Для этого требовалось одно — чтобы Пиаджи умер в нужный момент, оказав таким образом услугу Морелло. Генри был бизнесменом. Он пойдет на компромисс. Пиаджи, да и Эдди знали это.
— Неужели ты не видишь, что он делает? Он использует тебя в своих интересах. — Самое странное заключалось в том, что, тогда как Морелло начинал понимать, что Таккер манипулирует как им, так и Тони, сам Пиаджи, главный объект этих манипуляций, не замечал этого. В результате совершенно справедливое замечание Эдди было высказано в крайне неудачный момент.
— Я уже думал об этом, — солгал Пиаджи. — Но для чего? Неужели он намеревается установить прямую связь с Филадельфией и Нью-Йорком?
— Может быть. Вдруг ему кажется, что такое возможно? Эти черномазые начинают слишком много воображать, — Этим мы займемся позднее, хотя я и не считаю, что Генри способен на такое. Пока нам нужно выяснить, кто убивает его людей. Тебе ничего не известно о людях, появившихся у нас из других городов? — Надо поставить его на место, подумал Пиаджи. Вынудить его высказать свою точку зрения. Взгляд Тони устремился через стол на человека, который был настолько рассержен, что не замечал, о чем думает его собеседник, или даже не интересовался этим.
— Ни черта мне не известно.
— Тогда попытайся выяснить, — распорядился Тони. Это был приказ. Морелло придется подчиниться и начать проверку.
— А что если он сам устраняет некоторых людей, тех, на которых не может положиться? Ты считаешь, что он так уж всем доверяет?
— Нет, не считаю. Но в то же самое время не думаю, что он ликвидирует собственных людей. — Тони встал. — Принимайся за дело. — Это был окончательный приказ.
— Ладно, — фыркнул Эдди, оставаясь сидеть за столом.
Глава 24
Встречи
— Парни, учения прошли хорошо, — объявил капитан Элби, закончив разбор действий штурмовой группы и указав на некоторые недостатки, проявившиеся главным образом на этапе сближения с целью, но все они были небольшими, ничего серьезного, и даже его острый взгляд не заметил ни малейших промахов во время штурма лагеря. Особенно точной оказалась стрельба, прямо-таки невероятно точной. Его подчиненные были теперь настолько уверены друг в друге, что бежали буквально в нескольких футах от автоматных очередей, стремясь выполнить порученные каждому задачи. Экипажи вертолетов «Кобра» сидели в конце комнаты, обсуждая собственные действия. Солдаты штурмовой группы относились с огромным уважением к пилотам и пулеметчикам, поддерживавшим их атаку, так же как и к экипажам спасательных вертолетов военно-морского флота. Обычная антипатия типа «мы — они», существующая между различными родами войск, уступила место дружеским шуткам — настолько тесно проходила подготовка людей, рискующих жизнью ради достижения поставленной цели. Впрочем, даже остаткам антипатии вскоре предстояло исчезнуть.
— Джентльмены, — произнес в заключение Элби, — сейчас вам сообщат подробности предстоящего нам маленького пикника.
— Встать! — скомандовал Ирвин.
Вице-адмирал Уинслоу Холланд Максуэлл вошел в комнату в сопровождении генерал-майора Мартина Янга. Оба высших чина были одеты в лучшие повседневные мундиры. Белые брюки и китель адмирала прямо сверкали под искусственным освещением, а мундир цвета хаки на командире корпуса морской пехоты был накрахмален до такой степени, что казался сделанным из картона. Лейтенант морской пехоты нес планшет с планом, он был таким длинным, что едва не волочился по полу. Лейтенант разместил его на подставке, а Максуэлл встал рядом. Старший сержант Ирвин, находившийся в дальнем углу сцены, наблюдал за молодыми лицами в аудитории, напомнив себе, что нужно будет выразить притворное удивление, когда объявят о цели операции.
— Садитесь, морские пехотинцы, — спокойно начал адмирал и подождал, пока солдаты займут места. — Прежде всего я хочу сообщить вам, что испытываю чувство гордости, участвуя в этой операции вместе с вами. Мы внимательно следили за ходом вашей подготовки. Вы прибыли сюда, еще не зная о задаче, которая будет поставлена перед вами, и я еще никогда не видел, чтобы солдаты готовились настолько целеустремленно. Вот что вам предстоит.
