— Нет.
«Нет», — закричала чайка голосом Обнорского, и Катя вздрогнула. Финский берег уже скрылся вдали, и вокруг была только вода, только ослепительная синева моря.
* * *
Обе — и финскую и российскую — таможни прошли без осложнений. Смотреть на морды таможенников без содрогания было, конечно, невозможно, но тут уж ничего не поделаешь… Главное — прошли, и до Питера осталось всего-то сто восемьдесят километров, меньше трех часов езды.
— А нас уже встречают, — сказал Кравцов, паркуясь у маленького кафе в полуторастах метрах от таможенно-пограничного комплекса.
Возле кафе стояло несколько легковух с российскими и финскими номерами. Кравцов, Обнорский и Лена вышли из «фольксвагена», двинулись к кафе. Внутри Андрей сразу обратил внимание на две группы мужчин. Каждая — по четыре человека, каждая сидит за своим столиком. Все они были чем-то похожи. Возможно, уверенностью и скоординированностью движений, выражением лица. В каждой четверке у Обнорского нашлись знакомые. За одним столиком он увидел Рябова, того самого человека, который расстрелял БМВ на уральской трассе. За другим оказался Виктор Ильич — человек Наумова, сопровождавший Обнорского при поездке в Швецию в 1994-м.
Оба этих «знакомых» вызывали неприятные воспоминания и отрицательные эмоции, настроение у Андрея сразу испортилось. Оно и так-то не было безоблачным, а теперь испортилось вконец.
На вошедших Кравцова, Андрея и Лену, казалось, совсем не обратили внимания. На самом деле это было не так. Один из мужчин за «семеновским» столиком на секунду задержал взгляд на Кравцове. Валентин слегка кивнул, мужчина в ответ слегка прикрыл глаза. Это означало, что все в порядке.
Не спеша попили кофейку, выкурили по сигарете… поехали. К тому времени, когда Обнорский и K° вышли из кафе, обе четверки сопровождения уже сидели в машинах. Как будто сговорившись, они были на неброских, без всяких наворотов, «девятках». Две легковухи и «фольксваген» между ними выехали со стоянки и поехали в сторону Выборга.
Немолодой лысоватый мужичок в раздолбанной «шестерке» проводил их взглядом, потом извлек из кармана мобильник. Набрал номер и, когда вызываемый абонент отозвался, сказал:
— Привет, Коль… С Торфяновки звоню. Тут у меня возврат идет по «девятой» позиции… Инвойс номер три-четыре-девять. Четыре единицы. Ага… да… И второй возврат. Тоже по «девятой» позиции. Инвойс девять-один-семь… тоже четыре единицы. Встретите? Ага… ага… ну, добро. Будь здоров, позванивай.
На этом миссия пожилого мужичка была окончена. Он убрал телефон и не спеша поехал в Выборг.
* * *
— Порядок, — сказал Кашей. — Едут. Охрана — восемь человек на двух «девятках». На всякий случай запомните номера: у первой — три-четыре-девять, у второй — девять-один-семь. Однако не исключено, что на трассе они могут поменяться местами. Номер «фольксвагена» вам известен… Напомню: по «фольксвагену» огонь не открывать. Загорится к черту! А это означает гибель груза и — соответственно — невыплату гонорара… Только в самом крайнем случае. В самом крайнем! Понятно?
Ответом было молчание. Кащей обвел одиннадцать боевиков взглядом. Большинство из них он знал лично, видел в деле. В их умении и готовности не сомневался. Тем более что вся операция была тщательно спланирована и «проиграна» не один раз на карте. А потом и с выездом на место. Так что каждый из участников знал свою позицию, свою роль и задачу. Каждый из участников имел реальный боевой опыт. В новой России приобрести его стало можно без особых проблем: в Приднестровье, Карабахе, Югославии, Абхазии… в Чечне, наконец. И приобретали. Как-то незаметно сложился круг людей, для которых «родным стал ратный труд», как писала раньше «Красная звезда». По-другому — наемников. В подавляющем большинстве случаев им было все равно, за какие «идеалы» они воюют. Главным божеством были деньги.
— Хорошо, что вам все понятно. Если нет вопросов — по машинам!
