо кожаной куртки серый пиджачок. Вот и не узнал сразу.
Осмелев, Удалов тоже преодолел дыру и оказался на рынке.
С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.
На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные. Там картошка одна к одной, отборная, рассыпчатая, кочаны крепкие, белые. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки, да груши, персики, и хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина, и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут же гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы... нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенной кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами - те привозят на гуслярский рынок лучшее в мире масло, да с исландцами - кто лучше их засолит селедочку?
Эти мысли пронеслись в голове Удалова, вызвав обычный образ обычного гуслярского рынка и даже вызвали слюноотделение. Но параллельная действительность предстала совсем иной.
Картофельный и свекольный ряды были пусты, если не считать одной женщины, что торговала семечками. Удалов подошел к ней, спросил:
– Попробовать можно?
Та пожала плечами.
Удалов взял семечко - было оно горелым и пересушенным.
– Плохо, - сказал он.
– Скажи спасибо, что такое есть.
Удалов направился мимо пустых прилавков, где не видно было ни кокосов, ни яблок, к мясному павильону, но увидел над ним яркий плакат: «Выставка-продажа веников».
И в самом деле - внутри торговали вениками, шибко торговали, люди в очереди стояли. А мяса не было и в помине.
«В неудачный день я попал», - подумал Удалов. Он взглянул на прилавки, где обычно продавали молоко, сметану и творог.
Там стоял одни мужик мрачного вида, перед ним - банки.
– Что есть? - спросил Удалов, полагая, что масло и сметана таятся под прилавком.
– Как что? - удивился мужик. - Не видишь, что ли? Банки.
– Пустые?
– А тебе полные, что ли, подавай?
– Понял, - сказал Удалов и пошел дальше. Присмотрелся к очереди за вениками, нашел в ней знакомые лица. Даже возникло желание - купить веник Ксюше. Правда, дома веник есть, но раз все стоят, очень хочется встать. Это атавизм, понял Удалов, превозмогая себя. Атавизм, оставшийся с тех времен, когда еще был дефицит. Это надо выдавливать из себя по капле, - так, кажется, учил писатель Чехов.
Удалов ничего на рынке не приобрел. Но от этого проголодался. Вроде бы обедать рано, но когда видишь, что пищи вокруг нет - начинает мучить голод. Удалов не стал заходить в музей рынка, что стоял на месте кооператива «Розы и гвоздики», а поспешил к выходу. Там, направо от входа, есть столовая «Пышка», славная столовая, сытная, недорогая, на семейном подряде Муссалимовых.
У выхода Удалов нагнал знакомого провизора Савича. Савич нес два веника.
– Никита! - позвал Удалов. - Ты почему не на службе?
Это он так сказал, в шутку.
– Что? - Савич испуганно оглянулся. - Я имею бюллетень!
Но тут узнал Удалова и оттаял.
– Чего пугаешь? - сказал он. - Так и до инфаркта довести недолго. Я уж решил, что дружинник.
Лицо у Савича было потное, мучнистого цвета. Свободной рукой он стянул с лица шляпу и начал вытирать ею лоб и щеки.
– Прости, - сказал Удалов. - Я и не подумал, что тебя испугаю. Вижу ты - вот, думаю, хорошо, родную душу встретил. Ты веники покупал?
– Вот, выкинули, - сказал Савич.
– Хорошие веники, - вежливо сказал Удалов. - А как вообще жизнь?
– Ты же знаешь, что жизнь отличная, лучшая жизнь, - сказал Савич странным, срывающимся голосом.
– Это правильно, - сказал Удалов. - В утренних забегах участвуешь?
– Ты что имеешь в виду? - насторожился Савич.
Они уже вышли с рынка и остановились.
– Так, к слову пришлось, - сказал Удалов, поняв, что опять проговорился.
– Корнелий Иванович, - сказал вдруг Савич. - Тебе направо, мне налево. Нехорошо, если нас вместе увидят.
– Чего в этом плохого?
– Не хочешь - как хочешь, - сказал Савич уныло. - Только учти - у меня бюллетень. Все по закону. И за Ванду я не обижаюсь.
– А что с Вандой? - спросил Удалов.
– С Вандой? Ты еще спрашиваешь? - лицо Савича было трагическое, вот-вот заплачет.
– Ну, привет ей передавай, - сказал Удалов. Пора прощаться, пока не наговорил еще чего лишнего.
– Ей? Привет? От тебя?
Савич повернулся и побежал прочь, волоча за собой два веника, как ненужный букет.
