— Но послезавтра, — продолжала она, — или по крайней мере к концу недели, когда мы окончательно устроимся, я намерена отдохнуть. Просто отдохнуть. А как ты?
— Еще не сейчас. Предстоит небольшое турне с выступлениями.
— Ох!
— И еще такие же турне до перерыва заседаний законодательного собрания в Олбани.
— Который будет когда?
— Март. Апрель. Точно не знаю.
— Дорогой, это больше четырех месяцев.
— Что поделаешь.
Она постояла молча, потом нахмурилась, потянулась назад и захлопнула дверцу холодильника. — Прости, — сказала она тут же. — Может быть, ты будешь немного отдыхать по воскресеньям и в праздничные дни?
— Надеюсь.
— Хорошо. Кончай свою работу и приходи спать.
Он попытался усмехнуться:
— Ладно, увидимся позже.
— Ненамного позже.
Палмер вернулся в библиотеку и снова уселся в кресло. Странно, что она преднамеренно создала напряжение и затем сняла его, словно она на его стороне — союзник, а не враг. Он полистал списки акционеров ЮБТК и дошел до листка шершавой бумаги, на котором делал какие-то расчеты. По крайней мере, подумал Палмер, он зафиксировал свою благодарность. Но манера, с какой она приняла его благодарность, лишила этот жест всякой значимости.
Он поудобнее устроился в кресле и начал списывать номера страниц. Завтра утром он заставит секретаршу переписать имена и адреса двадцати пяти последних покупателей акций ЮБТК. Но можно ли ей поручить такое дело и быть уверенным, что об этом не узнает Бэркхардт?
Палмер понимал, что ему нельзя положиться ни на кого в банке, кроме, конечно, Вирджинии Клэри.
Он услышал, как Эдис снова открыла холодильник. Он оторвался от бумаг и, чувствуя внезапное напряжение, готовый к чему-то неизвестному, уставился в окружающую его темноту. Долго он сидел в этом напряженном ожидании. Но что бы это ни было, оно не пришло. Пока.
Глава тридцать четвертая
Палмер сидел за столиком на четырех человек в дальнем углу рыбного ресторана на Западной Сорок пятой улице. Он посмотрел на свои часы, потом на стенные, надеясь обнаружить расхождение. Но и те и другие показывали час дня, а это означало, что Мак Бернс и их гость, корреспондент газеты, опаздывают на полчаса.
Палмер наблюдал, как официант церемонно повязывает бумажные салфетки двум мужчинам, сидящим за соседним столиком. Им только что подали омаров, которые были необычно велики для ленча. Всего минут пятнадцать назад эти омары были живыми, и, когда официант принес их показать заказчикам, клешни еще двигались в последних предсмертных судорогах. Теперь же красные недвижимые омары подвергались атаке разнообразными смертоносными инструментами.
Как многие жители Среднего Запада США, Палмер не любил блюда, приготовленные из обитателей морских глубин. Ему были до тошноты противны любые животные, имеющие раковину. Омары, креветки и крабы казались ему похожими на гигантских насекомых из бредовых кошмаров. Устрицы и моллюски, подаваемые на одной половинке раковины, слишком живо напоминали ему запекшуюся слизь. Кроме того, как и многие жители Среднего Запада, он никак не мог привыкнуть к тому, что в Нью-Йорке назначенное для свидания время соблюдалось весьма относительно, особенно если свидание включало в себя такой вид общественной деятельности, как, например, ленч. Послеобеденная встреча, назначенная на 8 часов, никогда не начиналась по крайней мере до 9. А ленч, назначенный на 12.30, сказал себе Палмер, просто означает любое время после часа.
В этот момент он увидел Вирджинию Клэри, влетевшую в ресторан в сопровождении какого-то мужчины. Она быстро пробежала глазами по комнате и, найдя Палмера, устремилась к его столику.
— Извините за опоздание, — сказала она, едва переводя дух. — Мак позвонил мне пятнадцать минут назад и сказал, что не может прийти. Поэтому я помчалась в «Стар» и привезла Джорджа сама. — Она отступила, чтобы показать Джорджа.
Палмер встал.
— Мистер Моллетт? — сказал он, протягивая руку.
