— Ежели ты все сказала, то давай прощаться.
— Мудак! — закричала вдруг Настя. — Мудак! Что ты дела…
И — оборвала «разговор»… Зверев пожал плечами, подумал, что прощание получилось «нежным». Он положил трубку на аппарат и пошел за бритвой.
Потом он уехал в Красногвардейский район, где грохнули водителя такси, и в агентство вернулся только спустя три часа. Похмелье уже отпустило, по делу таксиста он нашел интересного свидетеля. Так что настроение было вполне ничего… О Насте он старался не думать.
В приемной Оксана искала что-то в ящике письменного стола, негромко чертыхалась сквозь зубы.
— Что потеряла, Ксюха? — весело спросил Зверев. — Никак, секретные материалы утратила?
— Какие, к черту, секретные материалы? — ответила Оксана. — У меня принтер барахлит, почистить надо… Так спирт куда-то пропал.
— Может, испарился? — осторожно спросил Сашка.
— Ага! Вместе с бутылкой?
Зверев почесал в затылке и вышел бочком из приемной. В своем «кабинете» он первым делом спрятал «маленькую» и сел за стол, собираясь с душой поработать. Но тут ввалился Соболин.
— О, — сказал Соболин, — Саша! А я тебя, понимаешь, ищу. А тебя нет. Спросил у Оксаны, а она, понимаешь, злая. Кто-то у нее литр спирта скоммунистил.
— Так уж прямо и литр? — пробормотал Сашка.
— Литр, литр, — заверил Соболин. — Чистейшего, медицинского. Классная, Саша, доложу тебе, вещь. Я знаю одного вице-адмирала, так он на спирт яге клюковку настаивает и…
— Ты чего хотел от меня? — спросил Сашка.
— Погоди! Я тебе лучше про этого контр-адмирала расскажу.
— Ты говорил: вице-адмирал.
— Был «вице», а теперь повысили…
— Ты хочешь сказать — разжаловали?
— Ах ты, черт! Ну, короче, ты меня совсем запутал, Сашка. Мозги, можно сказать, закомпостировал своими адмиралами.
— Так ты чего хотел-то, адмирал?
— А-а, да! Вспомнил… Мне одну машинку пробить надо. ДТП, понимаешь, на Выборгской трассе. Могем?
— Нет проблемы, — ответил Зверев. — На хрен тебе ДТП, Володя?
— А в ленту ставить нечего. День какой-то несчастливый: двойное убийство в Кировском районе, один пожар, ограбление валютного ломщика… И все! Так я хоть это ДТП воткну с понтом. Там чего-то мутное, менты темнят.
— Понятно, — сказал Сашка, усмехнувшись. — Действительно несчастливый день. Всего два мертвяка! Куда катимся?
— Ага, — подтвердил Соболин азартно, — совсем непрушный день. А там, на трассе-то, мутная какая-то история. Бабенка на «мерсе» то ли сама вылетела на повороте, то ли столкнули ее джипом. А гаишники чего-то темнят, но я…
— Стой! — перебил Соболина Зверев. — Что за «мерс»?
— А теперь уже сам черт не разберет: куча железа обгоревшего. Менты говорят, что скоростишка у нее под сто двадцать была. А шоссе мокрое… понимаешь, вроде был джип какой-то… И, понимаешь, на скорости сто двадцать кэмэ — в сосну! Бац! И мозги наружу — бэмс! А менты чего-то такое темнят, жмутся, но я…
— Номер! — закричал Зверев. — Номер у этого «мерса» есть?
— А как же? — оторопел Володя и протянул Сашке листок бумаги.
Зверев посмотрел в белый прямоугольник… Посмотрел и смял его в сильном кулаке. Шорох бумаги звучал как хруст сминаемого железа… Вибрировала от страшного удара сосна, роняя тысячи иголок и сухих веточек. Часть из них даже не долетела до земли, сгорев в огненном смерче взорвавшегося бензобака.
— Мудак! — закричал вдруг женский голос. — Что ты дела…
И оборвался. Умолк, не договорив… Вот с какими словами окончился твой путь, Настя. И ты наконец-то приехала в страну, где «нормальные дороги, нормальные законы, нормальные ценности».
— Что ты делаешь? — сказал Соболин изумленно. — Это ж номер! Явно блатной номерок-то. Потому, видать, менты и темнят.
— Темнят, — механически произнес Зверев.