Надо срочно поговорить с самим собой, решил Удалов. Без этого тайны только накапливаются.
Поэтому он повернул направо. В сторону Пушкинской улицы.
Прошел под плакатом, натянутым над улицей: «Хозяйство должно быть хозяйственным!» Не понял его, посмотрел направо, где должен был стоять кооператив «Пышка». Кооператива там не было. На месте вывески - скромная надпись: «Прокат флагов и лозунгов».
Прохожих на улице было немного, некоторые лица знакомые, с ними Удалов по инерции раскланивался. Люди кланялись в ответ, но кое-кто при виде его прятал глаза долу и спешил мимо с опущенной головой.
Тут должен быть гастроном, сказал себе Удалов. Зайду, куплю своему двойнику что-нибудь. Ведь неудобно в гости сваливаться без подарка. Икорки возьму, шампанского - впрочем, неизвестно, что здесь есть, чего нет. Возьму, что есть.
Витрина гастронома обрадовала Удалова. Наконец-то все вернулось на свои места. Она почти такая же, как в родном Гусляре. Грудой лежит посреди витрины бычья туша, по бокам поленницами разные колбасы, за колбасами разделанная осетрина и лососина. Именно лососина Удалова и обрадовала, потому что такой розовой и крупной он давно не видел. Значит, с рынком ложная тревога - второй Гусляр кое в чем нас даже обогнал.
Удалов вошел в магазин и удивился его пустынности. Смотри-ка, сказал он себе: свято здесь соблюдают рабочее время. Даже домашние хозяйки по магазинам в рабочее время не ходят. А может быть, здесь разработана всеобщая система доставки товаров на дом?
Удалов подошел к рыбному отделу. Но на прилавке не обнаружил ни лососины, ни осетрины. Даже шпротов не было.
– Девушка! - позвал он продавщицу, что вязала в углу.
– Чего? - спросила она, поднимая голову.
Господи! - понял Удалов, это же Ванда Казимировна, жена Савича, директор универмага.
– Вандочка! - воскликнул Удалов в большой радости. - Ты что здесь делаешь?
– Корнелий? - Ванда отложила вязание. И замолчала, глядя враждебными глазами.
– У тебя неприятности? - спросил Удалов. - Я сейчас Никиту встретил на рынке, он веники покупал. Я его про тебя спросил, а он мне ничего не рассказал.
– И что же прикажете рассказывать? - спросила Ванда.
Она осунулась, выглядела лет на десять старше, глаза тусклые.
Удалов осознал: беда. Каждый торговый работник живет под угрозой ревизии. У нас в Гусляре милиции и общественности пришлось потрудиться, прежде чем всех торговых жуликов разогнали. Но Ванда! Ванда всегда честной была! Ее универмаг первое место в области занял! И хор продавщиц в Москву выезжал!
Здешняя Ванда была совсем другой. Может, согрешила? Человек слаб...
– Чего вам надо, Корнелий Иванович? - спросила Ванда.
– Я там на витрине лососину видел, - сказал Удалов. - Ты мне не свешаешь грамм триста?
– Что? - тихо спросила Ванда. Так, словно Удалов сказал неприличное слово, к которому она не была приучена.
– Грамм триста, не больше.
– И, может, еще осетрины захотел, провокатор? - спросила Ванда угрожающе.
– Кончилась, да? - спросил Удалов миролюбиво. - Если кончилась, я понимаю. Но ты мне можешь и с витрины снять.
– Слушай, а пошел ты... - и тут Ванда произнесла такую фразу, что не только сама знать ее не могла, но и Удалов лишь подозревал, что люди умеют так ругаться. - Мне терять нечего! Так что можешь принимать меры, жаловаться, уничтожать... Не запугаешь!
– Ванда, Вандочка, но я-то при чем? - лепетал Удалов. - Я шел, вижу продукты на витрине лежат...
– Какие продукты? Картонные продукты лежат, из папье-маше продукты лежат, на случай иностранной делегации или областной комиссии...
Тут Ванда зарыдала и убежала в подсобку.
Удалов стоял в растерянности.
Вокруг было тихо. И тут до Удалова дошло, что немногочисленные посетители магазина, стоявшие в очереди в бакалейный отдел за кофейным напитком «Овсяный крепкий», обернулись в его сторону. Смотрели на него и продавцы. Все молчали.
– Простите, - сказал Удалов. - Я не знал...
И он вышел из магазина.
