— Видите ли, отведенная мне роль, ну, козла отпущения, что ли, — это, возможно, и правда…
— Уверяю вас, так оно и есть, — подтвердил старик.
— Однако меня это ничуть не тревожит.
Палмер наблюдал за Лумисом, который на какое-то время как бы застыл. Затем дважды кивнул головой. — Все ясно, — сказал он, — этого-то я и боялся.
Глава двадцать пятая
Конец ленча был скомкан по вине Лумиса, который и не пытался скрыть то, что торопится, отметил про себя Палмер по дороге в банк.
Особенно отчетливо это прозвучало в фразе, брошенной Лумисом при прощании: — Я поеду в город минут через сорок, пожалуй, вам не стоит меня ждать? — И в ответе Палмера:
— Да, конечно.
Теперь, сидя в такси, лавирующем в потоке движения на автостраде Ист Ривер, Палмер попытался отобрать наиболее важные из тех скудных сведений, которые он почерпнул в беседе с Лумисом. Лумис, конечно, был прав: Палмер занял чересчур непримиримую позицию. Но Палмеру было также ясно и другое: любой иной подход был бы расценен как слабость. Даже если Бэркхардт кое-что преувеличивал, все равно Лумис не тот человек, перед которым можно позволить себе проявить такую слабость. Отец принадлежал к людям той же категории, хотя и не достиг такого успеха, как Лумис. На теннисном корте или в бизнесе они были одержимы одним желанием — победить, а это лишало игру всякого удовольствия для противника. У них был один и тот же девиз — как бы ни играть, лишь бы выиграть. Впрочем, возможно, они и правы. Палмер покачал головой.
Слева промелькнули корпуса Бельвю — старый грязный госпиталь, окруженный коробками из железа и стекла. Дала ли ему что-нибудь эта встреча?
Упоминание мимоходом о Бернсе не ускользнуло от внимания Палмера. Лумис искусно обыграл даже эту, казалось бы, никчемную карту, обнаружив тем самым, что имеет специальную информацию, а также давая понять, что располагает и более существенными сведениями.
Лумис намекнул, что знает точно, какое поручение было дано Палмеру. Было ли это пробным шаром или констатацией факта — в обоих случаях не стоило придавать этому особого значения.
Обвинительная речь, произнесенная Лумисом против Бэркхардта, преследовала, по мнению Палмера, две цели: подорвать его доверие к шефу и в то же время указать на опасность разногласий, существующих среди коммерческих банков. Ни то, ни другое в настоящий момент не волновало Палмера. Он и сам не смог бы точно определить почему, но решил, что успеет еще разобраться в этом вопросе.
Но Палмер чувствовал, что перелом в их беседе наступил после того, как он признал, что положение, в которое Бэркхардт его поставил, очень уязвимо, и дал понять, что старик принял все меры, чтобы остаться в стороне.
Шофер неожиданно резко свернул вправо, и Палмер ухватился за кожаный поручень. Машина пристроилась в колонну других легковых автомашин, чтобы не оказаться у самого выезда на Сорок вторую улицу. На мгновение перед Палмером выросло здание Объединенных Наций, затем машина нырнула в проезд под ним. Палмер отпустил ремень и поудобнее устроился на сиденье. Не все ли ему равно, в конце концов, даже если старый Бэркхардт приспособил его для того, чтобы таскать для него каштаны из огня. Почему Лумис считает, что это должно иметь для него такое значение? Ведь Палмер был всего лишь служащим на окладе, а не одним из основных держателей акций банка. Его финансовое положение, бесспорно, было известно Лумису.
После продажи большого количества акций чикагского банка средней руки у человека, конечно, остается несколько больше денег, чем те, которые он тратит на карманные расходы. И несомненно, Лумис знал, что Палмер работает не ради оклада, а ради удовольствия, которое эта работа ему доставляет.
Неужели Лумис не понял, что уязвимость этой позиции Палмера связана с риском, который делает работу для него еще более увлекательной?
Когда машина свернула с магистрали и они въехали в город, Палмер кивнул, довольный тем, что сумел все расставить по местам. Впервые ему удалось это сделать. Он ведь не смог ничего объяснить Эдис. А теперь все обрело логический смысл. Он попытался вообразить, как стал бы сейчас ей объяснять свою мысль.
