– Саша, Саша! - сказал Сидоров, сдерживая слезы. - Если бы ты понял мои возможности и мои запросы! Если бы ты только понял!
– Понимаю, - сказал Грубин искренне, - понимаю.
– Ничего ты не понимаешь. Да что мои звери - я сам могу.
И с этими словами Сидоров вдруг напружинился, изогнулся не по-людски, взмыл в воздух. Черное тело пролетело над обрывом и Грубин только издал вскрик:
– Ах!
Нет, это был не дрессировщик - это дикий зверь немыслимым прыжком преодолел три десятка метров, отделяющих его от ближайшей баржи и с мягким прихлопом опустился на палубу. Баржа покачнулась и по серебряной воде пошли неровные волны.
– Гру-бин! - раздался голос дрессировщика снизу. - Ты видел?
– Не может быть, - сказал Грубин.
– Жди обратно!
Снова качнулась баржа, черное тело взмыло вверх и с кошачьим мяуканьем странное существо замерло рядом с Грубиным. Нет, Грубин не был пьян. Не настолько он был пьян, чтобы ему померещились странные превращения дрессировщика.
– Видишь теперь, Саша, - сказал Сидоров, - почему они никогда не дадут мне заслуженного? Они мне завидуют.
Он был взволнован, но дышал ровно, будто не потребовалось от него особого усилия, чтобы совершить этот нечеловеческий поступок.
– Ты ведь друг мне? - спросил Сидоров.
– Больше того, - сказал Грубин. - Я вас очень уважаю.
– Вижу, - сказал Сидоров. - Тогда усвой - я не дрессировщик. Я - великий экспериментатор. Знаешь слово?
– Знаю, разумеется, - сказал Грубин.
– Тогда пойдем дальше. Будем гулять. Я могу животных чему угодно обучить. Хочешь, завтра у меня тигры летать начнут? Или слоны удавами извиваться? Нет, не получится... Но неважно. Я все могу. И сам могу, что звери могут, то и я могу. Они меня уважают. Кстати, ты, Саша, меня уважаешь?
– Я вас даже люблю, товарищ Сидоров, - признался Грубин.
– Какой я дрессировщик? Я - гений. Я - владелец великой тайны!
– Расскажите, - попросил Грубин.
– А ты поймешь?
– Постараюсь, - сказал Грубин.
– А они даже стараться не хотят. Потому что недостойны. Именно так и не иначе. И я ее съем.
– Кого?
– Неважно. Меня, думаешь, звери интересуют? Никогда. Я, тебе сознаюсь, средним дрессировщиком был. Самым средним. Даже в Москву меня не пускали. А если в загранпоездки, то только когда кто-нибудь заболеет. И то в монгольскую Швейцарию. Понимаешь?
– Понимаю. Конечно понимаю! Я в том году в Болгарию оформлялся, а кто поехал? Ложкин поехал!
– Я один раз в Индию пробился. Понимаешь? Город Бомбей слышал? Работал я тогда с тремя бурыми медведями. Велосипед они у меня работали, стойку на передних лапах - пустяки, банальность. В гостинице мы стояли, на берегу моря. Там я одного человека однажды встретил. Простой такой человек, в белых кальсонах ходил, там принято. Я, говорит, очень уважаю ваше искусство. А номер у меня так себе был, средний. Спасибо, говорю тебе, друг. И значок ему даю, естественно. Неплохой значок, с гербом города Ярославля, с медведем, как на грузовике. Понимаешь?
– Понимаю, - сказал Грубин. Было холодно, хмель понемногу покидал голову и в глазах все стояла картина невероятного полета товарища Сидорова на баржу и обратно. Опять небо заволокло черными тучами и ветер усилился.
Сидоров остановился напротив Грубина, уперся зрачками ему в глаза, словно хотел загипнотизировать.
– И этот человек... Мне!.. Сказал!.. Только вам я могу доверить мою великую тайну!
– А на каком языке? - спросил Грубин. Потому что страшно было слушать, как завывал Сидоров.
– По-английски, - обыкновенно ответил Сидоров. - Я по-английски со словарем вполне прилично. А если для обычного разговора, то пожалуйста. Хочешь попробовать?
– Нет, я верю.
– А ты спроси, спроси меня по-английски?
– Я же только со словарем!
– Я тоже только со словарем, но могу. А ты со словарем, но не можешь.
– Понял, - сказал Грубин. - Извините.