Спустя четыре минуты из Кирилловского выехали три автомобиля: «нива», «пятерка» и микроавтобус «тойота». Спустя еще полчаса машины остановились на грунтовке, в сотне метров от Выборгской трассы. Здесь на всех машинах сменили номера, а на борт «пятерки» наклеили скотчем лист бумаги с милицейской символикой. Двое бойцов переоделись в форму сотрудников ГАИ, вооружились полосатыми жезлами и даже локатором. Локатор не работал, но в данном случае это не имело никакого значения.
Бойцы разобрали оружие. Арсенал оказался не слабым: АКМы, «стечкины» и две снайперские винтовки. Превосходство в численности, вооружении и — главное — фактор внезапности не оставляли сомнений в исходе операции. Оставалось дождаться, пока конвой приблизится на расстояние два-три километра, и «сделать дорогу». Загодя этого делать не стоит, чтобы не привлекать внимания. Да и появления на трассе настоящих сотрудников ГАИ, которые заинтересуются неизвестно откуда взявшимися коллегами, исключить нельзя. Лучше выждать сообщения наблюдателей с трассы.
Время тянулось медленно, но боевиков это не смущало. Они привыкли к томительному ожиданию в засадах. К азарту и непредсказуемости стремительного, как удары кинжала, огневого контакта, когда грохот взрывов и яростный шквальный огонь, когда горят машины и БТРы, и адреналин в крови, и кричит раненый на дороге… Когда кровь пульсирует в висках и автомат в руках бьется, как живой… Когда враг ошеломлен, уничтожен и…
— Пошла пехота, — сказал Кащей, выслушав сообщение первого наблюдателя. Он располагался в двадцати пяти километрах и сообщил, что две «девятки» и «фолькс» только что прошли мимо. — Пошли, орлы, на позиции. Минут через пятнадцать они будут здесь. С Богом!
Восемь человек сели в «тойоту» и «ниву», уехали. Через сто метров они выскочили на трассу и встали на обочинах по обе стороны. Из салонов выбрались люди с оружием, в камуфляже, и мгновенно растворились в лесу. В «ниве» и в «тойоте» остались только водители, а камуфлированные снайперы и автоматчики заняли позиции в лесу. Они образовали невидимый неправильный четырехугольник, диагонали которого пересекались воле перекрестка трассы и грунтовки. Там росла мощная, раздвоенная сосна, у ее подножия стояла «тойота».
Через несколько минут взмах жезла «инспектора ГАИ» остановит там же конвой с ценным грузом.
* * *
Чайки давно отстали, потянул ветер, и на верхней палубе стало холодно. Катя встала и пошла в бар. После залитого солнечным светом неба и сверкающего моря внутри показалось темновато. Звучала латиноамериканская музычка, громко разговаривали два пьяных финна. Круглолицый бармен, скучая, смотрел новости. На экране колбасился Ельцин. Катя заказала водки.
В гнездах, предохраняющих от падения во время качки, блестели сотни бутылок, орали финны. Кривлялся Ельцин, и наяривали что-то зажигательное темпераментные кабальеро. Катя сидела у стойки и держала в руках высокий, слегка запотевший бокал с водкой.
«За что будешь пить, Катя?»
«За успех предприятия, Рахиль».
«Какого? Какого предприятия, сестрица? По превращению живых в мертвых? Ты что, Катя?!»
«Заткнись, сука. Не лезь не в свое дело».
«Да как же, Катя… ведь их убьют. Тебе их совсем не жалко?»
«Мне плевать. Разве меня кто-нибудь жалел? Куда ты лезешь со своими проповедями? Кому они нужны? Что ты, сучка, благополучная дамочка из сытого буржуазного рая, знаешь про мою жизнь?»
«Постой, — сказала Рахиль, — постой? Ведь ты и есть я. Даже тело у нас одно. Ты посмотри в зеркало, Катя».
«Э-э, нет, сестрица… тело у нас одно, но живем мы в нем по отдельности, врозь. Что ты знаешь про МОЮ жизнь? Про МОИ бесконечные потери? Про брошенного ребенка? И нерожденного ребенка? Про предательство любимого человека? Про Кресты? Про ужас и одиночество на Босфоре?»
«Я помню…»
«Нет, сестрица, ПОМНЮ я. Я все помню. И я ничего не простила».
«Но Андрей…»
«Андрея уже давно нет. Я это поняла, а ты не можешь».