Джордж Моллетт, взяв руку Палмера, крепко и церемонно пожал ее. Он огляделся, снял пальто и, прежде чем сесть, повесил его на стул.
Моллетт был моложавый мужчина — лет сорока, как решил Палмер. Средний рост, коренастая фигура и совершенно круглая голова. Щеки у него были неестественно красные, и Палмер не мог понять, всегда ли они такие или это результат декабрьского мороза. Глаза Моллетта, почти такие же бледно-голубые, как у Бэркхардта, были беспокойные и в то же время сосредоточенные. Казалось, что, переходя с предмета на предмет, они схватывают впечатления короткими, яростными вспышками. Палмер заметил, что ни один предмет не миновал этих своеобразных атак — будь то сложенные на столе руки Вирджинии, или же солонка, или же люди с салфетками на груди, поедавшие омаров за соседним столиком, и даже воротничок рубашки Палмера. Эта настойчивая пытливость глаз не гармонировала, по мнению Палмера, с носом Моллетта, не имеющим определенной формы и если уж что-то напоминающим, то скорее всего, небольшую луковицу. Этот заурядный нос как будто специально создан для маскировки испытующих глаз, думал Палмер. Рот у Моллетта был маленький, с полными спокойными губами. Теперь, открыв его, Моллетт спросил сипловатым доверительным голосом:
— Что мы будем пить?
Палмер рассмеялся и помахал официанту.
— Не по сезону похолодало, — заметил он. — Что-нибудь из антифризов?
— Виски. Любое. — Моллетт повернулся к Вирджинии:— Мак увильнул, да? Я так и думал, что у него не хватит нахальства позавтракать со мной.
— Почему?
Моллетт отмахнулся, как бы отгоняя неприятный запах.
— На прошлой неделе этот парень напичкал меня дутыми биржевыми сведениями. — Он нагнулся вперед, положил локти на стол, понизил голос:
— Бред сивой кобылы. Мол, будет объявлено увеличение дивиденда, и акции взлетят как птицы. Мол, в течение двух недель доходы удвоятся. Вот-вот будет объявлен правительственный контракт на 80 миллионов долларов, и все в таком же духе. Устоять невозможно.
— Надеюсь, ты не купил? — спросила Вирджиния. Моллетт покачал головой и улыбнулся:— Дорогая, если бы я вообще когда-нибудь покупал акции по чьим-либо советам, то уж не Мака Бернса. Он надеялся, что я напишу об этом в нашей газете. А статья нужна была для повышения курса акций. Обычная карусель. Ужасно смешно. — Он скорчил гримасу.
— Такого никогда не случалось, — сказала Вирджиния очень серьезно, — во всей истории нью-йоркского журнализма.
— Ха! Но мы в «Стар» стараемся не влипать в подобные истории.
— Это жулики из другой газеты занимаются подобными штучками, да, Джордж?
Он взглянул на нее исподлобья и повернулся к Палмеру:
— Вы заполучили хитрую маленькую штучку. Она кончит тем, что завладеет банком.
Палмер заказал официанту напитки.
— Кто-нибудь все равно это сделает, — сказал он.
Глаза Моллетта неожиданно стали совершенно круглыми и уставились на Палмера:
— Простите?
Палмер покачал головой и обратился к Вирджинии:
— Какое объяснение дал Мак? Трусость?
— В час дня он улетает в Олбани.
— В этом весь Мак, — подтвердил Моллетт. — За то время, которое у него уйдет, чтобы доехать до аэродрома, полететь на одной из этих двухмоторных развалюшек, потом от аэродрома добраться до центра города, он мог бы доехать туда же на поезде. Но это не для Мака.
— Сама скорость, — сказал Палмер, — иногда менее важна, чем иллюзия скорости.
— А иллюзия, — добавил Моллетт, — всегда более важна, чем действительность, если вы Мак Бернс.
Последовала глубокая тишина. Чувствуя, что тонет в ней, Палмер сказал:
— Любопытно, если вы такого мнения о Маке, как он мог увлечь вас позавтракать с ним сегодня?
Моллетт указал на Палмера квадратным пальцем и произнес своим сипловатым доверительным голосом:— Я здесь, чтобы увидеть вас. Честно говоря, я очень рад, что Мэкки Нож упорхнул в Олбани.