Палмер. Ты же знаешь, я работаю не ради денег. Просто подвернулась возможность заняться тем делом, которое я знаю лучше всего, и притом мне предоставлена полная самостоятельность.
Эдис. Такая же возможность была у тебя и в Чикаго, когда умер твой отец.
Палмер. Но там я остался бы в окружении целой армии его призраков. А здесь я как на передовой, в самой гуще ожесточенной борьбы. Такой возможности у меня никогда не было бы в Чикаго. Нет, разумеется, только здесь.
Эдис. Здесь, под пятою Бэркхардта?
Палмер. Нет, далеко за пределами его власти. Слишком далеко, чтобы он мог вмешаться, когда захочет, хотя я уверен, что он на это рассчитывал.
Эдис. Милый, предусмотрительный старичок.
Палмер. Забудем про Бэркхардта. Главное — это я. Я молод, жажду действия, власти, созидания.
Эдис. Сорок пять — это уже не молодость.
Палмер. Сорок пять мне исполнится только в декабре.
Эдис. В страховом полисе значится, что тебе сорок пять.
Палмер крепко зажмурил глаза, и из-под дрожащего века, в уголке глаза, даже показалась слеза. Почему Эдис всегда представляется ему в такой язвительной роли? Почему мысль о ней не вызывает в нем никаких чувств, кроме неприязни? Ведь у нее есть и положительные стороны.
Машина замедлила ход и остановилась у самой обочины тротуара.
Открыв глаза, Палмер увидел свой банк, его очертания на момент показались ему неровными и расплывшимися. Палмер смахнул слезинку, расплатился с шофером и вошел в банк. Ответив кивком на приветствие швейцара, Палмер, не оборачиваясь, прошел к лифту. На верхнем этаже он зашагал вдоль коридора под сверканием потолка, мимо развешанных на стенах картин, задержал взгляд на темно-зеленом ковре с золотым отливом, поравнялся с белокурой пышногрудой секретаршей.
— Они все у вас…
Только войдя к себе в кабинет, Палмер понял, что она хотела ему сказать. Несмотря на грандиозные размеры, кабинет, казалось, был полон народа. Гарри Элдер присел на край письменного стола Палмера, в его редких седых волосах отражался рассеянный свет с застекленного потолка. В одном из кресел, стоявших против стола, сидела Вирджиния. Казалось, только она одна и ждала Палмера. Мак Бернс стоял перед огромным окном, указывая человеку, которого Палмер не знал, на что-то внизу, на Пятой авеню. Другой незнакомец, вооруженный фотоаппаратом «ролли» и осветительной аппаратурой, перекинутой через плечо, озадаченно разглядывал скульптуру Ханны Керд.
— Ву-ди, — протяжно произнес Мак Бернс. Несмотря на то что это слово, казалось, оставляло мало места для его искусства, он все же ухитрился придать ему необыкновенную звучность, и оно еще некоторое время вибрировало в воздухе.
— Вуди, познакомьтесь с Джимом Стеккертом из редакции «Стар», а это — мистер Кесслер, его фоторепортер. Джентльмены, познакомьтесь — Вудс Палмер-младший.
Палмер прошел несколько шагов вперед, поочередно пожимая руки всем присутствующим. Стеккерт был худощав, с болезненным лицом и усталыми глазами, его улыбка, казалось, приводилась в движение механически, с помощью реле. Скрытный человек, у такого много не выведаешь, подумал Палмер. Фотограф Кесслер, как он вскоре заметил, был натурой иного склада.
— Это ваша работа? — поинтересовался фотограф, ткнув пальцем в скульптуру.
— Это работа Ханны Керд.
— А что она изображает?
— Портрет моих детей.
— У-у! С вас, наверно, сорвали здоровый куш.
— Вы не ошиблись, — серьезно ответил Палмер. Кесслер повернулся к Палмеру спиной, продолжая разглядывать скульптуру. — Неразрешимый ребус. Изготовлено в США, — пробормотал он.
— Мак, — начал Палмер, — не пора ли посвятить и меня в цель этого собрания? Или я должен сам догадываться?
