Спасибо... Кстати, меня зовут Виктор. Виктор Ребров. Я - журналист. Из "Народной трибуны".
- Маша Момот, - в свою очередь представилась соседка. - Мы - коллеги. Я из "Московских новостей".
Женщина протянула руку через перила. Несмотря на жару, ее узкая ладонь оказалась прохладной и твердой, как у манекена.
- Что касается молодых предпринимателей, то с ними здесь и в самом деле будет напряженка, - продолжала она вводить в курс дела Виктора. - Но людей влиятельных - с деньгами и связями - сюда приедет немало.
- Для чего все это нужно Большакову - понятно. Ну а остальным что здесь надо? Прорезалась тоска по комсомольским съездам? - усмехнулся Ребров.
Симпатичная соседка пожала плечами.
- У всех по-разному. Большинство прибывших сюда уже накопили кое-что на черный день, сделали неплохую карьеру. Им казалось, что они кое-чего достигли в этой жизни. А теперь эти люди вдруг поняли, что по-настоящему большие деньги в России можно сделать только с помощью большой политики. Но в другие общественные организации и партии их готовы принять только на роль шестерок. Поэтому они и пытаются создать что-нибудь свое. Алексею Большакову это как раз и надо.
В манере Маши Момот говорить и двигаться чувствовалась неуемная энергия. Было видно, что для нее эта беседа слишком затянулась. Она даже не очень вежливо посмотрела на часы.
- Вот именно, - попытался сохранить лицо Ребров, при столь явной потере интереса к нему со стороны красивой молодой женщины, - мы уже почти час в Сочи и до сих пор не поплавали. Если вы просто не знаете дорогу к пляжу, то я могу...
- Спасибо. - Маша Момот не переставала улыбаться, и хотя при этом слегка приоткрывались десны над верхними зубами, ее это не портило. - Мне еще нужно сделать пару звонков. Возможно, я присоединюсь к вам на пляже...
Море было дружелюбным и игривым, как трехмесячный щенок. Виктор долго плавал, наслаждаясь прозрачной водой, позволявшей четко просматривать каменистое дно, а также видом густо поросших деревьями и кустарником горных склонов. Из этого зеленого безобразия торчали белые прямоугольники отелей, похожие на остатки городов древних цивилизаций, уже почти поглощенных буйной растительностью субтропиков.
Затем Ребров полежал на берегу, раскинувшись на разогретой за день гальке. То ли во сне, то ли наяву он видел сквозь прикрытые веки какие-то яркие радужные картины, которые, как он теперь понимал, были непременной составляющей счастья. Сейчас он, пожалуй, мог бы абсолютно точно сформулировать, что значит находиться в состоянии нирваны. Однако русскому человеку, привыкшему изводить себя самокопанием и поиском смысла жизни, все эти буддистские штучки с полным расслаблением явно не шли на пользу. Виктор не заметил, как лицо и живот его прилично подгорели, и он был вынужден перебраться под парусиновый навес.
Маша Момот на пляж так и не пришла. Зато кругом было полно запутавшихся в своем возрасте директоров. Они резвились в воде, играли в волейбол, флиртовали с девушками, и только небольшая группа этих, как их раньше называли в коммунистической прессе, командиров производства, собравшись в кружок и подтягивая сползавшие с их круглых животиков плавки, ожесточенно спорила о глобальных экономических и политических проблемах.
- ...Я все время работал по государственным заказам, у меня вся технология подогнана под выпуск танков. Теперь мне говорят: работай на рынок. Что же мне сейчас, танк для приусадебных участков выпускать?! сквозь полудрему слышал Ребров энергичный монолог.
На этом месте Виктор провалился в короткий, но глубокий и освежающий сон, какой бывает только на берегу моря и в океане свежего воздуха. И снилось ему при этом, что в дачном поселке его родителей все распахивают свои приусадебные участки маленькими танками.