С улицы он еще раз посмотрел на витрину. И понял, что только наивный взор человека, привыкшего к продуктовому изобилию - скажем, взор бельгийского туриста или жителя нашего, настоящего Гусляра, мог принять эти муляжи за настоящую лососину.
«Ой, неладно, - подумал Удалов. - Пожалуй, хватит гулять по городу. Скорей бы добраться до дома и все узнать у себя самого».
Изнутри к стеклу витрины прижались лица покупателей и продавцов - все смотрели на Удалова. Как голодные рыбки из аквариума.
Удалов поспешил домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258
Вот и первая, куда как знакомая Удалову улица. В нее превращается, вливаясь в город, шоссе. Ленивая улица - так ее испокон века кличут. Вряд ли потому, что на ней жили ленивцы или лентяи - просто, течет эта улица лениво, чуть изгибаясь, как речка.
На первом же заборе Удалов увидел свежую табличку. Белую, с черной строгой надписью: «Ул. Трудящаяся».
Еще одно различие, подумал Удалов. И внутренне согласился - пожалуй, давно пора переименовать, а то приезжают туристы, иностранные делегации, могут составить превратное представление о характере гуслярцев. Надо будет и у себя поднять вопрос.
Поперек улицы висел широкий красный транспарант. На нем белыми буквами: «Превратим наш город в образцовый!»
Удалов и против такого призыва не возражал. К этому всегда надо стремиться.
Заборы были недавно покрашены, красиво, в зеленый цвет. Одинаково. И этому Удалов нашел объяснение: видно, бывают здесь с масляной краской перебои, а тут завезли зеленую, приятную для глаза, вот обыватели и покрасились. Мысль о том, что заборы покрашены, чтобы радовать глаз проезжающего после охоты начальства, ему в голову не пришла.
Тротуаров нет - пыльные тропинки среди пыльных лопухов. Тут у вас отставание, - подумал Удалов. Мы это все в позапрошлом году замостили. Ему было интересно идти и сравнивать. Как на картинке, какие бывают в детских журналах: отыщите десять различий в двух одинаковых рисунках. Вот и ломаешь голову - на одной стул с длинной ножкой, а на второй с короткой, на одной три птицы летят, на второй - четыре.
На пересечении бывшей Ленивой улицы с Торговым переулком, который здесь, как установил Удалов, именовался «Проспектом Бескорыстия», стоял большой деревянный щит на ножках. Щит изображал девицу в народном костюме с громадным снопом, который она прижимала к груди, как доброго молодца. Над ней надпись: «Завалим родную Гуслярщину хлебами!»
Удалов вздохнул: у этих оформителей порой не хватает образования. Они, конечно, хотели как лучше, но получилось неточно.
Здесь надо повернуть налево, вспомнил Удалов. Так короче выйти к Горной. Мимо рынка, задами артели инвалидов.
Он свернул в проход: сейчас перед ним откроется бурная, привычная глазу картина продовольственного рынка.
Удалов обрадовался, углядев дыру в рыночном заборе, точно такую же, как дома. Единственная разница - там дыра как дыра, а здесь над ней небольшая надпись: «Проход воспрещен».
Тут Удалов увидел, как из прохода вылезает парнишка с соломенным веником в руке. Лицо вроде знакомое. Парнишка даже кивнул Удалову, и Удалов ему кивнул. Потом сообразил: вчера только его видел - длинноволосым рокером - младший брат Гаврилова! Но этот парень был коротко подстрижен, почти под нуль, а вместо кожаной куртки серый пиджачок. Вот и не узнал сразу.
Осмелев, Удалов тоже преодолел дыру и оказался на рынке.
С первого же взгляда рынок поразил Удалова. Если где и чувствовалась разница с нашим Гусляром, так это на рынке.
На нашем рынке жизнь кипит. Ближе к дыре должны быть ряды картофельные, свекольные и капустные. Там картошка одна к одной, отборная, рассыпчатая, кочаны крепкие, белые. Дальше ряд фруктовый. Там свои яблоки, да груши, персики, и хурма из экспериментального тепличного хозяйства, поздняя малина, и банки с вареньями, соленьями, маринадами. Тут же гости с юга: узбеки с виноградом «дамские пальчики», грузины с сухим вином и мандаринами, армяне с персиками славной формы и вкуса, индусы с кокосовыми орехами и плодами манго, китайцы... нет, китайцы большей частью в мясном павильоне. Там они торгуют пекинскими утками, мясом трепангов и особенной кисло-сладкой свининой. Рядом с датчанами - те привозят на гуслярский рынок лучшее в мире масло, да с исландцами - кто лучше их засолит селедочку?