Лейтенант перебросил первую страницу на планшете, и все увидели аэрофотоснимок.
— Джентльмены, название операции — «Зеленый самшит», — продолжил адмирал. Вам предстоит освободить двадцать человек, двадцать своих соотечественников, американских офицеров, находящихся сейчас в руках противника.
Джон Келли стоял рядом с Ирвином и тоже следил за лицами" солдат, вместо того чтобы смотреть на адмирала. Большинство были моложе его, хотя и не намного. Их взгляды были устремлены на аэрофотоснимки — самая прелестная танцовщица не привлекла бы такого внимания, как увеличенные фотографии снимков, сделанных камерами с «Буффало хантер». Сначала лица солдат были бесстрастными, лишенными всяких эмоций. Морские пехотинцы походили на юные мускулистые скульптуры. Они едва заметно шевелились, вдыхая и выдыхая воздух, прислушиваясь к словам адмирала.
— Человек на этой фотографии — полковник ВВС США Робин Закариас, — говорил Максуэлл, поднимая деревянную указку в ярд длиной. — Здесь вы видите, что делают с ним вьетнамцы лишь за то, что он поднял голову и посмотрел на пролетающий беспилотный самолет, ведущий аэрофотосъемку. — Указка уткнулась в фигуру охранника, готовящегося ударить американца сзади. — Только за то, что он поднял голову.
Келли увидел, как сузились глаза солдат. Это была сдержанная, холодная ярость, находящаяся под строгим контролем, но именно такая ярость самая беспощадная, подумал Келли, подавляя улыбку, которую понимал он один. То же самое относилось к морским пехотинцам, сидящим в зале. Сейчас не время для улыбок. Каждый солдат отдавал себе отчет в том, какая опасность ему угрожает. Каждый пережил по крайней мере тринадцать месяцев боевых операций. Каждый видел смерть своих друзей, умиравших так страшно, что ни один самый ужасный кошмар не способен воссоздать это. Но жизнь — это нечто большее, чем один страх. Может быть, ее смысл заключается в постоянном поиске, в чувстве долга, который немногие из них могли выразить, но ощущали все. Представление о мире, разделяемое всеми солдатами, пусть не способными его видеть. Каждый из находящихся в зале уже ощущал дыхание смерти, видел ее во всем пугающем величии, знал, что когда-нибудь жизнь придет к своему концу. Но все они понимали, что жизнь — это не только усилия избежать смерти. У жизни должна быть цель, и одной из таких целей являлась служба другим людям. Хотя ни один из присутствующих здесь не собирался по собственной воле расставаться с жизнью, каждый готов был рискнуть ею, полагаясь на Бога, на везение или на судьбу, надеясь, что и все остальные поступят точно так же. На фотографиях были неизвестные морским пехотинцам люди, но они были американцами, их соратниками, и потому солдаты чувствовали себя в долгу перед ними. Раз так, они готовы рискнуть ради" них жизнью.
— Не буду говорить, насколько опасной будет эта операция, — закончил адмирал. — Вы лучше меня понимаете угрожающую вам опасность, но эти люди — американцы, и они надеются, что мы придем им на помощь.
— Отлично сказано, сэр! — прогремел чей-то голос из зала, удивив остальных морских пехотинцев.
Самообладание едва не изменило Максуэллу. Значит, все это правда, подумал он. Чувство долга по-прежнему имеет значение для этих молодых парней. Несмотря на совершенные нами ошибки, мы все еще остаемся такими же как раньше.
— Спасибо, Голландец, — произнес генерал Янг, выходя на середину сцены. — Так вот, морские пехотинцы, теперь вам все известно. Все вы прибыли сюда добровольно. Сейчас вам снова нужно выразить свое добровольное желание принять участие в самой операции. У некоторых из вас есть семья, у некоторых — невеста. Мы не можем заставить вас рисковать жизнью. Не исключено, что кто-нибудь передумал, — продолжал он, глядя на лица солдат и зная, что намеренно оскорбил их. — У вас есть день для размышлений. Можете разойтись.