2
Часов в шесть вечера, когда солнце зависло над морем и стало нежарким, а по пляжу побежали длинные тени от зонтиков, все, кто приехал на съезд, стали разбредаться по номерам, чтобы привести себя в порядок перед "торжественным ужином" - так это мероприятие было обозначено в программке, которую раздали еще в самолете.
В назначенное время Виктор спустился на первый этаж в гостиничный ресторан, снятый Союзом молодых российских предпринимателей на весь вечер. Это было обычное, похожее на множество других, приморское заведение, способное за сезон пропустить через себя сотни тысяч отдыхающих, оформление зала убогое, столы и стулья алюминиевые, а пища готовится не в кастрюльках, а в громадных чанах, куда продукты засыпаются ведрами.
Вдоль дальней от входа стены ресторана стояли столы с едой. Но все пока толпились со стаканами в руках неподалеку от стойки бара, обменивались шутками, приветствиями, словно и не виделись только что на пляже. В общем, была та приторная атмосфера, которую принято называть дружеской.
Ребров тоже решил что-нибудь выпить. К бару он подошел одновременно с высоким, немного тучноватым блондином в сером костюме, лет эдак слегка за тридцать. Его светлая кожа явно плохо переносила южное солнце, а нос и щеки вообще имели ярко выраженный свекольный оттенок.
- Сгорели на работе? - дружелюбно пошутил Виктор, дожидаясь, пока бармен исполнит его заказ. - По возрасту вы гораздо моложе всех этих предпринимателей. Скорее всего, вы тоже журналист. Я отгадал? Конечно, вряд ли нам есть смысл гробиться на этом слете "юных" бизнесменов, посещать все их мероприятия, но не стоит все же злоупотреблять солнцем.
- А вы из какой газеты? - поинтересовался блондин.
- Из "Народной трибуны".
- А-а, помню. Я звонил вашему редактору отдела экономики... - он пощелкал пальцами, вспоминая, - кажется, Хрусталеву и просил его прислать к нам на съезд какого-нибудь приличного журналиста. Кстати, я президент Союза молодых российских предпринимателей Большаков.
В выцветших глазах блондина не обозначилось никаких чувств - ни торжества, ни насмешки, ни злорадства, ни удовлетворения. Это, конечно, был высший пилотаж. Виктора давно уже никто так не ставил на место.
- К сожалению, ничего приличного под рукой у Хрусталева не нашлось и он прислал меня, - огрызнулся Ребров.
Он надеялся, что собеседник проглотит наживу и они еще немного подискутируют о приличных журналистах и юных предпринимателях. В таком случае дело легко можно было довести до прямой перебранки, в которой обе стороны в равной мере потеряли бы лицо. Однако предводитель подрастающих хозяев страны вдруг переключился на кого-то в толпе и, рассеянно кивнув Виктору, отошел от бара.
- Прекрасное начало, - процедил сквозь зубы Ребров. - Чувствуется, что мы понравились друг другу. Не удивлюсь, если это знакомство перерастет в крепкую мужскую дружбу.
Он залпом выпил свой стакан виски и, взяв еще одну порцию, побрел по залу. Вскоре он наткнулся на Машу Момот, оживленно болтавшую о чем-то с двумя директорами, что сидели рядом с Виктором в самолете. Глаза у этих жизнелюбивых мужчин горели недвусмысленным огнем, и было от чего. Маша надела на прием короткое черное облегающее платье, на него материи пошло не больше, чем на два мужских носовых платка. Бог и так не обидел ее ростом, но сейчас, в туфлях на высоких каблуках, она казалась на голову выше своих собеседников.
- Идите скорей сюда! - обрадовалась Маша, увидев Виктора. - Здесь нападают на нашу родную российскую прессу. Мне одной пришлось отбиваться от двоих.
- Если я правильно понимаю причину, по которой они на вас нападают, грубовато пробурчал Ребров, - то буду на их стороне.
Собеседники Маши рассмеялись, но это не остудило их пыл. Один из директоров, в массивных роговых очках, постоянно сползавших у него на кончик носа, фамильярно схватил Виктора за локоть и задал вопрос, вполне годившийся для многочасовой дискуссии:
- Скажите, вы тоже считаете, что наши газеты можно считать психически здоровыми?!
