— Час назад ходил на рынок, купил свежих яиц и сметаны.
— Понятно, — ухмыльнулся Лысый. — Для укрепления рабочего инструмента… Что еще?
— Ничего, — пожал плечами Кент. — Мадама, — он кивнул на телефон, — на связь не выходила… жду.
— Ключи? — спросил Виталий. Кент протянул ключи, изготовленные по слепкам с оригиналов.
— Проверял? — спросил Виталий.
— Обижаешь, Виталик… Вот этот — от верхнего замка. Подходит идеально. Два оборота против часовой. Этот от нижнего — два оборота по часовой. Но скорее всего нижним он, когда сам находится дома, не пользуется. Засова нет. Так что проблем у вас, я думаю, не будет. Квартира однокомнатная. Дверь в комнату — слева. В прихожей на подзеркальнике хранится газовая пукалка. Сам трахаль с виду супермен, но на самом деле — студень… только для траха и годится. От испуга обоссытся.
— Молодец, хорошо работал, — похвалил Лысый.
Теперь оставалось только ждать.
Настя опоздала на восемь минут. В плотно заставленном машинами дворе она не сразу нашла место для «мерса». А студень-супермен уже махал рукой из распахнутого окна на седьмом этаже… Настя вышла из «мерса». Она была в шикарном плаще почти до земли и туфлях на высоком каблуке… хороша!
Зверев смотрел напряженным взглядом. «Мерседес» мигнул габаритами, встал на сигнализацию. Настя скрылась в подъезде.
— Я бы такую бабенку без денег трахал, — сказал Кент. — Наоборот — сам приплачивал бы.
— Помолчи, — бросил Зверев. Кент пожал плечами. В молчании они выждали в машине минут пятнадцать.
— Ну что, — спросил Виталий Сашку, — пойдем?
Зверев молча вылез из машины, двинулся к подъезду. Лысый следом. Лифта в темном и грязном подъезде они ждали, кажется, вечность. Но все же он пришел и открыл перед ними серо-желтое нутро.
…А внутри Сашка ощутил запах Настиных духов!
— Саша! — негромко сказал Виталий.
— Седьмой этаж, — процедил сквозь зубы Зверев.
Лысый нажал кнопку. Лифт вздрогнул и поехал наверх. В нем не пахло духами, в нем пахло блевотиной. Зверев смотрел в стенку. Там были какие-то надписи и рисунки. Он попытался сосредоточиться… ничего не получалось.
— Приехали, — сказал Лысый за спиной, Сашка машинально кивнул.
Дверь квартиры № 90 была стальной. Лысый, слегка наклонившись, приник к ней ухом. Он вслушивался минут десять и ничего, кроме невнятных звуков музыки, не услышал. Он пожал плечами и вытащил из кармана дубликаты ключей… Нижний замок, как и предсказал Кент, был не заперт… Лысый вошел первым. В прихожей горел свет, на вешалке висел Настин плащ. На подзеркальнике стояла ее сумочка, рядом лежал газовый револьвер. Из приоткрытой двери комнаты звучала «ламбада».
Лысый взял револьвер и неслышно подошел к двери. Заглянул в щель и поманил пальцем Сашку.
…Настя полулежала в кресле. Голая, в одних чулках. Самец стоял перед ней на коленях, лицо утопало между ляжек. Настино тело напрягалось, вздрагивало. Руками она крепко вцепилась в волосы самца. Настя стонала, но за звуками музыки стон скорее угадывался, чем слышатся… Зверев окаменел. «Ламбада» грохотала. Хохотал дьявол. Просвечивали сквозь черный капрон розовые ступни на вскинутых вверх ногах. Вздрагивали розовые соски.
Настя пронзительно вскрикнула и обмякла. Виталий нажал на клавишу музыкального центра. Стало очень тихо.
Самец скинул Настины ноги с плеч, поднял красное влажное лицо и повернулся в сторону умолкшего музыкального центра. И заорал. Так заорал, как будто его режут. Распахнула глаза Настя. Вскрикнула.
— Тихо, — сказал Лысый. Внушительно сказал, и его услышали.
Крик самца оборвался, перешел в икоту. Он кивал головой и икал, пялился на свой собственный револьвер и, видимо, не узнавал его. Настя глядела на Зверева. Виталий снова нажал клавишу центра — комнату наполнила «ламбада».
В глазах Анастасии Тихорецкой была растерянность. Не страх, нет. Только растерянность.
— Тихо, — повторил Лысый. Самец кивнул, но икать не перестал. Виталий приблизился к нему, присел. — Тебя как зовут? — спросил дружелюбно, хотя знал, как зовут Настиного любовника.
— Владик… ик.
