— И он опять потянулся к телефону: — Давай позовем Персика, а?
Палмер закрыл глаза. — Никаких Персиков, никаких Пончиков. — Он открыл глаза и медленно вытолкнул себя из кресла, чувствуя, как неприятно напряглись у него мускулы, когда он встал на ноги.
— Разве это может повредить? — настаивал Бернс. — Вполне порядочная дамочка, днем она работает кассиршей на аэродроме. Поневоле должна быть порядочной, верно я говорю?
— Можно сейчас достать здесь такси? — поинтересовался Палмер, шагнув к выходу.
— Ну куда тебе спешить, Вуди? Пообщайся с людьми. Встряхнись немножко. Подурачься, в конце концов. Чего тебе бояться?
Палмер услышал, как Бернс, спотыкаясь, встал и пошел вслед за ним к двери. — «Будь смелым со мной и не бойся, — пробормотал Палмер. — Ведь я не дитя, мой любимый. Будь же страстным со мной…»
— Что?..
— …«Будь страстным, дорогой», — сказал Палмер, открывая дверь.
— Ты порядочно-таки накачался, Вуди, — предостерег его Бернс. — Давай я вызову свою машину. — Он последовал за Палмером по коридору.
— Бомбсвиль, США, — сказал Палмер, дважды ткнув пальцем в кнопку вызова, прежде чем лифт пришел в движение.
— Вижу, что самому тебе не справиться. — Голос Бернса звучал озабоченно и в то же время раздраженно. — Я спущусь с тобой и поймаю такси.
— Никаких такси, Мак, Мэкки Нож! [Герой пьесы Брехта «Трехгрошовая опера».] — ответил Палмер. Двери лифта раздвинулись.
— Я спущусь с тобой. — Бернс вошел в кабину лифта вместе с Палмером и нажал нижнюю кнопку.
— «Перчатки Мэкки — из капрона, — тихо напевал Палмер. — С них кровь смывается легко…»
— Послушай, — мрачно сказал Бернс, пока они спускались, — когда мы вылезем из лифта, держи себя в руках. Я не скуплюсь на чаевые швейцарам, но у них всевидящее око.
— «Но Мэкки знает слишком много, — прошептал Палмер. — И вот наш мальчик под замком»…
— Сколько же вы хлебнули до прихода ко мне? — спросил Бернс.
— М-ного, — ответил Палмер. — Ист нихтс гут [Нехорошо? (нем.). Здесь: вы не довольны], Мэкки Нож?
— Ты шпрех э биссель дойтч? [Разговариваешь немного по-немецки? (испорч. нем.)] — удивился Бернс.
— Научился по долгу службы. — Кабина резко затормозила перед остановкой, и Палмера замутило. — Я как раз из тех, кто ловил немецких ученых-ракетчиков. Вот какая штука. Это была альте криг [Старая война], мировая война цвай [Два]. — Он глубоко вздохнул и вышел из кабины лифта.
— Все в порядке?
— Руки прочь!
— Я только пытался помочь вам.
— И ну вас с вашими дамочками.
— Спокойнее, дружище, — прошептал Бернс. Его желтые глаза злобно сузились, как у тигра.
Они направились к главному выходу. Дежурный швейцар встал и вежливо поклонился. Палмер выпрямился, холодно кивнул в ответ и прошел мимо него прямо на улицу, в холодный ночной воздух. Отойдя немного от подъезда, он громогласно обратился к пустынной улице: «Учителя и метрдотели все суетились, все мне льстили, и жизнь была скучна, пока я не прозрел!»
— Сюда, — сказал Бернс, указывая дорогу на Саттон Плейс. — Видите, вот там, под тем деревом у «Эльдорадо»?
— Руки прочь!
— О, какие мы гордые!
— Не нужна мне ваша машина, — твердил Палмер, — не нужны мне ваши женщины. Зря стараетесь. Понятно?
— Забудем про женщин, но возьмите машину.
— «…Чтобы легкая, сладкая жизнь затянула меня как болото…» — Палмер отшвырнул руку Бернса и пустился бегом вдоль улицы, мимо низкого длинного черного «кадиллака». Потом он свернул за угол, побежал на запад и наконец достиг Первой авеню. Там он, бездыханный, остановился, припав спиной к шершавой кирпичной стене. — Отныне начинаю жить почеловечески, — едва выговорил он, жадно ловя ртом воздух. Он почувствовал, как пот выступил у него на лбу. Слабея, он сполз вниз, шаря в кармане в поисках носового платка. Неожиданно послышалось постукивание женских каблучков. Вытерев лицо, он увидел мужчину и женщину, появившихся из-за угла. Они прошли мимо и даже не взглянули на него. Еще один пьянчуга, да еще вырядился в смокинг.