- Медицинскими темами я в общем-то не занимаюсь, - попытался вывернуться Ребров. - А почему вы так не любите моих коллег?
- Нет, это не мы журналистов, а вы нас не любите! В стране не осталось, наверное, ни одного руководителя более или менее крупного предприятия, которого бы не обгадили, пардон, в печати или на телевидении. С тех пор, как в России началась перестройка и экономические реформы, нас обвиняли во всех смертных грехах: начиная с того, что мы поделили между собой государственную собственность или просто разворовываем свои предприятия, и заканчивая тем, что мы поддерживаем коммунистов.
Неприятное чувство опять кольнуло Виктора. Он подумал, что теперь-то уж точно речь зайдет о смерти президента "Русской нефти", но и в этот раз обошлось.
- Признайтесь, что вы тоже не раз смешивали моих коллег с грязью, - не отставал директор.
- Я только собираюсь это сделать после вашего съезда, - отшутился Виктор.
- Вот, смотрите, в этом вся наша пресса! - победно заключил директор, в очередной раз передвигая свои массивные очки на переносицу. - Ни одного ответа в простоте. Любой журналист, только-только оторвавший свой зад от скамьи на факультете журналистики, - речь, конечно, не о присутствующих, считает, что он умнее всех, учит нас, как надо проводить экономические реформы. И этот юношеский снобизм выдается в России за свободу слова! Вы согласны со мной? - опять обратился он к Виктору.
- Вы пытаетесь втянуть меня в спор, который не имеет логического разрешения.
- Никуда я вас не втягиваю. Просто ответьте: вот вы, лично, знаете, как делать реформы в России?
- Давайте остановимся на том, что у нас нет ни хороших директоров, ни хороших журналистов. Мы вполне стоим друг друга, - все еще не оставлял надежду на компромисс Ребров.
- Демагогия! - заключил его собеседник. - Вы пытаетесь меня запутать.
- Нет, это я сказал, что наш спор не имеет логического разрешения. Единственное, в чем я с вами полностью согласен, так лишь в том, что главная проблема нашей страны - это российский снобизм. Причем я имею в виду не только журналистов. Все мы кичимся какой-то никому не понятной русской душой, рассуждаем о таланте русского народа, а сами никак не можем научиться, простите, смывать за собой в общественном туалете.
- Напрасно вы так говорите, - встрепенулся молчавший до сих пор другой директор. - Русский народ велик и талантлив.
- Господи! И вы туда же! - завопил Ребров. - Мне надо срочно что-нибудь выпить.
- Вы просто сбегаете, но учтите, что наш спор еще не закончен.
- Знаю я эти российские споры: пока не прикончите собеседника - не успокоитесь, - бросил Ребров. - Ну, хорошо, присылайте завтра на рассвете своих секундантов, и мы продолжим...
Вскоре началась официальная часть вечера. К установленному на невысокой эстраде микрофону подошел Алексей Большаков, и вся, уже порядком разогретая спиртным, толпа придвинулась к нему.
Президент Союза молодых российских предпринимателей выглядел явно моложе своей паствы, однако держался очень уверенно, его жесты, слова выдавали опытного функционера. Главный смысл произнесенной Большаковым речи заключался в том, что со дня предыдущего съезда прошел уже год, в течение которого сделано немало важных дел, а в организацию принято много новых членов. Поэтому возникла необходимость уточнить задачи, познакомиться.
- Все мы хотим жить в нормальной стране, - мягким баритоном выводил Большаков, - и для этого каждый из нас и все мы вместе должны что-то сделать. Хорошо уже то, что вы оторвали свои тяжелые директорские задницы от своих удобных кресел и приехали сюда, чтобы встретиться со своими единомышленниками, друзьями.
После еще свежих в памяти занудных коммунистических съездов и собраний, сопровождавшихся патетическими, насквозь лживыми речами, короткое выступление по существу, особенно упоминание тяжелых на подъем директорских задов, выглядело не банально, человечно и встречено было одобрительными возгласами, смехом, аплодисментами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
- Маша Момот, - в свою очередь представилась соседка. - Мы - коллеги. Я из "Московских новостей".