— Неужели вы не…— Бернс остановился, нахмурился, закусил нижнюю губу и задумчиво пожевал ее. — Мне ужасно неприятно, — продолжал он, помедлив, — я думал, что вы… Я думал, я должен был… Джим Стеккерт работает в «Стар» в финансовом отделе, Вуди. Он…
— Допустим, я новичок в этом городе, — прервал его Палмер, — но мне достаточно хорошо известно, чем занимается мистер Стеккерт. — Он повернулся к Вирджинии Клэри и к Гарри Элдеру: — Может быть, кто-нибудь из вас объяснит мне?..
— Адресуйтесь к Бернсу, — ответила Вирджиния, натянуто улыбаясь. — Мы и сами не очень в курсе…
— А, понятно, — выпалил Мак Бернс и, как только все к нему повернулись, продолжал: — мистер Палмер забыл, какой сегодня знаменательный день, подумать только, прошло лишь пятнадцать лет, а он уже забыл…
— Пятнадцать лет? О чем это вы? — спросил Палмер.
— Ну, Вуди, не будьте же таким скромником, черт возьми, — прервал его Бернс и, повернувшись к репортеру из «Стар», сказал:
— Видели ли вы что-нибудь подобное?
— Конечно, — огрызнулся Стеккерт. — Всякий раз, когда ты своевременно не предупреждаешь клиента. — Он повернулся к Палмеру, и у него на лице появилась механическая улыбка. — Если верить этому типу, — Стеккерт большим пальцем руки ткнул в сторону Бернса, — сегодня пятнадцатая годовщина Пенемюнде. Улыбка на его лице механически выключилась. Палмер нахмурился: — Неужели? Черт возьми, возможно, так оно и есть. — Он подошел к столу и сел, повторив: — Пятнадцать лет!
— Значит, Бернс не выдумал? Это правда?
— За пятнадцать лет я могу поручиться, — ответил Палмер. — Но я не мог бы назвать вам точной даты.
— Ну, этого достаточно. — И Стеккерт устроился напротив Палмера. Вынув из кармана большой, сложенный пополам и замусоленный блокнот и толстый, затупившийся карандаш, он приготовился записывать.
Палмер взглянул на него и подумал: неужели все теперь делается по шаблону? Или, может, он просто придирается? Для полноты картины не хватало только, чтобы Стеккерт сдвинул бы сейчас шляпу на затылок. Но оказывается, репортеры, работающие в «Стар», все-таки имеют обычай снимать шляпу, когда входят в дом.
— Итак, с чего начнем, мистер Палмер? — обратился к нему Стеккерт.
— Можно с самого начала.
— Прекрасно, пожалуйста.
— Вы знаете, где Пенемюнде?
— В Германии. Где-то у моря.
— Правильно. Самая восточная часть Германии, на границе с Польшей. Это остров в Балтийском море, расположенный вблизи устья реки Пене, там, где она впадает в море. К северу-западу от него находится Померанский залив, а на материке — город Грейфсвальд. К юго-востоку — город Щецин и польское местечко под названием Свиноуйсте. Ясно?
— Ясно.
Палмер едва удерживался от улыбки, наблюдая за тем, как с лица Стеккерта стирались последние следы недоверия. Карандаш репортера уже делал какие-то пометки в желтом блокноте. Нагромождение фактов — вот лучший способ устранить всякие сомнения. Палмер заметил, что и фотограф перестал изображать любителя искусства и внимательно прислушивается. Да и Вирджиния Клэри и Гарри Элдер тоже слушали его с вниманием. Мак Бернс стоял у окна и любовался открывающимся из него видом. Но Палмер заметил, что на его узких губах блуждает чуть заметная улыбка.
— Наша группа ТФ состояла из двух «джипов», броневика, в котором ехал командир, и грузовика со взводом пехоты, — продолжал Палмер. — У ребят были пулеметы, базуки и несколько ружей, заряженных патронами со слезоточивым газом. Я был тогда в чине майора, и со мной были еще лейтенант и сержант. Остальные унтер-офицеры не входили в нашу оперативную группу.
— Объясните, пожалуйста, что такое…
— Да, да, — прервал его Палмер. — Это небольшая, очень подвижная группа сугубо специального назначения. Она избегает столкновений с частями противника, не входит в соприкосновение с гражданской обороной и, как правило, занимается сбором разведывательных данных. Что касается нашей группы, то она как бы представляла из себя авангард более многочисленного соединения, следовавшего за нами с интервалом в 12 часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Уверяю вас, так оно и есть, — подтвердил старик.