Сидоров закурил. На среднем пальце сверкнул под луной массивный перстень. Артистическая натура, подумал Грубин. Сидоров перехватил взгляд Грубина и произнес со значением:
– Об этом перстне и речь!
Густые облака светлого дыма поднимались над его головой и стремились к быстробегущим облакам.
– Пошли мы с тем Рамакришной в ресторан, - продолжил Сидоров. - Он оказался профессором, биологом, только не признавали его. А знаешь почему? Завидовали его таланту. Посидели мы с ним, выпили ихнего джина с ихним тоником, так себе напиток. Он за меня заплатил - какая у меня валюта по ресторанам ходить? И стали мы говорить про планарии.
Продолжая свой рассказ, Сидоров пошел прочь от реки, к цирку. Грубин шел рядом и внимательно слушал. Слушал и кивал, даже когда не все понимал.
– Ну что ты все киваешь! - воскликнул Сидоров. - Будто понимаешь, кто такие планарии.
– Я и не перебиваю, - сказал Грубин.
– Думаешь - цветок?
– Думаю, - сказал Грубин.
– Или лиана такая.
– Не исключено, - согласился Грубин.
– А если червяк? А? Зажмурился?
– Я согласен, - сказал Грубин.
– И правильно делаешь, - сказал Сидоров. - Потому что планария это самый червяк. И с ним опыты делают. Какие?
– Какие?
– Его растолкут в ступке, а потом едят.
– Сырым?
– Неумный ты, Грубин! Не люди его едят, а собственные его товарищи, может родственники - в той же банке.
– Зачем?
– Голодные, вот зачем! Небось когда проголодаешься, кого угодно сожрешь. А? Сожрешь или не сожрешь?
– Нет, не сожру.
– Ну и дурак. А надо жрать. Тогда тебя уважать будут.
– Не надо мне такого уважения, основанного на страхе, - торжественно заявил Грубин.
– Красиво говоришь, - сказал Сидоров. - Но меня ты не убедил. Потому что я мастер, а ты так, зритель, публика.
– Но я читаю, сам опыты ставлю.
– Расскажите вы мне, цветы мои! - презрительно произнес Сидоров, но Грубин обижаться не стал, потому что не имел права обижаться на великого артиста.
– Ты меня не перебивай, - продолжал Сидоров. - Сейчас будет самое интересное. Рассказал мне Рамакришна, царство ему небесное, что если планарией накормить других планарий, то все, что она, болезная, запомнила за свою короткую жизнь, ее родные тут же узнают. Допустим, умеет она выползать из лабиринта. А другие планарии не обучены. И только они пожевали подругу, как уже знают - выход прямо, потом налево, потом три раза направо! Усвоил?
– Это очень интересно, - сказал Грубин. - Честное слово это открывает перед наукой большие просторы!
– Не надо песен, Саша! Не надо песен! Не в науке дело. Наука должна служить людям. Дальше мне Рамакришна поведал, что некоторые ученые старались это свойство планарий другим животным передать. Понимаешь, зачем?
– Конечно! - обрадовался Грубин. - Чтобы из лабиринта... чтобы все выползали!
– Мелко мыслишь. Я другого от тебя и не ждал. Это же великая революция в науке! И в первую очередь в народном образовании! Макаренко бы от зависти тут же лопнул. А Песталоцци? Песталоцци! Ты представляешь, что было бы с Песталоцци?
Саша Грубин, честно говоря, не знал, кто такой Песталоцци. Но понял, что деятель из народного образования. Поэтому согласился, что Песталоцци умрет от зависти.
– Они, понимаешь, всю жизнь учат, учат, учат... ну сколько можно! А мы - скормили корове кашку - вот она и все знает.
Последняя фраза звучала загадочно. И Грубин вежливо попросил разъяснений - какое отношение имеет корова, которая знает, к Макаренко и Песталоцци, которые умрут от зависти.
Сидоров опять остановился, чтобы говорить внушительнее и объяснил. Медленно, доступно, в простых выражениях:
– Мой индийский друг Рамакришна сделал растворитель из смеси яиц хамелеона и нефритовой пыли. При добавлении в растертую ткань живого существа получается возможность усваивать способности.
Сидоров поддел ногтем камень, которым был увенчан перстень, тот откинулся как крышка кастрюльки. В углублении виднелся светлый порошок.
– Вот он, видишь? Перед смертью он мне завещал.
– Объясните еще раз, - попросил Грубин. - Вы только не сердитесь - я не все понял.
