Сапоги блестели, как зеркало, - такая девушка его любит…
- Если б наверняка знать, - вздохнул Назаров.
- Ну, ты же по Европам, по Парижам всяким гулял, должен знать обхождение.
- Не тот случай. На, получай. - Назаров сложил галифе на табурете, - не могу я с ней объясниться, понимаешь? Все мысли вылетают. Единственно, что в голову приходит: как здоровье, Лада Алексеевна?
Кривокрасов фыркнул.
- Тоже неплохо для начала, - он надел галифе, присел, натягивая сапоги, - главное - начни, а там видно будет.
- Ничего там видно не будет. Она смотрит, как на блаженного, я у меня язык к зубам прилип. Только пялюсь на нее, будто на икону. Даже по имени назвать не могу, только по имени-отчеству.
В дверь постучали. Кривокрасов засуетился, накинул шинель, подхватил портупею.
- О, это за мной! Ну, бывай, страдалец.
- Да иди ты… А кстати, куда вы пойдете? Это я так, на будущее.
- Да мы тут, рядом, - смутился Кривокрасов, - возле лагеря погуляем. Если что - я услышу.
- Ну, бывай.
Кривокрасов выскочил за дверь, Назаров прислушался к удаляющимся голосам, снова вздохнул и взглянул на часы. Одиннадцать вечера, а на улице светло. Сходить посты проверить? Войтюк проверяет. К Барченко, на чай? Нет, он после гибели Панкрашина замкнулся, смотрит исподлобья, будто кто-то виноват, что Сергей со скалы упал. Что он там говорил, когда Межевой поднял тело на скалу: блокада, это блокада. Бормотал, как во сне. А парня жалко, хороший паренек был…
Назаров закурил, разобрал постель и, загасив керосинку, улегся в койку. Тусклый серый свет сочился в низкие окна, тлела красным огоньком папироса. Назаров затянулся, потер лоб. Десант еще, черт бы его побрал. Может, ошибся профессор? А то, что же получается, с войны - на войну. И здесь, за Полярным Кругом достала? Ведь если и вправду десант такой будет, как профессор сказал - не удержим берег. Придется к Кармакулам отходить, а то и дальше, в Белушью Губу. Дня три-четыре продержаться, ну, от силы - пять, а там с Большой Земли помогут. Собачников должен уже в поселок дойти. А профессор силен! Сказал - Данилов с погодой разберется и вот, пожалуйста: нагнал Илья тучи, уж не знаю, как у него получается. Над морем буран, будто зима вернулась. Назаров вспомнил, как они пробивались сквозь метель от Гусиной Земли в лагерь. Тогда Данилов тоже помог - угомонил стихию, а теперь, получается, наоборот. Чудно.
Он почувствовал, что веки налились тяжестью, сунул окурок в приспособленную вместо пепельницы банку возле кровати, и укрылся одеялом - печь сегодня не топили, и в доме было прохладно.
Сквозь сон он услышал, вроде бы поскребся кто-то. Мыши что ли? Какие мыши на вечной мерзлоте! Суслики здесь…, лемминги. Такие пушистые, мягкие. Серенькие, кажется. Говорят, иной раз в море топятся всем стадом… стаей… косяком… Придет на берег, встанет и зовет, руки протягивает: Александр Владимирович… Саша…
Назаров рывком сел на койке, помотал головой, прогоняя наваждение, но наваждение не пропало - возле стола стояла Лада Белозерская.
- А-а… как здоровье, Лада Алексеевна?
- Я больше не могу так, Александр Владимирович, - Лада говорила тихо, торопясь, будто спешила высказать все, пока хватает решимости, - вы ничего не говорите, но я вижу…, может, я ошибаюсь, но мне кажется…, ох, - она закрыла лицо ладонями, плечи ее задрожали, - ну, что я делаю - пришла и набиваюсь, будто…
Назаров вскочил с койки, бросился к ней, повернул к себе и обнял за хрупкие плечи.