И Соболин что-то понял, замолчал, глядя в изменившееся лицо Сашкино. Глядя на сжатый до побелевших костяшек кулак.
— Ты знал ее, Саша? — спросил Соболин.
— Нет… Я ее не знал. Ее никто не знал.
— Понятно, — сказал Соболин озадаченно.
* * *
До конца приема оставалось пятнадцать минут и еще один посетитель. Собственно говоря — сверхплановый. Попасть на прием к губернатору хотят многие. Девяносто девять процентов всех вопросов запросто решались на уровне начальников комитетов или отделов. Но просители упорно рвались к губернатору лично. Отражалось в этом некрасовское «…вот приедет барин»… Сильны традиции!
Последний сегодняшний сверхплановый посетитель прибыл внезапно. Посетителем оказалась женщина, народный судья из горсуда Марина Вильгельмовна Ксендзова. Несмотря на сопротивление помощников, она добилась, чтобы губернатору передали записку:
«Уважаемый Владимир Анатольевич!
Отдавая себе отчет, насколько плотно составлен Ваш рабочий график, прошу тем не менее принять меня в самое ближайшее время. Суть вопроса я изложу Вам лично, так как обстоятельства требуют конфиденциальности и весьма серьезны.
С уважением…»
Слова «в самое ближайшее время» и «весьма серьезны» судья подчеркнула двойной линией. Через помощника Яковлев передал, что Марина Вильгельмовна обязательно будет сегодня принята.
…В кабинет губернатора вошла женщина в деловом костюме, с тонкой папкой в руках. За стеклами очков светились живые глаза. Губернатор вышел ей навстречу:
— Здравствуйте, Марина Вильгельмовна. Прошу прощения, что вам пришлось так долго ждать, но…
— Здравствуйте, Владимир Анатольевич. Извиняться нужно мне. Однако обстоятельства, которые меня к вам привели, не терпят отлагательства и крайне неординарны.
— Что ж, давайте присядем и приступим к делу, — ответил губернатор и сделал приглашающий жест. — Не хотите чайку?
— Спасибо, нет. У вас есть здесь, в кабинете, видеомагнитофон, Владимир Анатольевич?
— Да, разумеется… Кино будем смотреть?
— Будем, — Ксендзова вжикнула молнией на папке, достала видеокассету и тонкую пластиковую папочку с бумагами. — К сожалению, будем.
— Почему же «к сожалению»?
— Сейчас, Владимир Анатольевич, вы сами все поймете, — ответила судья.
Губернатор вставил кассету в пасть видика…
«Кино» началось.
Уже через двадцать секунд просмотра губернатор сказал удивленно:
— Так ведь это же…
— Да, — кивнула Ксендзова, — это первый заместитель начальника ГУВД генерал-майор Тихорецкий Павел Сергеевич. Запись, правда, сделана больше года назад, когда генерал был еще полковником. Второй мужчина — майор милиции Чайковский. Три дня назад покончил жизнь самоубийством. Ну а девицы… Тут, как говорится, «их знали только в лицо». Хотя установить их, я думаю, будет не очень трудно.
— М-да… Я, признаться, испытываю некоторую неловкость, Марина Вильгельмовна, от этого зрелища. Вам, женщине, смотреть это…
— А я не женщина, Владимир Анатольевич, я судья. За двадцать лет судейской практики узнала о человеческих пороках столько, что смутить меня чем-либо трудно. Скорее всего, невозможно.
Несколько минут губернатор и судья смотрели молча. Потом Яковлев остановил видик, побарабанил пальцами по столешнице, спросил:
— И что же: вся кассета такого содержания?
— Вся. Полтора часа записи.
— Запись подлинная?
— На такой вопрос ответить может только экспертиза, но у меня сомнений нет.
— У меня, к сожалению, тоже, — сказал губернатор. — Нет, ну какой мерзавец!
Судья промолчала. Яковлев нажал кнопку «EJECT», кассета вылезла наружу с тихим жужжанием.
— А как, Марина Вильгельмовна, к вам попала эта запись?
— Мне принесли ее два питерских журналиста. Люди, скажем так, с непростой судьбой… Яковлев тяжело задумался.
— Владимир Анатольевич!
— Да, слушаю вас, — встрепенулся губернатор. Он после просмотра стал мрачен.
— Владимир Анатольевич, дело гораздо серьезней… Кассета — это, так сказать, цветочки. Она говорит о моральном облике генерала… А есть кое-что посерьезней.