Он наблюдал за удалявшейся женской фигурой, пока оба они не растворились в темноте. Он прикрыл глаза, снова открыл их и увидел такси, медленно проезжавшее по Первой авеню. Спотыкаясь, он бросился вслед за такси вдоль улицы, махая рукой, и бежал, бежал, бежал что было сил.
Глава двадцать третья
День начался неудачно. Эдис встала, как всегда, в шесть тридцать, чтобы проводить детей в школу. А Палмер, проснувшись, не успел еще пошевелиться, как почувствовал страшную головную боль. Скривившись от боли, он потянулся за часами, брошенными на тумбочку у кровати. Было уже восемь часов. Сев в кровати, он мгновенно пришел в себя и понял, что не успел повидаться с детьми, опоздает в банк, а в довершение ко всему эта невыносимая головная боль!
Завтрак тоже не принес облегчения. Две таблетки аспирина пока не помогали, а напряженная атмосфера, которая возникла между ним и Эдис — он это чувствовал, — только усиливала головную боль. Во всяком случае, ему так показалось. Он исподтишка наблюдал за женой, стараясь угадать, чувствует ли она то же самое, или его собственное настроение создает такую напряженную обстановку.
— Довольно скупой отчет об этом обеде в «Таймс», — объявила Эдис. — Может быть, тебе и не стоило туда ходить?
— Ни один из них этого не стоит, — пробормотал Палмер.
— Тогда зачем же…
— Мои цели, — прервал он ее, — несколько отличаются от цели репортеров «Таймс», которые искали интересную для репортажа тему и не нашли. А я был там, чтобы меня видели, и достиг своего.
— Выполнил свой долг, — бесцветным голосом откликнулась Эдис.
— Совершенно верно.
Она молча продолжала просматривать газету, но Палмер почувствовал, что какие-то невысказанные мысли будто повисли в воздухе между ними. Как видно, она была бы не прочь продолжить разговор об обеде, но что-то ее удерживало. Неужели все дело было только в этом? Он отпил кофе.
— Разумеется, я не сидел там весь вечер, — проговорил он, сознательно возвращаясь к недосказанному.
— Я так и думала.
— Бернс пригласил меня, чтобы повидать нужных людей.
Эдис кивнула и продолжала читать. Палмер допил кофе и протянул было руку к кофейнику, но Эдис, не поднимая глаз от газеты, опередила его, и носик кофейника звякнул о его чашку.
— Осторожней, — предупредил он.
Взгляд Эдис метнулся вверх, но не на чашку, а ему в лицо.
— Разве я пролила?
— Я и не…— Он вздохнул и оборвал фразу.
Она наполнила чашку до краев. — Ты что-то очень нервный сегодня, милый.
— Выпил вчера порядочно у Бернса.
Эдис снова уткнулась в газету. — Было много приглашенных?
— Нет. Под конец остались только Бернс с Калхэйном и я.
— Уютная компания.
Палмер отказался от попытки разгадать ее мысли. — Потом и Калхэйн ушел.
— А Бернс старался удержать тебя?
— Да, а ты откуда знаешь?
Эдис легонько пожала плечами: — Он производит впечатление человека, который боится долго оставаться в одиночестве, особенно ночью. — Она нахмурилась. Потом аккуратно сложила газету и отодвинула от себя. — И еще он производит впечатление человека, который предпочел бы провести время с женщиной, а не с тобой.
Палмер кивнул и попытался улыбнуться: — Я вижу, ты уже готова подвести итоги.
Эдис подвинула к себе чашку и некоторое время задумчиво разглядывала остатки кофе. Палмер наблюдал, как ее затуманенный взгляд изучал темную жидкость. Прорицательница из колледжа Уэллсли.
— Иногда должно быть все же неловко, — проговорила она. — Он чересчур увлекается женщинами, правда?
— Да. Но почему должно быть все же неловко?
— Для другого человека, я хотела сказать.
— Не понимаю.
— Для такого, например, как ты, — уточнила она.
— О-о?!