— Однако меня это ничуть не тревожит.
Палмер наблюдал за Лумисом, который на какое-то время как бы застыл. Затем дважды кивнул головой. — Все ясно, — сказал он, — этого-то я и боялся.
Глава двадцать пятая
Конец ленча был скомкан по вине Лумиса, который и не пытался скрыть то, что торопится, отметил про себя Палмер по дороге в банк.
Особенно отчетливо это прозвучало в фразе, брошенной Лумисом при прощании: — Я поеду в город минут через сорок, пожалуй, вам не стоит меня ждать? — И в ответе Палмера:
— Да, конечно.
Теперь, сидя в такси, лавирующем в потоке движения на автостраде Ист Ривер, Палмер попытался отобрать наиболее важные из тех скудных сведений, которые он почерпнул в беседе с Лумисом. Лумис, конечно, был прав: Палмер занял чересчур непримиримую позицию. Но Палмеру было также ясно и другое: любой иной подход был бы расценен как слабость. Даже если Бэркхардт кое-что преувеличивал, все равно Лумис не тот человек, перед которым можно позволить себе проявить такую слабость. Отец принадлежал к людям той же категории, хотя и не достиг такого успеха, как Лумис. На теннисном корте или в бизнесе они были одержимы одним желанием — победить, а это лишало игру всякого удовольствия для противника. У них был один и тот же девиз — как бы ни играть, лишь бы выиграть. Впрочем, возможно, они и правы. Палмер покачал головой.
Слева промелькнули корпуса Бельвю — старый грязный госпиталь, окруженный коробками из железа и стекла. Дала ли ему что-нибудь эта встреча?
Упоминание мимоходом о Бернсе не ускользнуло от внимания Палмера. Лумис искусно обыграл даже эту, казалось бы, никчемную карту, обнаружив тем самым, что имеет специальную информацию, а также давая понять, что располагает и более существенными сведениями.
Лумис намекнул, что знает точно, какое поручение было дано Палмеру. Было ли это пробным шаром или констатацией факта — в обоих случаях не стоило придавать этому особого значения.
Обвинительная речь, произнесенная Лумисом против Бэркхардта, преследовала, по мнению Палмера, две цели: подорвать его доверие к шефу и в то же время указать на опасность разногласий, существующих среди коммерческих банков. Ни то, ни другое в настоящий момент не волновало Палмера. Он и сам не смог бы точно определить почему, но решил, что успеет еще разобраться в этом вопросе.
Но Палмер чувствовал, что перелом в их беседе наступил после того, как он признал, что положение, в которое Бэркхардт его поставил, очень уязвимо, и дал понять, что старик принял все меры, чтобы остаться в стороне.
Шофер неожиданно резко свернул вправо, и Палмер ухватился за кожаный поручень. Машина пристроилась в колонну других легковых автомашин, чтобы не оказаться у самого выезда на Сорок вторую улицу. На мгновение перед Палмером выросло здание Объединенных Наций, затем машина нырнула в проезд под ним. Палмер отпустил ремень и поудобнее устроился на сиденье. Не все ли ему равно, в конце концов, даже если старый Бэркхардт приспособил его для того, чтобы таскать для него каштаны из огня. Почему Лумис считает, что это должно иметь для него такое значение? Ведь Палмер был всего лишь служащим на окладе, а не одним из основных держателей акций банка. Его финансовое положение, бесспорно, было известно Лумису.
После продажи большого количества акций чикагского банка средней руки у человека, конечно, остается несколько больше денег, чем те, которые он тратит на карманные расходы. И несомненно, Лумис знал, что Палмер работает не ради оклада, а ради удовольствия, которое эта работа ему доставляет.
Неужели Лумис не понял, что уязвимость этой позиции Палмера связана с риском, который делает работу для него еще более увлекательной?
Когда машина свернула с магистрали и они въехали в город, Палмер кивнул, довольный тем, что сумел все расставить по местам. Впервые ему удалось это сделать. Он ведь не смог ничего объяснить Эдис. А теперь все обрело логический смысл. Он попытался вообразить, как стал бы сейчас ей объяснять свою мысль.