Женщина протянула руку через перила. Несмотря на жару, ее узкая ладонь оказалась прохладной и твердой, как у манекена.
- Что касается молодых предпринимателей, то с ними здесь и в самом деле будет напряженка, - продолжала она вводить в курс дела Виктора. - Но людей влиятельных - с деньгами и связями - сюда приедет немало.
- Для чего все это нужно Большакову - понятно. Ну а остальным что здесь надо? Прорезалась тоска по комсомольским съездам? - усмехнулся Ребров.
Симпатичная соседка пожала плечами.
- У всех по-разному. Большинство прибывших сюда уже накопили кое-что на черный день, сделали неплохую карьеру. Им казалось, что они кое-чего достигли в этой жизни. А теперь эти люди вдруг поняли, что по-настоящему большие деньги в России можно сделать только с помощью большой политики. Но в другие общественные организации и партии их готовы принять только на роль шестерок. Поэтому они и пытаются создать что-нибудь свое. Алексею Большакову это как раз и надо.
В манере Маши Момот говорить и двигаться чувствовалась неуемная энергия. Было видно, что для нее эта беседа слишком затянулась. Она даже не очень вежливо посмотрела на часы.
- Вот именно, - попытался сохранить лицо Ребров, при столь явной потере интереса к нему со стороны красивой молодой женщины, - мы уже почти час в Сочи и до сих пор не поплавали. Если вы просто не знаете дорогу к пляжу, то я могу...
- Спасибо. - Маша Момот не переставала улыбаться, и хотя при этом слегка приоткрывались десны над верхними зубами, ее это не портило. - Мне еще нужно сделать пару звонков. Возможно, я присоединюсь к вам на пляже...
Море было дружелюбным и игривым, как трехмесячный щенок. Виктор долго плавал, наслаждаясь прозрачной водой, позволявшей четко просматривать каменистое дно, а также видом густо поросших деревьями и кустарником горных склонов. Из этого зеленого безобразия торчали белые прямоугольники отелей, похожие на остатки городов древних цивилизаций, уже почти поглощенных буйной растительностью субтропиков.
Затем Ребров полежал на берегу, раскинувшись на разогретой за день гальке. То ли во сне, то ли наяву он видел сквозь прикрытые веки какие-то яркие радужные картины, которые, как он теперь понимал, были непременной составляющей счастья. Сейчас он, пожалуй, мог бы абсолютно точно сформулировать, что значит находиться в состоянии нирваны. Однако русскому человеку, привыкшему изводить себя самокопанием и поиском смысла жизни, все эти буддистские штучки с полным расслаблением явно не шли на пользу. Виктор не заметил, как лицо и живот его прилично подгорели, и он был вынужден перебраться под парусиновый навес.
Маша Момот на пляж так и не пришла. Зато кругом было полно запутавшихся в своем возрасте директоров. Они резвились в воде, играли в волейбол, флиртовали с девушками, и только небольшая группа этих, как их раньше называли в коммунистической прессе, командиров производства, собравшись в кружок и подтягивая сползавшие с их круглых животиков плавки, ожесточенно спорила о глобальных экономических и политических проблемах.
- ...Я все время работал по государственным заказам, у меня вся технология подогнана под выпуск танков. Теперь мне говорят: работай на рынок. Что же мне сейчас, танк для приусадебных участков выпускать?! сквозь полудрему слышал Ребров энергичный монолог.
На этом месте Виктор провалился в короткий, но глубокий и освежающий сон, какой бывает только на берегу моря и в океане свежего воздуха. И снилось ему при этом, что в дачном поселке его родителей все распахивают свои приусадебные участки маленькими танками.
2
Часов в шесть вечера, когда солнце зависло над морем и стало нежарким, а по пляжу побежали длинные тени от зонтиков, все, кто приехал на съезд, стали разбредаться по номерам, чтобы привести себя в порядок перед "торжественным ужином" - так это мероприятие было обозначено в программке, которую раздали еще в самолете.