Катя залпом выпила водку, поставила бокал на стойку… звякнули кубики льда. Жестом она показана оторопевшему бармену: повторить.
Очень хотелось заплакать, но она знала, что не сможет, что все слезы выплаканы и все чайки давно отстали. «Смирновская» текла в бокал тонкой струйкой, орали финны, и заходились две гитары в костяном орнаменте кастаньет… Бокал наполнился наполовину, круглолицый бармен слегка подтолкнул его к Кате. Нет, показала она глазами, полный. Круглолицый поколебался секунду, но не стал перечить… У него был огромный опыт и наметанный глаз. Он всегда определял человека, которому нельзя перечить.
— Китос, — сказана Катя, открыла сумочку и бросила на стойку деньги.
На экране телевизора горели какие-то здания. Диктор торопливо говорил про террористов. Кастаньеты трещали, и ночь над Рио была темна. Катя взяла бокал, и вышла из бара.
Ветер на палубе взвихрил волосы и прижал к ногам юбку. Прямая, как магистраль, полоса облаков быстро плыла на восток, в Россию, в Санкт-Петербург. По полосе мчался бежевый «фольксваген».
— Господи! — шепнула Катя. — Господи! Да что же я наделала?
Со звоном разбился бокал и раскатились по палубе кубики льда. Кастаньеты гремели прямо в голове.
«Фольксваген» мчался в Питер. Движение на трассе было весьма умеренным, машины с прикрытием держались приблизительно в ста метрах впереди и сзади. В кожаном чехле болталась, свисая с торпеды, радиостанция для связи с обеими «девятками». В самом начале рейса провели контрольный сеанс, и с тех пор рация молчала, только светила глазком светодиода.
Андрей поглядывал в окно на пробегающий мимо пейзаж, который отличался от финского только наличием мусора на обочинах да отсутствием столбиков с катафотами. Кравцов и Лена несколько раз пытались завести беседу, но Андрей отвечал односложно — да, нет, — и они эти попытки оставили. Валентин сунул в магнитофон кассету, и по салону побежал гитарный перезвон, четко застучали кастаньеты… Бархатная темная ночь накрыла Рио-де-Жанейро.
* * *
— Пора, — сказал Кащей, — через пару минут они будут на месте.
Он поставил магнитную мигалку на крышу, и «пятерка», украшенная с одного боку милицейской символикой, двинулась к трассе.
* * *
В кармане Обнорского зазвенел телефон. «Кому это я нужен?» — подумал он, нажимая кнопку.
— Але.
И — тишина в ответ. Странная напряженная тишина, за которой угадывается присутствие человека.
— Але, — повторил он, — говорите…
Тра-та-та-та, прогремели кастаньеты, и слабый Катин голос сказал с суеверным испугом:
— Господи…
— Катя! Это ты, Катя? — быстро спросил Обнорский и убавил звук магнитолы. Слева на него внимательно поглядывал Кравцов. — У тебя что-то случилось?
— Эта музыка…
— Что музыка? Я приглушил… теперь не мешает?
— Эта музыка, Господи! Я… я подумала, что схожу с ума, галлюцинирую.
— Да что случилось-то? Ты никак выпивши, Катерина? — удивился Обнорский.
— Чуть-чуть… Ты где сейчас, Андрюша?
— В России, фру Даллет. На родине. А ты?
— Я? Я в море… Так, это все ерунда. Не о том мы говорим. Слушай меня внимательно, Андрей. Ты — сволочь. Я тебя — ненавижу за… Ты сам знаешь, за что и за кого…
Обнорский ничего не понимал, а Катин голос звучал возбужденно и встревоженно.
— Я тебя подставила.
— Ничего не понял, объясни толком. Что значит «подставила»? И что значит «сволочь»?
Радиостанция на торпеде пиликнула и сказала грубоватым мужским голосом:
— Внимание, впереди пост ГАИ. Рекомендую снизить скорость до восьмидесяти.
Обнорский механически посмотрел вперед, увидел вдали четкий силуэт раздвоенной сосны на голубом фоне неба.
— Я сдала вас Палычу, — сказала Катерина страшные слова, смысл которых не сразу дошел до Обнорского.
— Что? — спросил он.
— Внимание, — сказала рация. — Нам дана команда остановиться.
— Что ты сказала, Катя? — выкрикнул Обнорский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53