Эти мысли пронеслись в голове Удалова, вызвав обычный образ обычного гуслярского рынка и даже вызвали слюноотделение. Но параллельная действительность предстала совсем иной.
Картофельный и свекольный ряды были пусты, если не считать одной женщины, что торговала семечками. Удалов подошел к ней, спросил:
– Попробовать можно?
Та пожала плечами.
Удалов взял семечко - было оно горелым и пересушенным.
– Плохо, - сказал он.
– Скажи спасибо, что такое есть.
Удалов направился мимо пустых прилавков, где не видно было ни кокосов, ни яблок, к мясному павильону, но увидел над ним яркий плакат: «Выставка-продажа веников».
И в самом деле - внутри торговали вениками, шибко торговали, люди в очереди стояли. А мяса не было и в помине.
«В неудачный день я попал», - подумал Удалов. Он взглянул на прилавки, где обычно продавали молоко, сметану и творог.
Там стоял одни мужик мрачного вида, перед ним - банки.
– Что есть? - спросил Удалов, полагая, что масло и сметана таятся под прилавком.
– Как что? - удивился мужик. - Не видишь, что ли? Банки.
– Пустые?
– А тебе полные, что ли, подавай?
– Понял, - сказал Удалов и пошел дальше. Присмотрелся к очереди за вениками, нашел в ней знакомые лица. Даже возникло желание - купить веник Ксюше. Правда, дома веник есть, но раз все стоят, очень хочется встать. Это атавизм, понял Удалов, превозмогая себя. Атавизм, оставшийся с тех времен, когда еще был дефицит. Это надо выдавливать из себя по капле, - так, кажется, учил писатель Чехов.
Удалов ничего на рынке не приобрел. Но от этого проголодался. Вроде бы обедать рано, но когда видишь, что пищи вокруг нет - начинает мучить голод. Удалов не стал заходить в музей рынка, что стоял на месте кооператива «Розы и гвоздики», а поспешил к выходу. Там, направо от входа, есть столовая «Пышка», славная столовая, сытная, недорогая, на семейном подряде Муссалимовых.
У выхода Удалов нагнал знакомого провизора Савича. Савич нес два веника.
– Никита! - позвал Удалов. - Ты почему не на службе?
Это он так сказал, в шутку.
– Что? - Савич испуганно оглянулся. - Я имею бюллетень!
Но тут узнал Удалова и оттаял.
– Чего пугаешь? - сказал он. - Так и до инфаркта довести недолго. Я уж решил, что дружинник.
Лицо у Савича было потное, мучнистого цвета. Свободной рукой он стянул с лица шляпу и начал вытирать ею лоб и щеки.
– Прости, - сказал Удалов. - Я и не подумал, что тебя испугаю. Вижу ты - вот, думаю, хорошо, родную душу встретил. Ты веники покупал?
– Вот, выкинули, - сказал Савич.
– Хорошие веники, - вежливо сказал Удалов. - А как вообще жизнь?
– Ты же знаешь, что жизнь отличная, лучшая жизнь, - сказал Савич странным, срывающимся голосом.
– Это правильно, - сказал Удалов. - В утренних забегах участвуешь?
– Ты что имеешь в виду? - насторожился Савич.
Они уже вышли с рынка и остановились.
– Так, к слову пришлось, - сказал Удалов, поняв, что опять проговорился.
– Корнелий Иванович, - сказал вдруг Савич. - Тебе направо, мне налево. Нехорошо, если нас вместе увидят.
– Чего в этом плохого?
– Не хочешь - как хочешь, - сказал Савич уныло. - Только учти - у меня бюллетень. Все по закону. И за Ванду я не обижаюсь.
– А что с Вандой? - спросил Удалов.
– С Вандой? Ты еще спрашиваешь? - лицо Савича было трагическое, вот-вот заплачет.
– Ну, привет ей передавай, - сказал Удалов. Пора прощаться, пока не наговорил еще чего лишнего.
– Ей? Привет? От тебя?
Савич повернулся и побежал прочь, волоча за собой два веника, как ненужный букет.
Надо срочно поговорить с самим собой, решил Удалов. Без этого тайны только накапливаются.
Поэтому он повернул направо. В сторону Пушкинской улицы.
Прошел под плакатом, натянутым над улицей: «Хозяйство должно быть хозяйственным!» Не понял его, посмотрел направо, где должен был стоять кооператив «Пышка». Кооператива там не было. На месте вывески - скромная надпись: «Прокат флагов и лозунгов».