— Ягодки? — мрачно спросил губернатор, покосившись на папку с бумагами.
— Да, ягодки. Волчьи. Те два журналиста, о которых я уже упомянула, сумели собрать некую информацию о Тихорецком и его подручном майоре Чайковском. В суде эта информация доказательной силы иметь не будет. Более того, на сегодняшний день она никем еще не проверена. Однако я считаю, что вам следует с ней ознакомиться.
Губернатор взял в руки папку. Внутри лежало всего несколько листочков. Читал губернатор быстро, иногда качал головой. Ксендзова сидела молча.
— Да это же черт знает что! — сказал Яковлев, закончив читать. — Понедельник, понимаешь, за «чистые руки» борется! Рядовой оперсостав терроризирует, а его первый зам… Да это черт знает что! Помойка какая-то, грязь… мусор.
— Помойка, — согласилась судья.
— А раскопали это два журналиста! В ГУВД есть собственная служба, чтобы выявлять предателей… А раскопали два журналиста! Разгребли этот мусор.
— Управление собственной безопасности, Владимир Анатольевич, никогда не будет копать под первого заместителя ГУВД. Даже если бы к ним попали вот эти материалы, — Ксендзова постучала пальцем по папке, — даже если бы они попали, то… сами понимаете.
— И поэтому вы пришли ко мне? Так, Марина Вильгельмовна?
— Так, Владимир Анатольевич.
Яковлев встал, прошел по кабинету, остановился напротив судьи и спросил:
— А эти ваши журналисты-мусорщики … Они не собираются обнародовать эту информацию?
Ксендзова мгновенно напряглась:
— Почему вы спросили?
Впервые с начала беседы Яковлев улыбнулся:
— Вы думаете, я хочу «отмазать» Тихорецкого?
— Нет, но…
— Не лукавьте, Марина Вильгельмовна. Ну, честно: подумали?
Ксендзова улыбнулась и кивнула головой.
— Ну вот видите… Скажите мне как юрист: вы точно убеждены, что факты, изложенные в «досье», в суде не сработают?
— Да, Владимир Анатольевич, я убеждена. ГУВД, разумеется, может провести свою проверку. Но, во-первых, вся информация носит оперативный характер. Во-вторых, трудно рассчитывать на какие-то свидетельские показания… А многих участников тех событий уже и в живых нет. В-третьих, никто и не будет проверять…
— Особенно тщательно, — докончил за нее Яковлев.
— Именно так.
— Что же будем делать, Марина Вилгельмовна?
— Вне моей компетенции, Владимир Анатольевич. — ответила судья. — Я не могу своей властью решить судьбу генерала МВД.
— Так ведь и я не могу… А давайте спросим у самого генерала?
— А давайте!
Губернатор улыбнулся и снял трубку со «смольнинского» телефона. Улыбка была невеселой.
* * *
Черное пятно сгоревшего мха он увидел издалека. Оно отчетливо выделялось на зеленом, было похоже на кляксу. Зверев включил правый поворот, проехал последние метров сто накатом и остановился.
«Трагическая гибель принцессы Дианы», — сказала магнитола. Сашка нажал на клавишу. Магнитола заткнулась. Шумела на ветру крона гигантской сосны, чернело пятно сгоревшего мха… Щемило сердце. Кора у основания мощного ствола была сорвана, торчали желтые расщепы древесины. Возможно, дерево еще помнило тот чудовищный удар. И собственную дрожь. И смертный ужас женщины в сверкающей железной коробке.
Крона шумела. В этом шуме не слышен был крик. Изумленный, последний… А ты не понял! Ты ничего тогда не понял. Ты пожал плечами и положил трубку на аппарат. А уже взметнулся огненный клубок из расплющенного бензобака, опалил кору дерева. Испепелил грешную Настину душу.
Спас ли ее огонь очищающий?
Всю жизнь она грешила, лгала и предавала. Потом научилась убивать… Спас ли ее огонь? Можно ли было ее спасти? Ответа Зверев не знает. Наверно, его и никто не знал… Наверно, его и нет. Только крона сосны шумит на ветру.
Зверев вылез из машины, посмотрел еще раз на сосну… Прощай! Теперь уже навсегда… прощай. Пусть тебе будет легко в твоем аду. Возможно, еще встретимся.