— Он, конечно, пытается использовать тебя в своих целях, — сказала Эдис. В ее словах был и легкий намек на вопрос, и вместе с тем они звучали почти как утверждение. — Он на это способен. Такое у меня создалось впечатление. Второй муж Джейн в чем-то похож на него. Он тоже всегда был готов организовать небольшие попойки с развлечениями. — Эдис подняла глаза на мужа и слегка улыбнулась ему: — Ведь он тоже с востока, как и мистер Бернс. Восточные люди отличаются такой склонностью.
— Но Бернс ведь приехал с Западного побережья, — заметил Палмер. — Откуда же у него эти склонности?
— С каких это пор Бейрут попал на Западное побережье? Склонности к сексуальным излишествам — вот что отличает их от жителей Среднего Запада.
— Это напомнило мне о том, что говорил мне вчера вечером сам Бернс. — Палмер отпил несколько глотков кофе, борясь с желанием взглянуть, как примет Эдис это признание.
— Бедняга, он просто не понимает тебя, дорогой, — сказала она.
— Ты могла бы сочинить целую книгу о тех явлениях, которых не понимает Мак Бернс.
— О тебе, например.
— И вообще о многих явлениях, — сказал Палмер, но недостаточно быстро, чтобы это прозвучало непринужденно. Позднее, сидя в машине, по дороге в банк, Палмер восстановил в памяти их разговор, пытаясь определить, что же создавало эту скрытую напряженность в их отношениях. Сперва он решил, что все-таки это он один старается держать себя в руках. Она-то чувствует себя совершенно свободно. Но когда он вновь перебрал в уме весь их разговор, у него появилось беспокойное ощущение, что за каждым ее словом таился другой, невысказанный смысл. Сидя у себя в кабинете и раздраженно перебирая ничего не значащие бумаги из «входящих», Палмер старался избавиться от всех этих размышлений. Это привело лишь к тому, что голова у него разболелась еще больше. Когда в 10 часов пришла Вирджиния Клэри, он сначала обрадовался ее приходу, но вскоре и она начала раздражать его.
— …и не без пользы провели вечер с милым Бернсом, — проговорила она.
— Скучно, пошло и никакой пользы, — проворчал он. — Вы поступили разумно, уклонившись от этого приглашения.
— Женщинам всегда рекомендуется поддерживать с Бернсом добрые отношения.
Нахмурившись, он оторвал взгляд от бумаг, которые она ему принесла. — Что вы хотите этим скачать? — резко спросил он.
— Так, ничего особенного.
Палмер, не переставая хмуриться, пристально взглянул на нее, на плавный изгиб высоких скул и невозмутимую ясность больших черных глаз. Он и сам не мог понять, почему его так бесило ее хорошее настроение и цветущий вид.
— Может быть, вы все-таки выскажетесь более определенно о его репутации? — настойчиво спросил он.
— В том, что касается женщин? — ответила она вопросом на вопрос.
— Да, — устало сказал он, — хотя бы в том, что касается женщин.
— Осведомленные лица утверждают, что он мог бы потягаться с дюжиной киногероев.
— Черт подери! — не стерпел Палмер. — И дернуло же Бэркхардта связаться с этим… — Он остановился, слишком поздно поняв, что ему не к лицу критиковать старика в присутствии его служащих. — Ну, ничего, — закончил он устало. — Оставим это. Некоторое время она в молчании глядела на него, затем потупилась. Несмотря на нестерпимую головную боль, Палмер успел заметить, что теперь она не сидит перед ним в натянутой позе, настороженная, как это бывало прежде. Она чувствовала себя свободно, а это уже хорошо. Впрочем, может быть, и нехорошо? Стоило ли допускать такую вольность… Он мотнул головой, как бы пытаясь освободиться от своих мыслей, но добился только нового приступа головной боли.
— Мне очень жаль, — услышал он.
— Чего вам жаль? — Собственный голос показался ему пронзительным и резким.
— Мне жаль, что вы так плохо себя чувствуете.
— А-а. — И он снова опустил глаза на бумаги, которые она ему принесла. Он был не в состоянии продолжать разговор. Он скорее услышал, а не увидел, что Вирджиния встала.
— У меня к вам просьба, — проговорила она. — Вчера я сказала, что хочу, чтобы вы видели во мне друга. Если вы этого не желаете, прошу вас, скажите прямо.