В назначенное время Виктор спустился на первый этаж в гостиничный ресторан, снятый Союзом молодых российских предпринимателей на весь вечер. Это было обычное, похожее на множество других, приморское заведение, способное за сезон пропустить через себя сотни тысяч отдыхающих, оформление зала убогое, столы и стулья алюминиевые, а пища готовится не в кастрюльках, а в громадных чанах, куда продукты засыпаются ведрами.
Вдоль дальней от входа стены ресторана стояли столы с едой. Но все пока толпились со стаканами в руках неподалеку от стойки бара, обменивались шутками, приветствиями, словно и не виделись только что на пляже. В общем, была та приторная атмосфера, которую принято называть дружеской.
Ребров тоже решил что-нибудь выпить. К бару он подошел одновременно с высоким, немного тучноватым блондином в сером костюме, лет эдак слегка за тридцать. Его светлая кожа явно плохо переносила южное солнце, а нос и щеки вообще имели ярко выраженный свекольный оттенок.
- Сгорели на работе? - дружелюбно пошутил Виктор, дожидаясь, пока бармен исполнит его заказ. - По возрасту вы гораздо моложе всех этих предпринимателей. Скорее всего, вы тоже журналист. Я отгадал? Конечно, вряд ли нам есть смысл гробиться на этом слете "юных" бизнесменов, посещать все их мероприятия, но не стоит все же злоупотреблять солнцем.
- А вы из какой газеты? - поинтересовался блондин.
- Из "Народной трибуны".
- А-а, помню. Я звонил вашему редактору отдела экономики... - он пощелкал пальцами, вспоминая, - кажется, Хрусталеву и просил его прислать к нам на съезд какого-нибудь приличного журналиста. Кстати, я президент Союза молодых российских предпринимателей Большаков.
В выцветших глазах блондина не обозначилось никаких чувств - ни торжества, ни насмешки, ни злорадства, ни удовлетворения. Это, конечно, был высший пилотаж. Виктора давно уже никто так не ставил на место.
- К сожалению, ничего приличного под рукой у Хрусталева не нашлось и он прислал меня, - огрызнулся Ребров.
Он надеялся, что собеседник проглотит наживу и они еще немного подискутируют о приличных журналистах и юных предпринимателях. В таком случае дело легко можно было довести до прямой перебранки, в которой обе стороны в равной мере потеряли бы лицо. Однако предводитель подрастающих хозяев страны вдруг переключился на кого-то в толпе и, рассеянно кивнув Виктору, отошел от бара.
- Прекрасное начало, - процедил сквозь зубы Ребров. - Чувствуется, что мы понравились друг другу. Не удивлюсь, если это знакомство перерастет в крепкую мужскую дружбу.
Он залпом выпил свой стакан виски и, взяв еще одну порцию, побрел по залу. Вскоре он наткнулся на Машу Момот, оживленно болтавшую о чем-то с двумя директорами, что сидели рядом с Виктором в самолете. Глаза у этих жизнелюбивых мужчин горели недвусмысленным огнем, и было от чего. Маша надела на прием короткое черное облегающее платье, на него материи пошло не больше, чем на два мужских носовых платка. Бог и так не обидел ее ростом, но сейчас, в туфлях на высоких каблуках, она казалась на голову выше своих собеседников.
- Идите скорей сюда! - обрадовалась Маша, увидев Виктора. - Здесь нападают на нашу родную российскую прессу. Мне одной пришлось отбиваться от двоих.
- Если я правильно понимаю причину, по которой они на вас нападают, грубовато пробурчал Ребров, - то буду на их стороне.
Собеседники Маши рассмеялись, но это не остудило их пыл. Один из директоров, в массивных роговых очках, постоянно сползавших у него на кончик носа, фамильярно схватил Виктора за локоть и задал вопрос, вполне годившийся для многочасовой дискуссии:
- Скажите, вы тоже считаете, что наши газеты можно считать психически здоровыми?!
