А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Он взял обе ее руки и тепло улыбнулся девушке:
— Господь отозвался на наши молитвы.
При всем своем сочувствии и сострадании пастор Майер не сомневался, что эта встреча будет тяжелой для всех троих. Дорис сошла с праведного пути и согрешила, причем согрешила весьма серьезно, считал он, но в то же время старался не относиться к этому слишком сурово, по крайней мере не показывать своего истинного отношения. Главным было то, что блудная дочь вернулась под отчий кров, и если Иисус Христос провел на земле часть своей жизни, он имел на то основания, и библейская притча об этом всего в нескольких строках раскрывает их суть. Да, в том, коротко говоря, и суть всего христианства. Неважно, сколь серьезными были проступки, но тех, кто находит в себе мужество вернуться на праведный путь, всегда ждет теплый прием.
Отец и дочь сидели рядом на старом диване с синей обивкой, а Майер расположился слева от них в кресле. На низком столике стояли три чашки с чаем. Для такого момента чай был самым подходящим напитком.
— Ты на редкость хорошо выглядишь, Дорис, — с улыбкой произнес пастор, скрывая свое отчаянное желание как-то успокоить девушку, чтобы она чувствовала себя непринужденно.
— Спасибо, пастор.
— Тебе было нелегко, не так ли?
— Да, — ответила она с дрожью в голосе.
— Дорис, мы все совершаем ошибки. Господь не дал нам совершенства. Ты должна признать это и постараться в будущем не повторять их. Нам не всегда удается исправиться, но ты сумела добиться этого. Теперь ты дома. Все плохое осталось позади, и ты, приложив некоторые усилия, сумеешь навсегда забыть о прошлом.
— Да, я сделаю все, что в моих силах, — решительно заявила девушка. — Непременно сделаю. Я видела.., и совершала.., такие ужасные поступки...
Потрясти Майера было нелегко. Профессия священника приучает выслушивать исповеди, которые порой воссоздают реальность ада, потому что грешники не могут принять прощение, пока не сумеют сами простить себя, а для этого требуется сочувственно выслушать их и затем успокоить голосом, полным любви и разума. Но то, что он услышал сейчас, потрясло его до глубины души. Он боялся пошелохнуться, заставил онеметь собственное тело. Самое главное заключалось в том, что все рассказанное его прихожанкой действительно осталось в прошлом. В течение двадцати минут он слушал рассказ о событиях, которые не могли привидеться даже в самых кошмарных снах, о событиях из другого времени, напоминавших ему годы, когда молодым капелланом он служил в армии, находившейся в конце войны в Европе. Там творились дьявольские вещи, но он был подготовлен к их восприятию своей верой. А тут — лицо Люцифера губительно для незащищенных глаз и уж тем более для глаз молодой девушки, по ошибке изгнанной из дома разгневанным отцом в столь юном и ранимом возрасте.
Но дальше — того хуже. Занятия проституцией были сами по себе грешным делом. Страдания, причиненные молодой женщине, могут преследовать ее всю жизнь, и Майер с удовлетворением узнал, что Дорис будет наблюдать доктор Брайант, удивительно "талантливый психиатр, которая пользовала двух его прихожан. Слушая Дорис, Майер разделял ее страдания и стыд, в то время как отец мужественно сжимал руку дочери в своей руке, силясь сдержать слезы.
Дальше речь пошла о наркотиках, сначала об употреблении их, затем о доставке теми, кто встал. — на путь греха ради денег. Дорис ничего не скрывала от пастора. Дрожа, с катящимися по щекам слезами рассказывала она обо всем, оглядываясь в свое прошлое, которое способно было привести в содрогание даже самые сильные сердца. Наконец речь зашла о сексуальных извращениях, и тут Дорис рассказала о самом страшном.