— М-да… в твои лета и с таким специфическим… э-э… способом заработка пора бы уже быть Владиславом, — сказал Виталий. — Но ты, Владик, не бойся. Мы к тебе претензий не имеем. Мы тут потолкуем, а ты пока в туалете посиди… хорошо?
Владик снова кивнул. Лысый взял его за локоть, помог встать. Для изоляции перепуганного самца нашлось место удобнее, чем туалет, — стенной шкаф. Виталий закрыл Владика внутри шкафа, снаружи подпер дверь шваброй: посиди. Самец продолжал икать.
Настя за это время успела одеться. Выглядела она довольно спокойно, молчала, курила длинную черную сигарету. Зверев все так же стоял у косяка… Вернулся Лысый.
— Ну, — сказал он с порога, — начнем?.. Здравствуйте, Анастасия Михайловна.
— Вы отдаете себе отчет, что вы сейчас делаете? — строго спросила Настя.
— Конечно, — весело ответил Виталий.
— Нет, похоже, вы не отдаете себе отчета. Вы ворвались в жилище с оружием в руках…
— Молчать! — хлопнул ладонью по столу Виталий. — Ты, подруга, не в суде. И понты раскидывать не надо. Ты отлично знаешь, зачем мы пришли.
— Немедленно убирайтесь вон! — довольно твердо произнесла Настя. Лысый смотрел на нее с откровенной ухмылкой. — Вы понимаете, с кем связались? Мой муж — генерал ГУВД.
Лысый откровенно расхохотался. Когда отсмеялся, сказал:
— Ты что, подруга? С мужем ты давно разошлась. Ты про это забудь… Ты уже не судья, ты уже не генеральша. Ты — крыса. Ты нас кинула, и теперь мы пришли за своими бабками.
Настя облизнула губы, посмотрела на Зверева:
— Саша!
— Что? — спросил Зверев.
— Саша! Скажи же ты… ты же все знаешь.
Зверев внимательно смотрел Насте в лицо… некогда любимое, а теперь… а что теперь?… Он не знал.
— Что ты молчишь, Саша? Скажи правду… ты один знаешь.
…Теперь он действительно видел в этом лице что-то крысиное. За правильными и привлекательными чертами лица прятался крысиный оскал.
— Да, — сказал Зверев, — знаю. Теперь я знаю. Теперь, тварь, я все про тебя знаю.
Впервые в глазах Насти мелькнул страх. Но только на секунду… Она справилась. Она сообразила: что-то не так. Нужно менять тактику. Соображала она, надо признать, быстро.
— Виталий! — сказала Тихорецкая. — Вас ведь Виталий зовут?
— У вас хорошая память, мадам.
— Да, я помню вас… Виталий, вы же видите, что он, — взгляд на Зверева, — хочет переложить все на меня. А ведь это он взял деньги!
— Да ну? — «изумился» Лысый.
— Да-да. Да! Он с самого начала предлагал мне вас кинуть. Использовать вас для отъема денег у Джабраилова и сдать в ОРБ… Я отказалась!.. Я была совершенно растеряна… Я отказалась!
Зверев на Настю не смотрел. А Лысый и смотрел и слушал очень внимательно.
— Это благородно, — сказал Лысый. — Значит, все-таки — он?
— Он! Больше-то некому… И кроме того, я его узнала. Я ничего не сказала на следствии, потому что любила его.
У Насти исказилось лицо. Казалось: чуть-чуть — и польются слезы.
— Значит, врет Костя? — спросил Лысый. Настя напряглась;
— Кто? Кто врет?
— Да этот чмошник — юрисконсульт, который тебя в больницу привез. Он-то говорит: не было никакой травмы. А были сговор и инсценировка. Кидок был, гражданин судья.
— Виталий! Неужели вы ему верите? Он же алкоголик и психопат. Он с университета меня преследует… он из ревности клевещет. Ему нельзя верить!
Лысый кивнул:
— Бывает… из ревности много ерунды делают. Я с одним дятлом чалился. Так он жену к догу ревновал. Ну и убил жену сдуру-то. Но это к делу не относится… А что, Настя, нейрохирург тоже врет?
— Какой нейрохирург? — спросила Тихорецкая, побледнев.
— Эрлих… Дай-ка, Саша, диктофончик.
Зверев сначала замешкался, потом вытащил из кармана куртки диктофон. Лысый включил воспроизведение. Из черной коробочки зазвучал голос Михаила Эрлиха. И — иногда — доносился голос Сашки. Тихорецкая прослушала последнюю часть записи с каменным лицом. Хотя давалось ей это не легко.
Лысый остановил кассету.