- Медицинскими темами я в общем-то не занимаюсь, - попытался вывернуться Ребров. - А почему вы так не любите моих коллег?
- Нет, это не мы журналистов, а вы нас не любите! В стране не осталось, наверное, ни одного руководителя более или менее крупного предприятия, которого бы не обгадили, пардон, в печати или на телевидении. С тех пор, как в России началась перестройка и экономические реформы, нас обвиняли во всех смертных грехах: начиная с того, что мы поделили между собой государственную собственность или просто разворовываем свои предприятия, и заканчивая тем, что мы поддерживаем коммунистов.
Неприятное чувство опять кольнуло Виктора. Он подумал, что теперь-то уж точно речь зайдет о смерти президента "Русской нефти", но и в этот раз обошлось.
- Признайтесь, что вы тоже не раз смешивали моих коллег с грязью, - не отставал директор.
- Я только собираюсь это сделать после вашего съезда, - отшутился Виктор.
- Вот, смотрите, в этом вся наша пресса! - победно заключил директор, в очередной раз передвигая свои массивные очки на переносицу. - Ни одного ответа в простоте. Любой журналист, только-только оторвавший свой зад от скамьи на факультете журналистики, - речь, конечно, не о присутствующих, считает, что он умнее всех, учит нас, как надо проводить экономические реформы. И этот юношеский снобизм выдается в России за свободу слова! Вы согласны со мной? - опять обратился он к Виктору.
- Вы пытаетесь втянуть меня в спор, который не имеет логического разрешения.
- Никуда я вас не втягиваю. Просто ответьте: вот вы, лично, знаете, как делать реформы в России?
- Давайте остановимся на том, что у нас нет ни хороших директоров, ни хороших журналистов. Мы вполне стоим друг друга, - все еще не оставлял надежду на компромисс Ребров.
- Демагогия! - заключил его собеседник. - Вы пытаетесь меня запутать.
- Нет, это я сказал, что наш спор не имеет логического разрешения. Единственное, в чем я с вами полностью согласен, так лишь в том, что главная проблема нашей страны - это российский снобизм. Причем я имею в виду не только журналистов. Все мы кичимся какой-то никому не понятной русской душой, рассуждаем о таланте русского народа, а сами никак не можем научиться, простите, смывать за собой в общественном туалете.
- Напрасно вы так говорите, - встрепенулся молчавший до сих пор другой директор. - Русский народ велик и талантлив.
- Господи! И вы туда же! - завопил Ребров. - Мне надо срочно что-нибудь выпить.
- Вы просто сбегаете, но учтите, что наш спор еще не закончен.
- Знаю я эти российские споры: пока не прикончите собеседника - не успокоитесь, - бросил Ребров. - Ну, хорошо, присылайте завтра на рассвете своих секундантов, и мы продолжим...
Вскоре началась официальная часть вечера. К установленному на невысокой эстраде микрофону подошел Алексей Большаков, и вся, уже порядком разогретая спиртным, толпа придвинулась к нему.
Президент Союза молодых российских предпринимателей выглядел явно моложе своей паствы, однако держался очень уверенно, его жесты, слова выдавали опытного функционера. Главный смысл произнесенной Большаковым речи заключался в том, что со дня предыдущего съезда прошел уже год, в течение которого сделано немало важных дел, а в организацию принято много новых членов. Поэтому возникла необходимость уточнить задачи, познакомиться.
- Все мы хотим жить в нормальной стране, - мягким баритоном выводил Большаков, - и для этого каждый из нас и все мы вместе должны что-то сделать. Хорошо уже то, что вы оторвали свои тяжелые директорские задницы от своих удобных кресел и приехали сюда, чтобы встретиться со своими единомышленниками, друзьями.
После еще свежих в памяти занудных коммунистических съездов и собраний, сопровождавшихся патетическими, насквозь лживыми речами, короткое выступление по существу, особенно упоминание тяжелых на подъем директорских задов, выглядело не банально, человечно и встречено было одобрительными возгласами, смехом, аплодисментами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67