Зверев тряхнул головой, повернулся к машине: надо ехать. Ехать прочь от этого страшного места. Он попытался отогнать мысли, сосредоточившись на чем-то приземленным, бытовом… хоть на тачке, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Мудак! — закричала вдруг Настя. — Мудак! Что ты дела…
И — оборвала «разговор»… Зверев пожал плечами, подумал, что прощание получилось «нежным». Он положил трубку на аппарат и пошел за бритвой.
Потом он уехал в Красногвардейский район, где грохнули водителя такси, и в агентство вернулся только спустя три часа. Похмелье уже отпустило, по делу таксиста он нашел интересного свидетеля. Так что настроение было вполне ничего… О Насте он старался не думать.
В приемной Оксана искала что-то в ящике письменного стола, негромко чертыхалась сквозь зубы.
— Что потеряла, Ксюха? — весело спросил Зверев. — Никак, секретные материалы утратила?
— Какие, к черту, секретные материалы? — ответила Оксана. — У меня принтер барахлит, почистить надо… Так спирт куда-то пропал.
— Может, испарился? — осторожно спросил Сашка.
— Ага! Вместе с бутылкой?
Зверев почесал в затылке и вышел бочком из приемной. В своем «кабинете» он первым делом спрятал «маленькую» и сел за стол, собираясь с душой поработать. Но тут ввалился Соболин.
— О, — сказал Соболин, — Саша! А я тебя, понимаешь, ищу. А тебя нет. Спросил у Оксаны, а она, понимаешь, злая. Кто-то у нее литр спирта скоммунистил.
— Так уж прямо и литр? — пробормотал Сашка.
— Литр, литр, — заверил Соболин. — Чистейшего, медицинского. Классная, Саша, доложу тебе, вещь. Я знаю одного вице-адмирала, так он на спирт яге клюковку настаивает и…
— Ты чего хотел от меня? — спросил Сашка.
— Погоди! Я тебе лучше про этого контр-адмирала расскажу.
— Ты говорил: вице-адмирал.
— Был «вице», а теперь повысили…
— Ты хочешь сказать — разжаловали?
— Ах ты, черт! Ну, короче, ты меня совсем запутал, Сашка. Мозги, можно сказать, закомпостировал своими адмиралами.
— Так ты чего хотел-то, адмирал?
— А-а, да! Вспомнил… Мне одну машинку пробить надо. ДТП, понимаешь, на Выборгской трассе. Могем?
— Нет проблемы, — ответил Зверев. — На хрен тебе ДТП, Володя?
— А в ленту ставить нечего. День какой-то несчастливый: двойное убийство в Кировском районе, один пожар, ограбление валютного ломщика… И все! Так я хоть это ДТП воткну с понтом. Там чего-то мутное, менты темнят.
— Понятно, — сказал Сашка, усмехнувшись. — Действительно несчастливый день. Всего два мертвяка! Куда катимся?
— Ага, — подтвердил Соболин азартно, — совсем непрушный день. А там, на трассе-то, мутная какая-то история. Бабенка на «мерсе» то ли сама вылетела на повороте, то ли столкнули ее джипом. А гаишники чего-то темнят, но я…
— Стой! — перебил Соболина Зверев. — Что за «мерс»?
— А теперь уже сам черт не разберет: куча железа обгоревшего. Менты говорят, что скоростишка у нее под сто двадцать была. А шоссе мокрое… понимаешь, вроде был джип какой-то… И, понимаешь, на скорости сто двадцать кэмэ — в сосну! Бац! И мозги наружу — бэмс! А менты чего-то такое темнят, жмутся, но я…
— Номер! — закричал Зверев. — Номер у этого «мерса» есть?
— А как же? — оторопел Володя и протянул Сашке листок бумаги.
Зверев посмотрел в белый прямоугольник… Посмотрел и смял его в сильном кулаке. Шорох бумаги звучал как хруст сминаемого железа… Вибрировала от страшного удара сосна, роняя тысячи иголок и сухих веточек. Часть из них даже не долетела до земли, сгорев в огненном смерче взорвавшегося бензобака.
— Мудак! — закричал вдруг женский голос. — Что ты дела…
И оборвался. Умолк, не договорив… Вот с какими словами окончился твой путь, Настя. И ты наконец-то приехала в страну, где «нормальные дороги, нормальные законы, нормальные ценности».
— Что ты делаешь? — сказал Соболин изумленно. — Это ж номер! Явно блатной номерок-то. Потому, видать, менты и темнят.
— Темнят, — механически произнес Зверев.
И Соболин что-то понял, замолчал, глядя в изменившееся лицо Сашкино. Глядя на сжатый до побелевших костяшек кулак.