Прохожих на улице было немного, некоторые лица знакомые, с ними Удалов по инерции раскланивался. Люди кланялись в ответ, но кое-кто при виде его прятал глаза долу и спешил мимо с опущенной головой.
Тут должен быть гастроном, сказал себе Удалов. Зайду, куплю своему двойнику что-нибудь. Ведь неудобно в гости сваливаться без подарка. Икорки возьму, шампанского - впрочем, неизвестно, что здесь есть, чего нет. Возьму, что есть.
Витрина гастронома обрадовала Удалова. Наконец-то все вернулось на свои места. Она почти такая же, как в родном Гусляре. Грудой лежит посреди витрины бычья туша, по бокам поленницами разные колбасы, за колбасами разделанная осетрина и лососина. Именно лососина Удалова и обрадовала, потому что такой розовой и крупной он давно не видел. Значит, с рынком ложная тревога - второй Гусляр кое в чем нас даже обогнал.
Удалов вошел в магазин и удивился его пустынности. Смотри-ка, сказал он себе: свято здесь соблюдают рабочее время. Даже домашние хозяйки по магазинам в рабочее время не ходят. А может быть, здесь разработана всеобщая система доставки товаров на дом?
Удалов подошел к рыбному отделу. Но на прилавке не обнаружил ни лососины, ни осетрины. Даже шпротов не было.
– Девушка! - позвал он продавщицу, что вязала в углу.
– Чего? - спросила она, поднимая голову.
Господи! - понял Удалов, это же Ванда Казимировна, жена Савича, директор универмага.
– Вандочка! - воскликнул Удалов в большой радости. - Ты что здесь делаешь?
– Корнелий? - Ванда отложила вязание. И замолчала, глядя враждебными глазами.
– У тебя неприятности? - спросил Удалов. - Я сейчас Никиту встретил на рынке, он веники покупал. Я его про тебя спросил, а он мне ничего не рассказал.
– И что же прикажете рассказывать? - спросила Ванда.
Она осунулась, выглядела лет на десять старше, глаза тусклые.
Удалов осознал: беда. Каждый торговый работник живет под угрозой ревизии. У нас в Гусляре милиции и общественности пришлось потрудиться, прежде чем всех торговых жуликов разогнали. Но Ванда! Ванда всегда честной была! Ее универмаг первое место в области занял! И хор продавщиц в Москву выезжал!
Здешняя Ванда была совсем другой. Может, согрешила? Человек слаб...
– Чего вам надо, Корнелий Иванович? - спросила Ванда.
– Я там на витрине лососину видел, - сказал Удалов. - Ты мне не свешаешь грамм триста?
– Что? - тихо спросила Ванда. Так, словно Удалов сказал неприличное слово, к которому она не была приучена.
– Грамм триста, не больше.
– И, может, еще осетрины захотел, провокатор? - спросила Ванда угрожающе.
– Кончилась, да? - спросил Удалов миролюбиво. - Если кончилась, я понимаю. Но ты мне можешь и с витрины снять.
– Слушай, а пошел ты... - и тут Ванда произнесла такую фразу, что не только сама знать ее не могла, но и Удалов лишь подозревал, что люди умеют так ругаться. - Мне терять нечего! Так что можешь принимать меры, жаловаться, уничтожать... Не запугаешь!
– Ванда, Вандочка, но я-то при чем? - лепетал Удалов. - Я шел, вижу продукты на витрине лежат...
– Какие продукты? Картонные продукты лежат, из папье-маше продукты лежат, на случай иностранной делегации или областной комиссии...
Тут Ванда зарыдала и убежала в подсобку.
Удалов стоял в растерянности.
Вокруг было тихо. И тут до Удалова дошло, что немногочисленные посетители магазина, стоявшие в очереди в бакалейный отдел за кофейным напитком «Овсяный крепкий», обернулись в его сторону. Смотрели на него и продавцы. Все молчали.
– Простите, - сказал Удалов. - Я не знал...
И он вышел из магазина.
С улицы он еще раз посмотрел на витрину. И понял, что только наивный взор человека, привыкшего к продуктовому изобилию - скажем, взор бельгийского туриста или жителя нашего, настоящего Гусляра, мог принять эти муляжи за настоящую лососину.
«Ой, неладно, - подумал Удалов. - Пожалуй, хватит гулять по городу. Скорей бы добраться до дома и все узнать у себя самого».
Изнутри к стеклу витрины прижались лица покупателей и продавцов - все смотрели на Удалова. Как голодные рыбки из аквариума.
Удалов поспешил домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258