Палмер. Ты же знаешь, я работаю не ради денег. Просто подвернулась возможность заняться тем делом, которое я знаю лучше всего, и притом мне предоставлена полная самостоятельность.
Эдис. Такая же возможность была у тебя и в Чикаго, когда умер твой отец.
Палмер. Но там я остался бы в окружении целой армии его призраков. А здесь я как на передовой, в самой гуще ожесточенной борьбы. Такой возможности у меня никогда не было бы в Чикаго. Нет, разумеется, только здесь.
Эдис. Здесь, под пятою Бэркхардта?
Палмер. Нет, далеко за пределами его власти. Слишком далеко, чтобы он мог вмешаться, когда захочет, хотя я уверен, что он на это рассчитывал.
Эдис. Милый, предусмотрительный старичок.
Палмер. Забудем про Бэркхардта. Главное — это я. Я молод, жажду действия, власти, созидания.
Эдис. Сорок пять — это уже не молодость.
Палмер. Сорок пять мне исполнится только в декабре.
Эдис. В страховом полисе значится, что тебе сорок пять.
Палмер крепко зажмурил глаза, и из-под дрожащего века, в уголке глаза, даже показалась слеза. Почему Эдис всегда представляется ему в такой язвительной роли? Почему мысль о ней не вызывает в нем никаких чувств, кроме неприязни? Ведь у нее есть и положительные стороны.
Машина замедлила ход и остановилась у самой обочины тротуара.
Открыв глаза, Палмер увидел свой банк, его очертания на момент показались ему неровными и расплывшимися. Палмер смахнул слезинку, расплатился с шофером и вошел в банк. Ответив кивком на приветствие швейцара, Палмер, не оборачиваясь, прошел к лифту. На верхнем этаже он зашагал вдоль коридора под сверканием потолка, мимо развешанных на стенах картин, задержал взгляд на темно-зеленом ковре с золотым отливом, поравнялся с белокурой пышногрудой секретаршей.
— Они все у вас…
Только войдя к себе в кабинет, Палмер понял, что она хотела ему сказать. Несмотря на грандиозные размеры, кабинет, казалось, был полон народа. Гарри Элдер присел на край письменного стола Палмера, в его редких седых волосах отражался рассеянный свет с застекленного потолка. В одном из кресел, стоявших против стола, сидела Вирджиния. Казалось, только она одна и ждала Палмера. Мак Бернс стоял перед огромным окном, указывая человеку, которого Палмер не знал, на что-то внизу, на Пятой авеню. Другой незнакомец, вооруженный фотоаппаратом «ролли» и осветительной аппаратурой, перекинутой через плечо, озадаченно разглядывал скульптуру Ханны Керд.
— Ву-ди, — протяжно произнес Мак Бернс. Несмотря на то что это слово, казалось, оставляло мало места для его искусства, он все же ухитрился придать ему необыкновенную звучность, и оно еще некоторое время вибрировало в воздухе.
— Вуди, познакомьтесь с Джимом Стеккертом из редакции «Стар», а это — мистер Кесслер, его фоторепортер. Джентльмены, познакомьтесь — Вудс Палмер-младший.
Палмер прошел несколько шагов вперед, поочередно пожимая руки всем присутствующим. Стеккерт был худощав, с болезненным лицом и усталыми глазами, его улыбка, казалось, приводилась в движение механически, с помощью реле. Скрытный человек, у такого много не выведаешь, подумал Палмер. Фотограф Кесслер, как он вскоре заметил, был натурой иного склада.
— Это ваша работа? — поинтересовался фотограф, ткнув пальцем в скульптуру.
— Это работа Ханны Керд.
— А что она изображает?
— Портрет моих детей.
— У-у! С вас, наверно, сорвали здоровый куш.
— Вы не ошиблись, — серьезно ответил Палмер. Кесслер повернулся к Палмеру спиной, продолжая разглядывать скульптуру. — Неразрешимый ребус. Изготовлено в США, — пробормотал он.
— Мак, — начал Палмер, — не пора ли посвятить и меня в цель этого собрания? Или я должен сам догадываться?