- Лада, Лада моя, прости дурака, никак я не мог решиться, - он отвел ладони от ее лица, она всхлипнула, уткнулась лицом ему в грудь, - хотел ведь, сто раз клялся, что вот сейчас, вот сию минуту скажу, что не могу без тебя… Ну прости, прости…, - он приподнял ей голову.
Глаза девушки были закрыты, на губах дрожала несмелая улыбка. Призрачный свет делал ее лицо таинственным и печальным. Он осторожными поцелуями осушил слезинки, дрожавшие на ее ресницах, коснулся уголка милых губ, таких мягких, теплых, зовущих. Она открыла глаза и потянулась к нему, как цветок к солнцу, он прильнул к ее губам, продолжая смотреть в серые, загадочно мерцавшие глаза…
Она только на мгновения опускала ресницы, словно проверяла себя, свои ощущения, но тут же ее глаза открывались, будто наполняясь радостью прикосновения к неизведанному, к тому, чем была сама жизнь, без чего она никогда бы не возникла. Только раз она вздрогнула, закусила губу, сдержав стон, но тотчас вновь распахнула глаза, будто была не в силах не смотреть на того, кто даровал ей это счастье…
«Врата» захлопнулись, оставляя в новом мире беспомощное существо, избранное для основания рода, несущего в себе ключ сквозь время и пространство. Калейдоскоп событий промелькнул вспышкой молнии: поля Британии, леса Скифии, плоскогорья Патагонии… нет, время не пришло, но оно близится. Она войдет в «Золотые врата», соединяя миры, связывая прошлое с будущим, обреченная изменить судьбу цивилизации…
«Нет, потом, все потом, - Лада отогнала от себя некстати пробуждающуюся память, - сейчас только я и он, и больше никого и ничего рядом быть не должно!»
Они лежали рядом, не в силах пошевелиться, касаясь друг друга разгоряченными телами и мир кружился, уносил их прочь, будто подхватывая порывом ветра. Постепенно дыхание выравнивалось, они уже понимали, что именно так должно было случиться, если только есть в мире хоть какая-то справедливость, если верна древняя легенда, об ищущих друг друга половинках, разделенных вечностью, но стремящихся отыскать среди миллионов единственное, что принесет веру в жизнь…
Лада потерлась о его плечо, и Александр почувствовал, что она улыбается.
- Ты чего?
- «Как здоровье, Лада Алексеевна»? - передразнила она и рассмеялась, - боже мой, какой ты был неуклюжий и смешной!
- Ну вот, - с притворной обидой сказал он, - человек мучался, не знал, как признаться ей в любви, а она смеется!
- Все-таки вы, мужчины, пугливее женщин. Вот видишь, я взяла, и сама пришла! Господи, ты бы знал, чего мне это стоило… Плакала весь вечер в подушку, потом решилась. Почему-то взбрело в голову, что ты ждешь. Пришла, а ты спишь. Ноги не держат, голова кругом идет…
- Ну все, все, хорошая моя. Я больше никогда спать не буду, пока ты рядом.
Она крепко зажмурилась, прижалась к нему.
- Не хочу, чтобы ночь кончалась, не хочу уходить.
- Не уходи.
Слышно было, как завывает метель за воротами лагеря, наверно от этого вдруг стало зябко. Александр укрыл Ладу одеялом, обнял обеими руками. Она счастливо вздохнула.
- Надо же, какой ветер на берегу. В море шторм, наверное. Представляешь, если «Самсон» сейчас в море, Евсеич в рубке…
- Не замерзнет Евсеич, помнишь, какой чай у него?
- С коньяком! Говорят, весной самые сильные грозы. Вот, как сейчас. Гром гремит, слышишь?