– Что тебе непонятно?
– Куда добавлять?
– В растертую ткань. В мясо!
– Значит, если планарию... растереть, то из нее получится растертая ткань?
– Молодец, Грубин. Начинаешь соображать, - открыто и добродушно, насколько позволяли глубокие морщины, улыбнулся Сидоров. - Точно. Я возьму кого надо, подбавлю растворителя - и кушай!
– И это надо кушать?
– Я повторяю: если ты смешаешь с растворителем кашицу, полученную из ткани любого существа, то получишь его способности! Неужели это так сложно понять?
– Непривычно, - признался Грубин. - Несложно, но непривычно. Это надо понимать, что ваш Рамакришна не только планарий растирал?
– И кошек! - произнес тихо Сидоров и лицо его, претерпев неожиданное неприятное изменение, вытянулось вперед, скомкалось, а изо рта послышалось кошачье мяуканье. Само тело дрессировщика Сидорова изогнулось так, словно у него был большой хвост.
– Вы и кошку в кашицу? - спросил Грубин.
– И пантеру, - сказал Сидоров. - Она все равно старая была. На списание шла.
– А ваши животные... - Грубина посетила страшная догадка.
– Мои животные тоже позаимствовали свои способности у других, - признался Сидоров. - Тигры ели петухов, а медведи крокодилов, не говоря о прочих тварях.
– Но зачем? Зачем? - в отчаянии воскликнул Грубин. - Что толкало вас на такую сомнительную деятельность?
– Сомнительную? - Сидоров расправил плечи и будто бы стал выше ростом. - Сомнительной науки не бывает! Наука сама диктует свои законы. Если открытие сделано, надо его использовать. Другого не дано! Меня еще признают на уровне Нобелевской или хотя бы Государственной премии.
– А этот ваш друг... Рамакришна? - спросил Грубин, который все с большей опаской относился к дрессировщику.
– С моим дорогим Рамакришной случилась трагедия. Я взял его к себе в ассистенты - мы проводили совместные опыты над моими дрессированными крошками... И однажды Рамик нажрался слоновьего экстракта и вошел в клетку со львами. Он думал, что ни один лев не посмеет его тронуть... он думал, что любого растопчет... В общем, он переоценил свои силы.
– Что, пьяный был? - спросил Грубин.
– Ни боже мой! Они там, в Индии, не пьют. Только если по маленькой. - Сидоров отводил глаза, у него было лживое выражение лица.
– А раствор вам достался?
– Какой раствор?
– Из хамелеонов и нефритовой пыли?
– Т-ишшшш! Ты что, услышат!
– Услышат, не поймут... Ну ладно, я пошел.
– Саша, ты куда?
– Домой.
– Да я же только начал рассказывать!
– А мне уже не так интересно, - признался Грубин. - Я думал, что вы в самом деле дрессировали - своим трудом. А оказывается каша под соусом из нефрита с хамелеонами!
– Нет, Саша, так ты не уйдешь, - сказал Сидоров и обнял Грубина за плечи. - Не могу я лишиться друга в эту тревожную ночь. Я хочу с тобой поделиться моими планами на будущее.
– Не надо!
– Я лучше знаю, что надо, а что не надо, - сказал Сидоров, а потом зарычал так, что у Грубина ослабло в коленях.
Сидоров засмеялся.
– Мы тут с моими Мишками одного тигра слопали. Мясо жесткое - две мясорубки сломал, не поверишь? Теперь у меня в номере медведи на двадцать метров прыгают. Я тоже могу. Показать?
– Не надо, ты уже показывал.
Они уже подходили к цирку - впереди горели его ночные огни.
– Я знаю чего ты дуешься, - сказал Сидоров. - Ты думаешь, что я эгоист, все для себя! А я не такой! Я для народа хочу, для человечества, чтобы все могли! Чтобы детишек рыбой кормить, а они чтобы с грудного возраста не тонули. Некоторых можно и летать научить. А почему нет? И Красной шапочке - ты только послушай, какая умора - Красной шапочке привить от волка характер - он ей зубы покажет, а она ему в ответ!
Тут Сидоров расхохотался так, что в доме рядом раскрылось окно и женский голос закричал:
– Милицию позову! Спать не дают!
– Так что же вы не спешите делать человечество счастливым? - спросил Грубин. - Молодым везде у нас дорога. Чего вас останавливает?
– Эх, Саша, Саша, не понимаешь ты действительной ситуации!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258