— Неужели вы не…— Бернс остановился, нахмурился, закусил нижнюю губу и задумчиво пожевал ее. — Мне ужасно неприятно, — продолжал он, помедлив, — я думал, что вы… Я думал, я должен был… Джим Стеккерт работает в «Стар» в финансовом отделе, Вуди. Он…
— Допустим, я новичок в этом городе, — прервал его Палмер, — но мне достаточно хорошо известно, чем занимается мистер Стеккерт. — Он повернулся к Вирджинии Клэри и к Гарри Элдеру: — Может быть, кто-нибудь из вас объяснит мне?..
— Адресуйтесь к Бернсу, — ответила Вирджиния, натянуто улыбаясь. — Мы и сами не очень в курсе…
— А, понятно, — выпалил Мак Бернс и, как только все к нему повернулись, продолжал: — мистер Палмер забыл, какой сегодня знаменательный день, подумать только, прошло лишь пятнадцать лет, а он уже забыл…
— Пятнадцать лет? О чем это вы? — спросил Палмер.
— Ну, Вуди, не будьте же таким скромником, черт возьми, — прервал его Бернс и, повернувшись к репортеру из «Стар», сказал:
— Видели ли вы что-нибудь подобное?
— Конечно, — огрызнулся Стеккерт. — Всякий раз, когда ты своевременно не предупреждаешь клиента. — Он повернулся к Палмеру, и у него на лице появилась механическая улыбка. — Если верить этому типу, — Стеккерт большим пальцем руки ткнул в сторону Бернса, — сегодня пятнадцатая годовщина Пенемюнде. Улыбка на его лице механически выключилась. Палмер нахмурился: — Неужели? Черт возьми, возможно, так оно и есть. — Он подошел к столу и сел, повторив: — Пятнадцать лет!
— Значит, Бернс не выдумал? Это правда?
— За пятнадцать лет я могу поручиться, — ответил Палмер. — Но я не мог бы назвать вам точной даты.
— Ну, этого достаточно. — И Стеккерт устроился напротив Палмера. Вынув из кармана большой, сложенный пополам и замусоленный блокнот и толстый, затупившийся карандаш, он приготовился записывать.
Палмер взглянул на него и подумал: неужели все теперь делается по шаблону? Или, может, он просто придирается? Для полноты картины не хватало только, чтобы Стеккерт сдвинул бы сейчас шляпу на затылок. Но оказывается, репортеры, работающие в «Стар», все-таки имеют обычай снимать шляпу, когда входят в дом.
— Итак, с чего начнем, мистер Палмер? — обратился к нему Стеккерт.
— Можно с самого начала.
— Прекрасно, пожалуйста.
— Вы знаете, где Пенемюнде?
— В Германии. Где-то у моря.
— Правильно. Самая восточная часть Германии, на границе с Польшей. Это остров в Балтийском море, расположенный вблизи устья реки Пене, там, где она впадает в море. К северу-западу от него находится Померанский залив, а на материке — город Грейфсвальд. К юго-востоку — город Щецин и польское местечко под названием Свиноуйсте. Ясно?
— Ясно.
Палмер едва удерживался от улыбки, наблюдая за тем, как с лица Стеккерта стирались последние следы недоверия. Карандаш репортера уже делал какие-то пометки в желтом блокноте. Нагромождение фактов — вот лучший способ устранить всякие сомнения. Палмер заметил, что и фотограф перестал изображать любителя искусства и внимательно прислушивается. Да и Вирджиния Клэри и Гарри Элдер тоже слушали его с вниманием. Мак Бернс стоял у окна и любовался открывающимся из него видом. Но Палмер заметил, что на его узких губах блуждает чуть заметная улыбка.
— Наша группа ТФ состояла из двух «джипов», броневика, в котором ехал командир, и грузовика со взводом пехоты, — продолжал Палмер. — У ребят были пулеметы, базуки и несколько ружей, заряженных патронами со слезоточивым газом. Я был тогда в чине майора, и со мной были еще лейтенант и сержант. Остальные унтер-офицеры не входили в нашу оперативную группу.
— Объясните, пожалуйста, что такое…
— Да, да, — прервал его Палмер. — Это небольшая, очень подвижная группа сугубо специального назначения. Она избегает столкновений с частями противника, не входит в соприкосновение с гражданской обороной и, как правило, занимается сбором разведывательных данных. Что касается нашей группы, то она как бы представляла из себя авангард более многочисленного соединения, следовавшего за нами с интервалом в 12 часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110