- Слышу, - сонно подтвердил Александр, - конечно слышу, - внезапно сонливость слетела с него. Он приподнялся на локте, сел, посмотрел на Ладу, свернувшуюся калачиком под одеялом, - это не гроза, Лада.
Глава 23
Василий Собачников дождался, пока вельботы выйдя из бухты, повернули к северу, поднялся на ноги и пошел вдоль берега по направлению к стойбищу на Гусиной Земле.
Нерчу задумчиво курил трубку, смотрел в огонь, пляшущий в очаге. Неделю назад они перенесли стойбище сюда, поближе к поселку. Видно, напрасно это сделали. Сегодня опять впустую сходили в море - ни одного моржа добыть не удалось. Не подпускают моржи охотников. Дети собрали все птичьи яйца возле стойбища, но большинство уже насиженные, есть нельзя. И вяленая рыба тоже кончается. Сегодня Саване сердитая. Ее можно понять: ребенка она кормит, а если у самой еды мало - чем кормить? Завтра придется идти на вельботах далеко - на дальнее лежбище, к мысу Большевик. Может, там посчастливится встретить охотничью удачу. Нерчу вздохнул: утром он думал, не сходить ли к Большому шаману - попросить помощи. Может, и новый комендант, Саша, помог бы. Может и спиртом бы угостил. Нерчу еще обдумывал эту мысль, когда полог чума откинулся и он выронил трубку изо рта - сам Большой шаман вошел в чум, словно духи услышали мысли Нерчу, и присел к очагу.
- Здравствуй, Нерчу.
- Здравствуй, Василий. Я думал о тебе - ты пришел.
Собачников кивнул.
- Я знаю твои мысли. В стойбище нет еды, птичьи гнезда пусты, женщина сердится.
- Да, Василий, ты правильно говоришь.
Большой шаман прилег, облокотившись на локоть, вынул трубку, не спеша набил. В воздухе поплыл аромат хорошего табака - Нерчу курил крепкий, но не такой душистый.
- Дурные новости, Нерчу, - тихо проговорил Собачников. - Плохие люди пришли, напали на поселок Малые Кармакулы. Разрушили хороший дом. Ты помнишь капитана Никиту?
- Помню, - подтвердил Нерчу.
- Он умер. И его друг, Гордей, тоже умер, а виноваты плохие люди.
Нерчу задумался.
- Надо сообщить коменданту Саше.
- Он знает, - сказал Собачников, - он послал меня предупредить людей в поселке. Я предупредил, но капитана Никиту это не спасло. Теперь плохие люди украли в поселке вельботы и плывут к лагерю. Я зашел предупредить вас: если встретите в тундре незнакомых людей - опасайтесь их.
- А те, кто плывут? Нам надо их остановить? - с сомнением спросил Нерчу.
Собачников покачал головой.
- Я это сделаю сам. Налей мне чаю, Нерчу, - попросил Большой шаман, - я долго шел. Я устал, но не хочу спать - можно упустить плохих людей.
- Какой я глупый, - Нерчу вскочил, повесил чайник над очагом, - есть рыба, ты хочешь?
- Я съем рыбу, - согласился Большой шаман, - я сильно голоден.
Нерчу подал ему рыбу, налил чаю и, чтобы не мешать вышел из чума. Саване, скоблившая тюленью шкуру, подозвала его.
- Что хотел Большой шаман? Ты попросил его пригнать моржей к стойбищу?
- Слишком много вопросов ты задаешь, женщ…
- Если ты не попросишь - я попрошу, - Саване решительно отложила нож, - скоро мы будем голодать, а ты боишься поговорить с ним.
- Он устал, он ест, он думает.
- Он устал? - громко спросила Саване, - а я устала ждать, когда в чуме будет много мяса. Ты - толстый и ленивый, а наш ребенок - маленький, я хочу…
- Тише женщина, - зашипел Нерчу, - не позорь меня перед шаманом.
- Пусть он знает, - еще громче заговорила Саване, - какого никудышнего мужа взяла я!