Для пастора все это было совершенно реальным. Дорис, казалось, ничего не забыла — да и разве можно забыть такое. Понадобится все искусство доктора Брайант, чтобы устранить из памяти девушки весь этот ужас, спрятать его в прошлом. Дорис рассказывала обо всем без обиняков, и пастору казалось, что перед ним прокручивают кинопленку. У него создалось впечатление, что девушка ничего не утаивает. Для Дорис было полезно открыть перед ним все тайники своей души, даже отцу ее надо было узнать все до конца. Таким образом Чарлз Майер по необходимости принял на себя весь этот ужас, все то, что другие стараются отбросить или забыть. Утрачены жизни, невинные жизни, жизни жертв, двух девушек, мало отличных от той, что сидела сейчас перед ним, убитых с такой невероятной жестокостью, что свершившие это заслуживают.., проклятия, сказал себе пастор, — печаль в нем мешалась с яростью.
— Доброта, которую ты продемонстрировала ради Пэм, дорогая, — это один из самых мужественных поступков, о которых мне доводилось слышать, — тихо произнес пастор, до конца выслушав Дорис и сам не сумев удержаться от слез. — Это была Божья воля, Дорис. Это Господь подвигнул тебя на такой поступок и показал тебе всю доброту и силу твоего характера.
— Вы так думаете? — Дорис покинуло самообладание, и ее тело начало сотрясаться в рыданиях.
Майер опустился на колени перед отцом и дочерью, взял их руки в свои:
— На тебя снизошла благодать Всевышнего, Дорис, и спасла тебя. Мы с твоим отцом молились об этом. Ты вернулась домой и больше никогда такое с тобой не повторится. — Пастор Майер не мог знать, что Дорис не все рассказала ему, что кое-что она намеренно утаила. Он знал, что врач и медсестра в Балтиморе помогли его прихожанке восстановить физическое здоровье. Ему не было известно, как попала к ним Дорис, и Майер заключил, что девушка сумела скрыться от преступников, подобно тому как это едва не удалось Пэм. Не знал он и о том, что доктора Брайант предупредили о необходимости держать в тайне все происшедшее. Да и вряд ли это имело для него значение. В руках этих преступников, этих Билли и Рика, находились еще несколько девушек. Поскольку пастор посвятил свою жизнь спасению душ от Люцифера, в равной степени его долгом было спасти от него и их тела. Но здесь следовало проявить осторожность. Беседы, подобные этой, полагается держать в абсолютной тайне, ни при каких обстоятельствах не подлежащей оглашению. Он посоветует Дорис обратиться в полицию, хотя никогда не сможет заставить ее сделать это. Но будучи гражданином, будучи священником, он обязан сделать что-то, чтобы спасти остальных девушек. Однако пастор не знал, каким образом. Придется справиться об этом у сына, молодого сержанта, служащего в полиции Питтсбурга.
* * *
Наконец. Келли поднял над водой голову, так что виднелись одни глаза. Потом, подняв руки, снял с головы резиновый капюшон, чтобы лучше слышать. Жужжали насекомые, хлопали крыльями летучие мыши, но все эти звуки перекрывал шум дождя, сейчас ослабевшего. Когда глаза Келли начали привыкать к темноте и различать очертания, он увидел темневшее на севере пятно. Это был «его» холм, примерно в миле за другим, более пологим. По аэрофотоснимкам он знал, что между тем местом, где он сейчас находился, и наблюдательным постом, куда ему предстояло добраться, населенных пунктов не было. Однако всего в сотне ярдов отсюда проходила дорога, которая в данный момент была совершенно пустой. Вокруг царила такая тишина, что любой механический звук он неминуемо бы услышал. Но все было тихо. Пора.