— Ну? Что теперь скажешь, подруга? Настя, игнорируя Виталия, повернулась к Сашке. Скривила губы:
— Налей-ка даме выпить, ЛЮБИМЫЙ.
Зверев пошарил глазами по сторонам, увидел бутылку виски на журнальном столике слева от кресла.
— Виски будешь пить?
— Наливай, капитан, да не жалей.
Зверев налил виски в стакан, протянул Насте. Она взяла, усмехнулась и выпила больше половины стакана залпом, по-мужски. Буркнула: твое здоровье — и закурила сигарету.
— Красиво пьешь, подруга, — заметил Виталий.
— А?.. А, нет… я не пью. Виски для бычка приготовила. После выпивки, знаешь, стоит дольше.
— Знаю. Предусмотрительная ты, подруга. Настя не ответила, выкурила половину сигареты и повернулась к Звереву:
— Мусор ты, Санечка… МУСОР! Быдло. Чем ты гордишься? Чего ты в жизни достиг? Голь и рвань… у тебя нет ни хера, кроме понта: ах, я опер! Ах, я из особой касты! Ой! Бегал с пистолетиком, ловил каких-то уродов… Кому это нужно? Только таким же, как ты. Идиотам-романтикам… И мой-то дурак Паша таким же был. И если бы не я, хер он когда выше подполковника вылез бы.
— Значит, ты Пашу в люди вывела? — спросил Сашка.
— Не-а… мусор — он и есть мусор. Я с ним долго билась, кое-чего даже и добилась. Но… А-а!.. Что говорить? МУСОР. И ты, Зверев — тоже МУСОР.
— Нет, Анастасия Михална, я не мусор. Я — МУСОРЩИК. Всю грязь мне не убрать, но кое-что я сумею подчистить.
Настя затушила сигарету в стакане с остатками виски.
— Ладно. Поболтали — и будет. Кассетка ваша ни хера не стоит, пацаны. Ни один суд ее во внимание не примет. Это я вам как судья говорю.
Лысый засмеялся. И даже Зверев улыбнулся.
— Ты что, подруга, совсем дурная? — спросил Виталий. — Разве мы похожи на людей, которые обращаются в суд?
— Да вы вообще на людей не похожи… Лысый наотмашь влепил пощечину. Голова Тихорецкой мотнулась.
— Ты что? — ошеломленно сказала она.
— Ничего. Учу тебя уважительно разговаривать… Слушай внимательно: ты сделала кидок. Это — по понятиям — впадлу. Значит, обязана расплатиться.
— Я ваших понятий не признаю.
— Э-э, нет… ты уже живешь по ним. Ты КИДАЕШЬ. И даже хуже — ты беспредельничаешь… Мы тебе можем ПРЕДЪЯВИТЬ.
Настя некоторое время вдумывалась, потирала покрасневшую щеку, смотрела то на Сашку, то на Виталия.
— Почему это я беспредельничаю?
— А кто послал Костю стрелять в окно судье? — жестко спросил Зверев.
Настя хотела что-то ответить, но посмотрела в глаза Звереву и поняла: лгать бесполезно. И опасно.
— Что вам нужно? — спросила она.
— Бабки, дарлинг, бабки… что же еще? — сказал Виталий.
— Сколько? — спросила Тихорецкая после паузы.
Она покосилась на стакан, даже протянула руку… внутри стакана плавал черный разбухший окурок. Он был похож на труп. Настя отдернула руку.
— Хороший вопрос, — сказал Виталий. — Давай посчитаем. Ты кинула на 137 000 баков. Теперь прикинем проценты… По-божески возьмем процентов по десять в месяц. Умножаем десять на пятьдесят месяцев…
— Вы сошли с ума! — сказала Настя возбужденно.
— Нет, лапушка. Мы не сошли с ума! Ты взяла чужие бабки, за пять с половиной лет прокрутила их не один раз! Наварила капитал. А теперь ты хочешь отделаться тремя рублями? — зло ответил Виталий.
Некоторое время все молчали. Настя закурила новую сигарету. Лысый продолжил:
— Я мягко считаю, округляю в твою пользу… Итак, пятьдесят месяцев по десять процентов. Получается — пятьсот. Сто тридцать семь на пять… калькулятора нет… но, грубо, семьсот тысяч.
— Ты сошел с ума! — закричала Настя, взмахнула рукой.
Стакан упал на пол, покатился, оставляя за собой мокрый след. Лысый продолжил:
— Семьсот. Плюс сто тридцать семь. Итого, грубо, восемьсот тридцать тысяч. А потом — мы тратились на адвокатов, на подогрев. Тюрьма, подруга, очень дорогое «удовольствие». Итого, окончательная сумма:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53