Он взглянул на нее. — Нет, я хотел бы, чтобы мы были друзьями, — ответил он, стараясь, чтобы его голос больше не звучал резко или раздраженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Палмер закрыл глаза. — Никаких Персиков, никаких Пончиков. — Он открыл глаза и медленно вытолкнул себя из кресла, чувствуя, как неприятно напряглись у него мускулы, когда он встал на ноги.
— Разве это может повредить? — настаивал Бернс. — Вполне порядочная дамочка, днем она работает кассиршей на аэродроме. Поневоле должна быть порядочной, верно я говорю?
— Можно сейчас достать здесь такси? — поинтересовался Палмер, шагнув к выходу.
— Ну куда тебе спешить, Вуди? Пообщайся с людьми. Встряхнись немножко. Подурачься, в конце концов. Чего тебе бояться?
Палмер услышал, как Бернс, спотыкаясь, встал и пошел вслед за ним к двери. — «Будь смелым со мной и не бойся, — пробормотал Палмер. — Ведь я не дитя, мой любимый. Будь же страстным со мной…»
— Что?..
— …«Будь страстным, дорогой», — сказал Палмер, открывая дверь.
— Ты порядочно-таки накачался, Вуди, — предостерег его Бернс. — Давай я вызову свою машину. — Он последовал за Палмером по коридору.
— Бомбсвиль, США, — сказал Палмер, дважды ткнув пальцем в кнопку вызова, прежде чем лифт пришел в движение.
— Вижу, что самому тебе не справиться. — Голос Бернса звучал озабоченно и в то же время раздраженно. — Я спущусь с тобой и поймаю такси.
— Никаких такси, Мак, Мэкки Нож! [Герой пьесы Брехта «Трехгрошовая опера».] — ответил Палмер. Двери лифта раздвинулись.
— Я спущусь с тобой. — Бернс вошел в кабину лифта вместе с Палмером и нажал нижнюю кнопку.
— «Перчатки Мэкки — из капрона, — тихо напевал Палмер. — С них кровь смывается легко…»
— Послушай, — мрачно сказал Бернс, пока они спускались, — когда мы вылезем из лифта, держи себя в руках. Я не скуплюсь на чаевые швейцарам, но у них всевидящее око.
— «Но Мэкки знает слишком много, — прошептал Палмер. — И вот наш мальчик под замком»…
— Сколько же вы хлебнули до прихода ко мне? — спросил Бернс.
— М-ного, — ответил Палмер. — Ист нихтс гут [Нехорошо? (нем.). Здесь: вы не довольны], Мэкки Нож?
— Ты шпрех э биссель дойтч? [Разговариваешь немного по-немецки? (испорч. нем.)] — удивился Бернс.
— Научился по долгу службы. — Кабина резко затормозила перед остановкой, и Палмера замутило. — Я как раз из тех, кто ловил немецких ученых-ракетчиков. Вот какая штука. Это была альте криг [Старая война], мировая война цвай [Два]. — Он глубоко вздохнул и вышел из кабины лифта.
— Все в порядке?
— Руки прочь!
— Я только пытался помочь вам.
— И ну вас с вашими дамочками.
— Спокойнее, дружище, — прошептал Бернс. Его желтые глаза злобно сузились, как у тигра.
Они направились к главному выходу. Дежурный швейцар встал и вежливо поклонился. Палмер выпрямился, холодно кивнул в ответ и прошел мимо него прямо на улицу, в холодный ночной воздух. Отойдя немного от подъезда, он громогласно обратился к пустынной улице: «Учителя и метрдотели все суетились, все мне льстили, и жизнь была скучна, пока я не прозрел!»
— Сюда, — сказал Бернс, указывая дорогу на Саттон Плейс. — Видите, вот там, под тем деревом у «Эльдорадо»?
— Руки прочь!
— О, какие мы гордые!
— Не нужна мне ваша машина, — твердил Палмер, — не нужны мне ваши женщины. Зря стараетесь. Понятно?
— Забудем про женщин, но возьмите машину.
— «…Чтобы легкая, сладкая жизнь затянула меня как болото…» — Палмер отшвырнул руку Бернса и пустился бегом вдоль улицы, мимо низкого длинного черного «кадиллака». Потом он свернул за угол, побежал на запад и наконец достиг Первой авеню. Там он, бездыханный, остановился, припав спиной к шершавой кирпичной стене. — Отныне начинаю жить почеловечески, — едва выговорил он, жадно ловя ртом воздух. Он почувствовал, как пот выступил у него на лбу. Слабея, он сполз вниз, шаря в кармане в поисках носового платка. Неожиданно послышалось постукивание женских каблучков. Вытерев лицо, он увидел мужчину и женщину, появившихся из-за угла. Они прошли мимо и даже не взглянули на него. Еще один пьянчуга, да еще вырядился в смокинг.