За спором они не услышали, как из чума вышел Собачников.
- Нерчу, запряги упряжку, - сказал он, - в низинах еще много снега, ты отвезешь меня ближе к лагерю. Саване, моржи придут к вашему берегу. Завтра придут. Незачем так кричать.
Шаман снова ушел в чум, а Нерчу побежал ловить собак. Женщины и дети выглядывали из жилищ, провожали его глазами. Охотники собрались возле Саване, но она ничего не сказала им, только велела оставить шамана в покое, и скоро моржи сами приплывут к стойбищу.
По мокрому подтаявшему снегу собаки бежали тяжело, но все же двигались быстрее, чем если бы Собачников шел пешком. Они ехали, или бежали рядом с нартами. Остановились только один раз - дать отдых собакам и покормить их. Сами тоже пожевали рыбу. Долго отдыхать шаман не позволил и они опять пустились в путь. Наконец шаман дал знак поворачивать к берегу. Скоро снега совсем не стало, но море было уже близко. Большой шаман велел Нерчу оставаться с упряжкой и один пошел вперед.
Собачников поднялся на нависшую над морем скалу. Птичий базар гомонил под ногами, море было покрыто барашками, ветер расстилал по нему полосы белой пены. Собачников отыскал глазами вельботы - обладая хорошими мореходными качествами, они двигались слишком медленно под веслами. Собачников поднял руки к небу и, не разжимая губ, затянул однообразный тягучий мотив. Он обращался к вечным помощникам рыбаков и охотников, он просил их откликнуться: «Вы сбиваете рыбу в косяки, чтобы нам легче было ловить ее, вы пригоняете к берегу кита, и он сам кидается на берег, чтобы мы могли взять его мясо, вы обращаетесь зимой волками и помогаете нам в охоте! Помощи прошу я у вас…»
Солдаты менялись на веслах каждые два часа, ветер норовил оттеснить неуклюжие вельботы к скалам, бросал в лицо пену и брызги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Если б наверняка знать, - вздохнул Назаров.
- Ну, ты же по Европам, по Парижам всяким гулял, должен знать обхождение.
- Не тот случай. На, получай. - Назаров сложил галифе на табурете, - не могу я с ней объясниться, понимаешь? Все мысли вылетают. Единственно, что в голову приходит: как здоровье, Лада Алексеевна?
Кривокрасов фыркнул.
- Тоже неплохо для начала, - он надел галифе, присел, натягивая сапоги, - главное - начни, а там видно будет.
- Ничего там видно не будет. Она смотрит, как на блаженного, я у меня язык к зубам прилип. Только пялюсь на нее, будто на икону. Даже по имени назвать не могу, только по имени-отчеству.
В дверь постучали. Кривокрасов засуетился, накинул шинель, подхватил портупею.
- О, это за мной! Ну, бывай, страдалец.
- Да иди ты… А кстати, куда вы пойдете? Это я так, на будущее.
- Да мы тут, рядом, - смутился Кривокрасов, - возле лагеря погуляем. Если что - я услышу.
- Ну, бывай.
Кривокрасов выскочил за дверь, Назаров прислушался к удаляющимся голосам, снова вздохнул и взглянул на часы. Одиннадцать вечера, а на улице светло. Сходить посты проверить? Войтюк проверяет. К Барченко, на чай? Нет, он после гибели Панкрашина замкнулся, смотрит исподлобья, будто кто-то виноват, что Сергей со скалы упал. Что он там говорил, когда Межевой поднял тело на скалу: блокада, это блокада. Бормотал, как во сне. А парня жалко, хороший паренек был…
Назаров закурил, разобрал постель и, загасив керосинку, улегся в койку. Тусклый серый свет сочился в низкие окна, тлела красным огоньком папироса. Назаров затянулся, потер лоб. Десант еще, черт бы его побрал. Может, ошибся профессор? А то, что же получается, с войны - на войну. И здесь, за Полярным Кругом достала? Ведь если и вправду десант такой будет, как профессор сказал - не удержим берег. Придется к Кармакулам отходить, а то и дальше, в Белушью Губу. Дня три-четыре продержаться, ну, от силы - пять, а там с Большой Земли помогут. Собачников должен уже в поселок дойти. А профессор силен! Сказал - Данилов с погодой разберется и вот, пожалуйста: нагнал Илья тучи, уж не знаю, как у него получается. Над морем буран, будто зима вернулась. Назаров вспомнил, как они пробивались сквозь метель от Гусиной Земли в лагерь. Тогда Данилов тоже помог - угомонил стихию, а теперь, получается, наоборот. Чудно.