Келли направил подводные сани ближе к берегу. Чтобы обеспечить себе дополнительное укрытие, он выбрал место, где над водой нависали деревья. Его первый физический контакт с почвой Северного Вьетнама словно пронизал Келли электрическим током, но это ощущение быстро исчезло. Келли снял свой неопреновый костюм и засунул его в водонепроницаемый контейнер на санях, всплывших теперь на поверхность. Затем он быстро надел маскировочный комбинезон. Подошвы на сапогах, приспособленных для передвижения в джунглях, были скопированы с солдатских сапог северовьетнамской армии — на случай, если кто-то заметит его следы и сочтет их подозрительными. Теперь очередь за лицом — Келли нанес на него маскировочную краску — темно-зеленую на лоб, скулы и челюсти, более светлую — под глаза и на щеки. После этого он вскинул на плечи рюкзак и включил двигатель на подводных санях, которые двинулись к середине реки. Поскольку теперь клапаны на емкостях плавучести были открыты, сани стали тонуть. Келли заставил себя не смотреть им вслед. Он помнил примету, что нельзя следить за вертолетом, улетающим после высадки, — это плохой знак, который приносит неудачу. Даже если ты не суеверен, все равно этого не следует делать, поскольку это свидетельствует о недостаточной решимости. Келли повернулся в сторону дороги, снова прислушиваясь к звукам, доносящимся оттуда. Ничего не услышав, он вскарабкался на берег, пересек покрытую гравием тропинку и исчез в густой листве, медленно и решительно направляясь в сторону ближайшего холма.
Он обратил внимание на то, что здесь рубят лес для приготовления пищи. Это обеспокоило Келли — а вдруг завтра сюда придут люди? — но в то же время сослужило свою службу — помогало идти вперед быстрее и с меньшим шумом. Келли шел пригнувшись, внимательно наблюдая за тем, куда ставит ногу, держа настороже глаза и уши. Автоматический карабин он держал наготове, проверив пальцем переключатель огня — карабин был на предохранителе, а первый патрон находился в патроннике. Главный старшина на «Огдене» отлично потрудился, но каждый должен лично проверить свое оружие. Однако Келли надеялся, что ему не придется произвести ни единого выстрела из CAR-15, хотя он и снабжен глушителем.
Келли понадобилось полчаса, чтобы подняться на вершину первого холма. Там он остановился и выбрал место, откуда лучше было смотреть и слушать. По местному времени было три часа утра. Единственно бодрствующие люди сейчас — те, кому это необходимо по долгу службы, они явно не получают от этого удовольствия. Человеческое тело от природы связано с циклом дня и ночи, и в это время суток жизненные функции организма находятся на нижнем пике.
Тишина.
Келли стал спускаться вниз по склону. У подножья холма журчал небольшой поток, впадающий в реку. Келли воспользовался предоставившейся возможностью, чтобы наполнить одну из фляжек, и бросил в нее дезинфицирующую таблетку. И снова он прислушался, пытаясь уловить посторонние звуки, поскольку они хорошо распространяются вдоль долин и над ручьями. По-прежнему тишина. Подняв голову, Келли посмотрел на серую громаду «своего» холма, вырисовывавшегося на фоне облачного неба. Теперь дождь усилился. Келли начал подниматься по склону. Здесь было вырублено меньше деревьев — это понятно, подумал он, отсюда дорога гораздо дальше. Склон был слишком крутым для сельскохозяйственных посадок, а поскольку неподалеку хорошая пойма, вряд ли кто-нибудь попадется по пути. Может быть, именно по этой причине здесь и разместили лагерь «Сендер грин», сказал он себе. Вокруг нет ничего, что привлекало бы серьезное внимание. Но это имеет и свою обратную сторону.
Поднявшись до середины склона, Келли впервые увидел лагерь, расположенный на открытом пространстве. Он не знал, воспользовались ли для его строительства лужайкой или пришлось вырубать деревья. Ответвление от дороги, идущей вдоль реки, подходило прямо к лагерю с другой стороны «его» холма. Келли заметил вспышку — крохотный огонек на одной из сторожевых вышек — должно быть, кто-то курил сигарету. Неужели солдатам ничто не послужило наукой? Нужно несколько часов, чтобы у тебя по-настоящему обострилось ночное зрение, а вспышка сигареты при затяжке нарушает его за несколько мгновений. Келли отвернулся и сконцентрировал свое внимание на заключительной части подъема, передвигаясь между кустами, находя открытое пространство, где бы его комбинезон не коснулся листвы или веток, вызвав смертельно опасный шорох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143