Морские пехотинцы вскочили под скрежет отодвинутых назад стульев, и когда все встали и вытянулись по стойке «смирно», раздался дружный хор их голосов:
— РАЗ-ВЕД-КА!
Тому, кто видел сейчас их лица, ответ на предложение генерала был ясен. Отказаться от участия в операции для них'было так же немыслимо, как лишиться мужественности. Теперь в зале появились улыбки, солдаты обменивались шутками. Они не рассчитывали на славу. Перед ними была поставлена четкая задача, они увидели цель, и наградой им станет благодарный взгляд в глазах спасенных ими соотечественников. Мы — американцы и прибыли сюда, чтобы вернуть вас домой.
— Ну что ж, мистер Кларк, ваш адмирал умеет выступать. Жаль, что нам не удалось записать его речь на магнитофон.
— Ты достаточно взрослый, сардж, чтобы воздержаться от подобных шуток. Операция будет рискованной.
На лице Ирвина появилась удивительно веселая улыбка:
— Да, я знаю. Но если, по твоему мнению, она может кончиться неудачей, какого черта ты отправляешься туда в одиночку?
— Меня попросил один человек. — Келли покачал головой и пошел к адмиралу, чтобы обратиться к нему с собственной просьбой.
Она сама спустилась по лестнице, держась за перила.. Голова у нее болела по-прежнему, но этим утром уже меньше. Девушка шла, прислушиваясь к звукам разговора внизу, на доносящийся из кухни запах кофе.
При виде ее Сэнди радостно улыбнулась:
— Доброе утро, милая!
— Привет, — тоже улыбнулась Дорис, хотя выглядела все еще бледной и слабой и, проходя через дверной проем, оперлась о стенку рукой. — Я очень проголодалась.
— Надеюсь, ты любишь яичницу? — Сэнди помогла девушке сесть на стул и поставила перед нею стакан апельсинового сока.
— Готова есть даже яичную скорлупу, — ответила Дорис. Это была ее первая попытка пошутить.
— Начинай вот с этого и не станешь мечтать о скорлупе. — Сара положила на тарелку яичницу, которая шкварчала на сковородке. Наконец-то девушка готова съесть нормальный завтрак, подумала она.
Дорис начала выздоравливать. Ее движения все еще были очень медленными, координация как у младенца, но за последние двадцать четыре часа перемены к лучшему оказались поразительными. Кровь, взятая вчера для анализа, свидетельствовала о еще более благоприятных переменах. Большие дозы антибиотиков подавили инфекцию в ее теле, а следы барбитуратов почти исчезли — то, что еще оставалось, было вызвало смягчающими страдания инъекциями наркотика, прописанными и введенными доктором Розен. Больше их не будет. Но самым обнадеживающим явилось то, как девушка ест. Слабыми и неуклюжими движениями она развернула салфетку и положила ее на колени, прикрытые полами махрового халата. Дорис не стала поспешно запихивать пищу в рот. Она ела свой первый за последние несколько месяцев настоящий завтрак с чувством собственного достоинства, насколько это позволяли ее состояние и голод. Девушка снова превращалась в личность.
Но они все еще ничего не знали о ней — ничего, кроме имени:
Дорис Браун.
Сэнди налила себе чашку кофе и села за стол.
— Откуда ты родом? — спросила она словно невзначай.
— Из Питтсбурга. — Этот город для ее пациентки был так же далек, как обратная сторона Луны.
— Есть семья?
— Только отец. Мама умерла в шестьдесят пятом от рака груди, — медленно произнесла Дорис и машинально сунула руку под халат. Впервые за многие месяцы ее груди не болели от ласок Билли. Сэнди заметила движение и догадалась, что оно означает.
— И больше никого?
— Брат.., погиб во Вьетнаме.
— Извини меня, Дорис.
— Ничего, мисс...
— Меня зовут Сэнди, помнишь?
— А меня — Сара, — добавила доктор Розен, ставя перед девушкой полную тарелку и забирая пустую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143