Он почувствовал, что веки налились тяжестью, сунул окурок в приспособленную вместо пепельницы банку возле кровати, и укрылся одеялом - печь сегодня не топили, и в доме было прохладно.
Сквозь сон он услышал, вроде бы поскребся кто-то. Мыши что ли? Какие мыши на вечной мерзлоте! Суслики здесь…, лемминги. Такие пушистые, мягкие. Серенькие, кажется. Говорят, иной раз в море топятся всем стадом… стаей… косяком… Придет на берег, встанет и зовет, руки протягивает: Александр Владимирович… Саша…
Назаров рывком сел на койке, помотал головой, прогоняя наваждение, но наваждение не пропало - возле стола стояла Лада Белозерская.
- А-а… как здоровье, Лада Алексеевна?
- Я больше не могу так, Александр Владимирович, - Лада говорила тихо, торопясь, будто спешила высказать все, пока хватает решимости, - вы ничего не говорите, но я вижу…, может, я ошибаюсь, но мне кажется…, ох, - она закрыла лицо ладонями, плечи ее задрожали, - ну, что я делаю - пришла и набиваюсь, будто…
Назаров вскочил с койки, бросился к ней, повернул к себе и обнял за хрупкие плечи.
- Лада, Лада моя, прости дурака, никак я не мог решиться, - он отвел ладони от ее лица, она всхлипнула, уткнулась лицом ему в грудь, - хотел ведь, сто раз клялся, что вот сейчас, вот сию минуту скажу, что не могу без тебя… Ну прости, прости…, - он приподнял ей голову.
Глаза девушки были закрыты, на губах дрожала несмелая улыбка. Призрачный свет делал ее лицо таинственным и печальным. Он осторожными поцелуями осушил слезинки, дрожавшие на ее ресницах, коснулся уголка милых губ, таких мягких, теплых, зовущих. Она открыла глаза и потянулась к нему, как цветок к солнцу, он прильнул к ее губам, продолжая смотреть в серые, загадочно мерцавшие глаза…
Она только на мгновения опускала ресницы, словно проверяла себя, свои ощущения, но тут же ее глаза открывались, будто наполняясь радостью прикосновения к неизведанному, к тому, чем была сама жизнь, без чего она никогда бы не возникла. Только раз она вздрогнула, закусила губу, сдержав стон, но тотчас вновь распахнула глаза, будто была не в силах не смотреть на того, кто даровал ей это счастье…
«Врата» захлопнулись, оставляя в новом мире беспомощное существо, избранное для основания рода, несущего в себе ключ сквозь время и пространство. Калейдоскоп событий промелькнул вспышкой молнии: поля Британии, леса Скифии, плоскогорья Патагонии… нет, время не пришло, но оно близится. Она войдет в «Золотые врата», соединяя миры, связывая прошлое с будущим, обреченная изменить судьбу цивилизации…
«Нет, потом, все потом, - Лада отогнала от себя некстати пробуждающуюся память, - сейчас только я и он, и больше никого и ничего рядом быть не должно!»