— Ты знал ее, Саша? — спросил Соболин.
— Нет… Я ее не знал. Ее никто не знал.
— Понятно, — сказал Соболин озадаченно.
* * *
До конца приема оставалось пятнадцать минут и еще один посетитель. Собственно говоря — сверхплановый. Попасть на прием к губернатору хотят многие. Девяносто девять процентов всех вопросов запросто решались на уровне начальников комитетов или отделов. Но просители упорно рвались к губернатору лично. Отражалось в этом некрасовское «…вот приедет барин»… Сильны традиции!
Последний сегодняшний сверхплановый посетитель прибыл внезапно. Посетителем оказалась женщина, народный судья из горсуда Марина Вильгельмовна Ксендзова. Несмотря на сопротивление помощников, она добилась, чтобы губернатору передали записку:
«Уважаемый Владимир Анатольевич!
Отдавая себе отчет, насколько плотно составлен Ваш рабочий график, прошу тем не менее принять меня в самое ближайшее время. Суть вопроса я изложу Вам лично, так как обстоятельства требуют конфиденциальности и весьма серьезны.
С уважением…»
Слова «в самое ближайшее время» и «весьма серьезны» судья подчеркнула двойной линией. Через помощника Яковлев передал, что Марина Вильгельмовна обязательно будет сегодня принята.
…В кабинет губернатора вошла женщина в деловом костюме, с тонкой папкой в руках. За стеклами очков светились живые глаза. Губернатор вышел ей навстречу:
— Здравствуйте, Марина Вильгельмовна. Прошу прощения, что вам пришлось так долго ждать, но…
— Здравствуйте, Владимир Анатольевич. Извиняться нужно мне. Однако обстоятельства, которые меня к вам привели, не терпят отлагательства и крайне неординарны.
— Что ж, давайте присядем и приступим к делу, — ответил губернатор и сделал приглашающий жест. — Не хотите чайку?
— Спасибо, нет. У вас есть здесь, в кабинете, видеомагнитофон, Владимир Анатольевич?
— Да, разумеется… Кино будем смотреть?
— Будем, — Ксендзова вжикнула молнией на папке, достала видеокассету и тонкую пластиковую папочку с бумагами. — К сожалению, будем.
— Почему же «к сожалению»?
— Сейчас, Владимир Анатольевич, вы сами все поймете, — ответила судья.
Губернатор вставил кассету в пасть видика…
«Кино» началось.
Уже через двадцать секунд просмотра губернатор сказал удивленно:
— Так ведь это же…
— Да, — кивнула Ксендзова, — это первый заместитель начальника ГУВД генерал-майор Тихорецкий Павел Сергеевич. Запись, правда, сделана больше года назад, когда генерал был еще полковником. Второй мужчина — майор милиции Чайковский. Три дня назад покончил жизнь самоубийством. Ну а девицы… Тут, как говорится, «их знали только в лицо». Хотя установить их, я думаю, будет не очень трудно.
— М-да… Я, признаться, испытываю некоторую неловкость, Марина Вильгельмовна, от этого зрелища. Вам, женщине, смотреть это…
— А я не женщина, Владимир Анатольевич, я судья. За двадцать лет судейской практики узнала о человеческих пороках столько, что смутить меня чем-либо трудно. Скорее всего, невозможно.
Несколько минут губернатор и судья смотрели молча. Потом Яковлев остановил видик, побарабанил пальцами по столешнице, спросил:
— И что же: вся кассета такого содержания?
— Вся. Полтора часа записи.
— Запись подлинная?
— На такой вопрос ответить может только экспертиза, но у меня сомнений нет.
— У меня, к сожалению, тоже, — сказал губернатор. — Нет, ну какой мерзавец!
Судья промолчала. Яковлев нажал кнопку «EJECT», кассета вылезла наружу с тихим жужжанием.
— А как, Марина Вильгельмовна, к вам попала эта запись?
— Мне принесли ее два питерских журналиста. Люди, скажем так, с непростой судьбой… Яковлев тяжело задумался.
— Владимир Анатольевич!
— Да, слушаю вас, — встрепенулся губернатор. Он после просмотра стал мрачен.
— Владимир Анатольевич, дело гораздо серьезней… Кассета — это, так сказать, цветочки. Она говорит о моральном облике генерала… А есть кое-что посерьезней.
— Ягодки? — мрачно спросил губернатор, покосившись на папку с бумагами.