Он наблюдал за удалявшейся женской фигурой, пока оба они не растворились в темноте. Он прикрыл глаза, снова открыл их и увидел такси, медленно проезжавшее по Первой авеню. Спотыкаясь, он бросился вслед за такси вдоль улицы, махая рукой, и бежал, бежал, бежал что было сил.
Глава двадцать третья
День начался неудачно. Эдис встала, как всегда, в шесть тридцать, чтобы проводить детей в школу. А Палмер, проснувшись, не успел еще пошевелиться, как почувствовал страшную головную боль. Скривившись от боли, он потянулся за часами, брошенными на тумбочку у кровати. Было уже восемь часов. Сев в кровати, он мгновенно пришел в себя и понял, что не успел повидаться с детьми, опоздает в банк, а в довершение ко всему эта невыносимая головная боль!
Завтрак тоже не принес облегчения. Две таблетки аспирина пока не помогали, а напряженная атмосфера, которая возникла между ним и Эдис — он это чувствовал, — только усиливала головную боль. Во всяком случае, ему так показалось. Он исподтишка наблюдал за женой, стараясь угадать, чувствует ли она то же самое, или его собственное настроение создает такую напряженную обстановку.
— Довольно скупой отчет об этом обеде в «Таймс», — объявила Эдис. — Может быть, тебе и не стоило туда ходить?
— Ни один из них этого не стоит, — пробормотал Палмер.
— Тогда зачем же…
— Мои цели, — прервал он ее, — несколько отличаются от цели репортеров «Таймс», которые искали интересную для репортажа тему и не нашли. А я был там, чтобы меня видели, и достиг своего.
— Выполнил свой долг, — бесцветным голосом откликнулась Эдис.
— Совершенно верно.
Она молча продолжала просматривать газету, но Палмер почувствовал, что какие-то невысказанные мысли будто повисли в воздухе между ними. Как видно, она была бы не прочь продолжить разговор об обеде, но что-то ее удерживало. Неужели все дело было только в этом? Он отпил кофе.
— Разумеется, я не сидел там весь вечер, — проговорил он, сознательно возвращаясь к недосказанному.
— Я так и думала.
— Бернс пригласил меня, чтобы повидать нужных людей.
Эдис кивнула и продолжала читать. Палмер допил кофе и протянул было руку к кофейнику, но Эдис, не поднимая глаз от газеты, опередила его, и носик кофейника звякнул о его чашку.
— Осторожней, — предупредил он.
Взгляд Эдис метнулся вверх, но не на чашку, а ему в лицо.
— Разве я пролила?
— Я и не…— Он вздохнул и оборвал фразу.
Она наполнила чашку до краев. — Ты что-то очень нервный сегодня, милый.
— Выпил вчера порядочно у Бернса.
Эдис снова уткнулась в газету. — Было много приглашенных?
— Нет. Под конец остались только Бернс с Калхэйном и я.
— Уютная компания.
Палмер отказался от попытки разгадать ее мысли. — Потом и Калхэйн ушел.
— А Бернс старался удержать тебя?
— Да, а ты откуда знаешь?
Эдис легонько пожала плечами: — Он производит впечатление человека, который боится долго оставаться в одиночестве, особенно ночью. — Она нахмурилась. Потом аккуратно сложила газету и отодвинула от себя. — И еще он производит впечатление человека, который предпочел бы провести время с женщиной, а не с тобой.
Палмер кивнул и попытался улыбнуться: — Я вижу, ты уже готова подвести итоги.
Эдис подвинула к себе чашку и некоторое время задумчиво разглядывала остатки кофе. Палмер наблюдал, как ее затуманенный взгляд изучал темную жидкость. Прорицательница из колледжа Уэллсли.
— Иногда должно быть все же неловко, — проговорила она. — Он чересчур увлекается женщинами, правда?
— Да. Но почему должно быть все же неловко?
— Для другого человека, я хотела сказать.
— Не понимаю.
— Для такого, например, как ты, — уточнила она.
— О-о?!