Они лежали рядом, не в силах пошевелиться, касаясь друг друга разгоряченными телами и мир кружился, уносил их прочь, будто подхватывая порывом ветра. Постепенно дыхание выравнивалось, они уже понимали, что именно так должно было случиться, если только есть в мире хоть какая-то справедливость, если верна древняя легенда, об ищущих друг друга половинках, разделенных вечностью, но стремящихся отыскать среди миллионов единственное, что принесет веру в жизнь…
Лада потерлась о его плечо, и Александр почувствовал, что она улыбается.
- Ты чего?
- «Как здоровье, Лада Алексеевна»? - передразнила она и рассмеялась, - боже мой, какой ты был неуклюжий и смешной!
- Ну вот, - с притворной обидой сказал он, - человек мучался, не знал, как признаться ей в любви, а она смеется!
- Все-таки вы, мужчины, пугливее женщин. Вот видишь, я взяла, и сама пришла! Господи, ты бы знал, чего мне это стоило… Плакала весь вечер в подушку, потом решилась. Почему-то взбрело в голову, что ты ждешь. Пришла, а ты спишь. Ноги не держат, голова кругом идет…
- Ну все, все, хорошая моя. Я больше никогда спать не буду, пока ты рядом.
Она крепко зажмурилась, прижалась к нему.
- Не хочу, чтобы ночь кончалась, не хочу уходить.
- Не уходи.
Слышно было, как завывает метель за воротами лагеря, наверно от этого вдруг стало зябко. Александр укрыл Ладу одеялом, обнял обеими руками. Она счастливо вздохнула.
- Надо же, какой ветер на берегу. В море шторм, наверное. Представляешь, если «Самсон» сейчас в море, Евсеич в рубке…
- Не замерзнет Евсеич, помнишь, какой чай у него?
- С коньяком! Говорят, весной самые сильные грозы. Вот, как сейчас. Гром гремит, слышишь?
- Слышу, - сонно подтвердил Александр, - конечно слышу, - внезапно сонливость слетела с него. Он приподнялся на локте, сел, посмотрел на Ладу, свернувшуюся калачиком под одеялом, - это не гроза, Лада.
Глава 23
Василий Собачников дождался, пока вельботы выйдя из бухты, повернули к северу, поднялся на ноги и пошел вдоль берега по направлению к стойбищу на Гусиной Земле.
Нерчу задумчиво курил трубку, смотрел в огонь, пляшущий в очаге. Неделю назад они перенесли стойбище сюда, поближе к поселку. Видно, напрасно это сделали. Сегодня опять впустую сходили в море - ни одного моржа добыть не удалось. Не подпускают моржи охотников. Дети собрали все птичьи яйца возле стойбища, но большинство уже насиженные, есть нельзя. И вяленая рыба тоже кончается. Сегодня Саване сердитая. Ее можно понять: ребенка она кормит, а если у самой еды мало - чем кормить? Завтра придется идти на вельботах далеко - на дальнее лежбище, к мысу Большевик. Может, там посчастливится встретить охотничью удачу. Нерчу вздохнул: утром он думал, не сходить ли к Большому шаману - попросить помощи. Может, и новый комендант, Саша, помог бы. Может и спиртом бы угостил. Нерчу еще обдумывал эту мысль, когда полог чума откинулся и он выронил трубку изо рта - сам Большой шаман вошел в чум, словно духи услышали мысли Нерчу, и присел к очагу.
- Здравствуй, Нерчу.
- Здравствуй, Василий. Я думал о тебе - ты пришел.
Собачников кивнул.
- Я знаю твои мысли. В стойбище нет еды, птичьи гнезда пусты, женщина сердится.
- Да, Василий, ты правильно говоришь.
Большой шаман прилег, облокотившись на локоть, вынул трубку, не спеша набил. В воздухе поплыл аромат хорошего табака - Нерчу курил крепкий, но не такой душистый.
- Дурные новости, Нерчу, - тихо проговорил Собачников. - Плохие люди пришли, напали на поселок Малые Кармакулы. Разрушили хороший дом. Ты помнишь капитана Никиту?