Принесли виски. Палмер поднял свой стакан.
— За смятение в стане врага!
Моллетт приятно улыбнулся:
— Кем бы он ни был!
— Что я могу вам рассказать? — спросил Палмер.
— Вы должны учесть, — начал Моллетт, — что наш парень, занимающийся банковскими делами, в отпуске. У меня другая область. Сейчас я просто выполняю задание взять у вас интервью. У меня тут небольшой список в несколько тысяч вопросов.
— На какую тему?
— Как вы предполагаете провалить билль об отделениях сберегательных банков?
— Для печати?
Моллетт протянул вперед руки ладонями вверх.
— За это мне платят.
— Но мне платят не за это, — напомнил Палмер. — Я был бы счастлив поговорить по некоторым этим вопросам неофициально. Но из того, что я могу сообщить вам для печати, едва ли получится даже один абзац.
— Давайте начнем с него.
Палмер отпил немного виски.
— Мы намерены довести до сознания людей — так скоро и энергично, как нам это удастся, — что на данной стадии нашей национальной экономики сберегательные банки представляют собой денежный тупик; что личные сбережения — вещь хорошая, но она не обязательно становится все лучше, когда таких сбережений все больше; что в действительности беспрепятственный рост сбережений обычно затрудняет естественное развитие экономики; и что, таким образом, экспансионистские требования сберегательных банков не в интересах общества.
Моллетт немного подумал, потом поднял свой стакан. — Я не собираюсь передергивать, — сказал он, — но ничего из вышесказанного я не назвал бы сенсационными новостями.
— Я знаю, — согласился Палмер, — однако ничего другого для печати я сказать не могу.
Моллетт вздохнул. — Тогда давайте говорить неофициально. Если я увижу что-нибудь стоящее, мы сможем это перефразировать и сделать официальным. Ладно?
— Во всяком случае, давайте попробуем.
Моллетт кивнул и оглянулся на Вирджинию:
— Неплохо для банкира, — И снова повернулся к Палмеру с той же приятной улыбкой:
— Не для печати. Вы верите хоть во что-нибудь из всей только что рассказанной вами ерунды?
Палмер усмехнулся:
— Не для печати, «ерунда» — это не то слово. Здесь больше подойдет «отрава». Но — все еще не для печати — то, что я сказал, считается священной истиной в Вашингтоне и в других высоких сферах, где делается экономическая политика.
— Будучи банкиром, как вы относитесь к неограниченному расширению личного кредита?
— Совершенно не обязательно быть банкиром, чтобы отвергать его, — ответил Палмер. — Любой человек, которому дорого благосостояние своей страны, знает, что это безумие. С другой стороны, этот человек знает, — добавил он, — что, зажимая кредит, мы войдем в такой экономический штопор, по сравнению с которым кризис 1929 года покажется похожим на медленный вальс. Слишком поздно. Раз уж схватил тигра за хвост, то отпускать нельзя.
— Очень хорошо, — сказал Моллетт. — Разрешаете цитировать?
— Не стоит.
— Это высказывание о тигрином хвосте можно понять поразному, — продолжал репортер. — Например, как насчет банка, который вытанцовывает перед Тамманским тигром. [Таммани — организация демократической партии в Нью-Йорке. «Тигр» — прозвище этой организации.] Даже имея Мака Бернса в качестве посредника.
Палмер поднял брови:
— Не могли бы вы точнее определить слово «вытанцовывает»?
— Беру его обратно. Давайте скажем — банк, который использует влияние Таммани в своих экономических целях.
— Боюсь, вам следовало бы спросить об этом мистера Бэркхардта. Мак Бернс был нанят задолго до моего появления на сцене.
— Если я спрошу Бэркхардта, — возразил Моллетт, — он только накричит на меня. Я спрашиваю вас, поскольку мне кажется, что вы человек здравомыслящий. Вы представляете собой современный тип банкира, — добавил он, подмигивая Вирджинии, — с определенной настроенностью к сотрудничеству и вообще с высоким интеллектуальным уровнем.
— Лесть может сделать вам все, кроме статьи, — ответил Палмер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110