— Да, ягодки. Волчьи. Те два журналиста, о которых я уже упомянула, сумели собрать некую информацию о Тихорецком и его подручном майоре Чайковском. В суде эта информация доказательной силы иметь не будет. Более того, на сегодняшний день она никем еще не проверена. Однако я считаю, что вам следует с ней ознакомиться.
Губернатор взял в руки папку. Внутри лежало всего несколько листочков. Читал губернатор быстро, иногда качал головой. Ксендзова сидела молча.
— Да это же черт знает что! — сказал Яковлев, закончив читать. — Понедельник, понимаешь, за «чистые руки» борется! Рядовой оперсостав терроризирует, а его первый зам… Да это черт знает что! Помойка какая-то, грязь… мусор.
— Помойка, — согласилась судья.
— А раскопали это два журналиста! В ГУВД есть собственная служба, чтобы выявлять предателей… А раскопали два журналиста! Разгребли этот мусор.
— Управление собственной безопасности, Владимир Анатольевич, никогда не будет копать под первого заместителя ГУВД. Даже если бы к ним попали вот эти материалы, — Ксендзова постучала пальцем по папке, — даже если бы они попали, то… сами понимаете.
— И поэтому вы пришли ко мне? Так, Марина Вильгельмовна?
— Так, Владимир Анатольевич.
Яковлев встал, прошел по кабинету, остановился напротив судьи и спросил:
— А эти ваши журналисты-мусорщики … Они не собираются обнародовать эту информацию?
Ксендзова мгновенно напряглась:
— Почему вы спросили?
Впервые с начала беседы Яковлев улыбнулся:
— Вы думаете, я хочу «отмазать» Тихорецкого?
— Нет, но…
— Не лукавьте, Марина Вильгельмовна. Ну, честно: подумали?
Ксендзова улыбнулась и кивнула головой.
— Ну вот видите… Скажите мне как юрист: вы точно убеждены, что факты, изложенные в «досье», в суде не сработают?
— Да, Владимир Анатольевич, я убеждена. ГУВД, разумеется, может провести свою проверку. Но, во-первых, вся информация носит оперативный характер. Во-вторых, трудно рассчитывать на какие-то свидетельские показания… А многих участников тех событий уже и в живых нет. В-третьих, никто и не будет проверять…
— Особенно тщательно, — докончил за нее Яковлев.
— Именно так.
— Что же будем делать, Марина Вилгельмовна?
— Вне моей компетенции, Владимир Анатольевич. — ответила судья. — Я не могу своей властью решить судьбу генерала МВД.
— Так ведь и я не могу… А давайте спросим у самого генерала?
— А давайте!
Губернатор улыбнулся и снял трубку со «смольнинского» телефона. Улыбка была невеселой.
* * *
Черное пятно сгоревшего мха он увидел издалека. Оно отчетливо выделялось на зеленом, было похоже на кляксу. Зверев включил правый поворот, проехал последние метров сто накатом и остановился.
«Трагическая гибель принцессы Дианы», — сказала магнитола. Сашка нажал на клавишу. Магнитола заткнулась. Шумела на ветру крона гигантской сосны, чернело пятно сгоревшего мха… Щемило сердце. Кора у основания мощного ствола была сорвана, торчали желтые расщепы древесины. Возможно, дерево еще помнило тот чудовищный удар. И собственную дрожь. И смертный ужас женщины в сверкающей железной коробке.
Крона шумела. В этом шуме не слышен был крик. Изумленный, последний… А ты не понял! Ты ничего тогда не понял. Ты пожал плечами и положил трубку на аппарат. А уже взметнулся огненный клубок из расплющенного бензобака, опалил кору дерева. Испепелил грешную Настину душу.
Спас ли ее огонь очищающий?
Всю жизнь она грешила, лгала и предавала. Потом научилась убивать… Спас ли ее огонь? Можно ли было ее спасти? Ответа Зверев не знает. Наверно, его и никто не знал… Наверно, его и нет. Только крона сосны шумит на ветру.
Зверев вылез из машины, посмотрел еще раз на сосну… Прощай! Теперь уже навсегда… прощай. Пусть тебе будет легко в твоем аду. Возможно, еще встретимся.
Зверев тряхнул головой, повернулся к машине: надо ехать. Ехать прочь от этого страшного места. Он попытался отогнать мысли, сосредоточившись на чем-то приземленным, бытовом… хоть на тачке, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53