- Помню, - подтвердил Нерчу.
- Он умер. И его друг, Гордей, тоже умер, а виноваты плохие люди.
Нерчу задумался.
- Надо сообщить коменданту Саше.
- Он знает, - сказал Собачников, - он послал меня предупредить людей в поселке. Я предупредил, но капитана Никиту это не спасло. Теперь плохие люди украли в поселке вельботы и плывут к лагерю. Я зашел предупредить вас: если встретите в тундре незнакомых людей - опасайтесь их.
- А те, кто плывут? Нам надо их остановить? - с сомнением спросил Нерчу.
Собачников покачал головой.
- Я это сделаю сам. Налей мне чаю, Нерчу, - попросил Большой шаман, - я долго шел. Я устал, но не хочу спать - можно упустить плохих людей.
- Какой я глупый, - Нерчу вскочил, повесил чайник над очагом, - есть рыба, ты хочешь?
- Я съем рыбу, - согласился Большой шаман, - я сильно голоден.
Нерчу подал ему рыбу, налил чаю и, чтобы не мешать вышел из чума. Саване, скоблившая тюленью шкуру, подозвала его.
- Что хотел Большой шаман? Ты попросил его пригнать моржей к стойбищу?
- Слишком много вопросов ты задаешь, женщ…
- Если ты не попросишь - я попрошу, - Саване решительно отложила нож, - скоро мы будем голодать, а ты боишься поговорить с ним.
- Он устал, он ест, он думает.
- Он устал? - громко спросила Саване, - а я устала ждать, когда в чуме будет много мяса. Ты - толстый и ленивый, а наш ребенок - маленький, я хочу…
- Тише женщина, - зашипел Нерчу, - не позорь меня перед шаманом.
- Пусть он знает, - еще громче заговорила Саване, - какого никудышнего мужа взяла я!
За спором они не услышали, как из чума вышел Собачников.
- Нерчу, запряги упряжку, - сказал он, - в низинах еще много снега, ты отвезешь меня ближе к лагерю. Саване, моржи придут к вашему берегу. Завтра придут. Незачем так кричать.
Шаман снова ушел в чум, а Нерчу побежал ловить собак. Женщины и дети выглядывали из жилищ, провожали его глазами. Охотники собрались возле Саване, но она ничего не сказала им, только велела оставить шамана в покое, и скоро моржи сами приплывут к стойбищу.
По мокрому подтаявшему снегу собаки бежали тяжело, но все же двигались быстрее, чем если бы Собачников шел пешком. Они ехали, или бежали рядом с нартами. Остановились только один раз - дать отдых собакам и покормить их. Сами тоже пожевали рыбу. Долго отдыхать шаман не позволил и они опять пустились в путь. Наконец шаман дал знак поворачивать к берегу. Скоро снега совсем не стало, но море было уже близко. Большой шаман велел Нерчу оставаться с упряжкой и один пошел вперед.
Собачников поднялся на нависшую над морем скалу. Птичий базар гомонил под ногами, море было покрыто барашками, ветер расстилал по нему полосы белой пены. Собачников отыскал глазами вельботы - обладая хорошими мореходными качествами, они двигались слишком медленно под веслами. Собачников поднял руки к небу и, не разжимая губ, затянул однообразный тягучий мотив. Он обращался к вечным помощникам рыбаков и охотников, он просил их откликнуться: «Вы сбиваете рыбу в косяки, чтобы нам легче было ловить ее, вы пригоняете к берегу кита, и он сам кидается на берег, чтобы мы могли взять его мясо, вы обращаетесь зимой волками и помогаете нам в охоте! Помощи прошу я у вас…»
Солдаты менялись на веслах каждые два часа, ветер норовил оттеснить неуклюжие вельботы к скалам, бросал в лицо пену и брызги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49