— Он, конечно, пытается использовать тебя в своих целях, — сказала Эдис. В ее словах был и легкий намек на вопрос, и вместе с тем они звучали почти как утверждение. — Он на это способен. Такое у меня создалось впечатление. Второй муж Джейн в чем-то похож на него. Он тоже всегда был готов организовать небольшие попойки с развлечениями. — Эдис подняла глаза на мужа и слегка улыбнулась ему: — Ведь он тоже с востока, как и мистер Бернс. Восточные люди отличаются такой склонностью.
— Но Бернс ведь приехал с Западного побережья, — заметил Палмер. — Откуда же у него эти склонности?
— С каких это пор Бейрут попал на Западное побережье? Склонности к сексуальным излишествам — вот что отличает их от жителей Среднего Запада.
— Это напомнило мне о том, что говорил мне вчера вечером сам Бернс. — Палмер отпил несколько глотков кофе, борясь с желанием взглянуть, как примет Эдис это признание.
— Бедняга, он просто не понимает тебя, дорогой, — сказала она.
— Ты могла бы сочинить целую книгу о тех явлениях, которых не понимает Мак Бернс.
— О тебе, например.
— И вообще о многих явлениях, — сказал Палмер, но недостаточно быстро, чтобы это прозвучало непринужденно. Позднее, сидя в машине, по дороге в банк, Палмер восстановил в памяти их разговор, пытаясь определить, что же создавало эту скрытую напряженность в их отношениях. Сперва он решил, что все-таки это он один старается держать себя в руках. Она-то чувствует себя совершенно свободно. Но когда он вновь перебрал в уме весь их разговор, у него появилось беспокойное ощущение, что за каждым ее словом таился другой, невысказанный смысл. Сидя у себя в кабинете и раздраженно перебирая ничего не значащие бумаги из «входящих», Палмер старался избавиться от всех этих размышлений. Это привело лишь к тому, что голова у него разболелась еще больше. Когда в 10 часов пришла Вирджиния Клэри, он сначала обрадовался ее приходу, но вскоре и она начала раздражать его.
— …и не без пользы провели вечер с милым Бернсом, — проговорила она.
— Скучно, пошло и никакой пользы, — проворчал он. — Вы поступили разумно, уклонившись от этого приглашения.
— Женщинам всегда рекомендуется поддерживать с Бернсом добрые отношения.
Нахмурившись, он оторвал взгляд от бумаг, которые она ему принесла. — Что вы хотите этим скачать? — резко спросил он.
— Так, ничего особенного.
Палмер, не переставая хмуриться, пристально взглянул на нее, на плавный изгиб высоких скул и невозмутимую ясность больших черных глаз. Он и сам не мог понять, почему его так бесило ее хорошее настроение и цветущий вид.
— Может быть, вы все-таки выскажетесь более определенно о его репутации? — настойчиво спросил он.
— В том, что касается женщин? — ответила она вопросом на вопрос.
— Да, — устало сказал он, — хотя бы в том, что касается женщин.
— Осведомленные лица утверждают, что он мог бы потягаться с дюжиной киногероев.
— Черт подери! — не стерпел Палмер. — И дернуло же Бэркхардта связаться с этим… — Он остановился, слишком поздно поняв, что ему не к лицу критиковать старика в присутствии его служащих. — Ну, ничего, — закончил он устало. — Оставим это. Некоторое время она в молчании глядела на него, затем потупилась. Несмотря на нестерпимую головную боль, Палмер успел заметить, что теперь она не сидит перед ним в натянутой позе, настороженная, как это бывало прежде. Она чувствовала себя свободно, а это уже хорошо. Впрочем, может быть, и нехорошо? Стоило ли допускать такую вольность… Он мотнул головой, как бы пытаясь освободиться от своих мыслей, но добился только нового приступа головной боли.
— Мне очень жаль, — услышал он.
— Чего вам жаль? — Собственный голос показался ему пронзительным и резким.
— Мне жаль, что вы так плохо себя чувствуете.
— А-а. — И он снова опустил глаза на бумаги, которые она ему принесла. Он был не в состоянии продолжать разговор. Он скорее услышал, а не увидел, что Вирджиния встала.
— У меня к вам просьба, — проговорила она. — Вчера я сказала, что хочу, чтобы вы видели во мне друга. Если вы этого не желаете, прошу вас, скажите прямо.
Он взглянул на нее. — Нет, я хотел бы, чтобы мы были друзьями, — ответил он, стараясь, чтобы его голос больше не звучал резко или раздраженно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110