Часовой, настороженно наблюдавший за ним, сделал суровое лицо и деловито принялся озирать окрестности.
- Как жизнь, служивый? - спросил Михаил.
- Не положено, - пробурчал часовой.
- Чего не положено?
- Разговаривать с часовым не положено.
- Как тебя старший инспектор напугал, - ухмыльнулся Михаил, - да ты не бойся, я не из его ведомства. На, закури, - он протянул часовому пачку «Беломора».
Часовой аккуратно вытянул папиросу, потянулся прикурить. Ему было лет около тридцати. Простое крестьянское лицо, белесые ресницы. Он с наслаждением выдохнул дым.
- А вы по службе, или как, товарищ лейтенант?
- Конечно по службе. Что ж я, к теще на блины приехал? Как тут у вас?
- Ничего, вроде, - протянул часовой, - скучно, только. Пока начальника нового не прислали - пили по страшному. От безделья, конечно. Спирту много было. Потом брагу ставили, на горохе. Его много вон в том бараке, - он кивнул на барак, куда ушел Шамшулов, - и картошка там, мука. Мясо - моржатину, ненцы привозят. Жить можно.
- А заключенные не балуют?
- Не-ет, смирные они. Интеллигенция, одним словом. Есть, правда, один - Ванька Межевой. Он из блатных. Но он один тут, поневоле приходится под чужую дудку плясать.
- Межевой, говоришь? - переспросил Кривокрасов, - Иван? Так это мой старинный знакомец. А где он сейчас?
- На птичий базар подался. Скоро уж вернуться должен.
Они постояли молча. Часовой, застоявшись, ежился даже в полушубке, Михаил в гимнастерке тоже почувствовал, что замерзает. Угостив стрелка еще одной папиросой, он вернулся в дом, надел шинель. Печка погасла, он растопил ее, с непривычки напустив полный дом дыма. Чертыхаясь, раскрыл обе двери и вышел наружу. Возле женского барака стояла Боровская и с ней еще одна женщина в ладно подшитой по фигуре кухлянке. Черты лица немного смазывались расстоянием и сумерками, но все же Кривокрасов разглядел, что она молода и хороша собой. У женщины была гордо поднятая голова, черные волосы, уложенные в высокую прическу, оттеняли светлый мех откинутого на спину капюшона. Он затоптал папиросу и уже было собрался подойти и представиться, как его окликнули.
- Ба-а, Михаил Терентьевич! Товарищ Кривокрасов!
Михаил оглянулся. К нему, раскинув руки, будто для объятий и слегка согнув ноги в притворном удивлении, подходил Ванька-боксер, он же Иван Тихонович Межевой. Последнее дело, которое Кривокрасов расследовал в МУРе, было как раз дело о нескольких ограблениях граждан, совершенных бандитом-одиночкой. Потерпевшие путались в его описаниях, вспоминая лишь какой-то глупый вопрос, обращенный к ним, потом странные глаза, парализовавшие волю и все. В гипноз Кривокрасов не верил, и потому решил, что бандит, задавал потерпевшему какой-нибудь запутанный вопрос и, пока тот, начинал соображать, что к чему, просто укладывал гражданина отдохнуть выверенным ударом в подбородок и спокойно забирал деньги. Клиентов он выбирал, обычно, возле ресторанов, определяя достаток исключительно по одежде и степени захмеления. Возле ресторана на ВДНХ, Кривокрасов и взял его. Он уже несколько вечеров приходил в ресторан, переодевшись в добротный костюм, дорогое шерстяное пальто и шляпу с шелковой лентой на тулье. В очередной вечер, посидев над бокалом «Ситро», Михаил с достоинством вышел на свежий воздух, как вдруг услышал странный вопрос:
- Скажите, товарищ, это у вас пальто из Англии, прямо из Берлина?
В последующей драке Кривокрасов получил синяк под глаз, а Ванька-боксер лишился зуба и свободы. На следствии он чистосердечно раскаялся в содеянном и проникся к Михаилу уважением за умение постоять за себя.
Теперь он подходил, сияя широкой щербатой улыбкой, явно обрадованный появлением Николая. В одной руке у него был холщовый мешок, в другой тлела кривая самокрутка.
- Здравствуйте, гражданин начальник!
- Здравствуй, Иван. Что, зуб так и не вставил?
- Да все некогда, Михаил Терентьевич. Только вышел с зоны - на тебе, опять замели. Пригладил я фраера - пухлый такой, важный, а он с охраной оказался. То ли депутат, то ли ученый какой. И светило мне уже не трояк, как от вас получил, а червонец, во как. Да еще побег пришить хотели. Ну, а тут профессор этот - Барченко ко мне. Давно, говорит, таких ищу. Прикинул я, и согласился. А вы-то как тут оказались? Или проштрафились?
- Я в командировке, правда, не знаю, надолго ли.
- Ну, стало быть, вместе коротать будем. Тут, Михаил Терентьевич, нормальному человеку и поговорить не с кем. Один ненец с Большой Земли, один чухонец, или лопарь, как там его, по-русски с пятого на десятое понимают. Полячишка - генерала из себя строит, фырчит через губу, грузин есть - вообще меня не замечает, а профессор как начнет говорить - тут уже я ушами хлопаю. Вроде слова понятные, а о чем толкует - не разберешь. Ассистент, правда, у него - нормальный парнишка, но молодой, зеленый.
- А женщины? - спросил Кривокрасов, снова поглядев в сторону женского барака.
- Бабка Серафима - божий одуванчик, все Ванюшей меня кличет, Майя Геннадиевна - хорошая женщина, только она ведь из бывших. Строга, как вертухай на кичмане. Есть еще Мария, такая, скажу вам краля! Все при себе, царская женщина, хоть и косоглазая малость, но не про меня. Мне бы попроще кого.
- Ладно, разберемся, Иван. А что это у тебя? - Кривокрасов кивнул на мешок.
- Яиц набрал вот в гнездах. Заходите через часок на яичницу. Если пожелаете - я вам здесь все места покажу. Особо смотреть, правда, нечего, но красиво - аж за душу хватает.
- Договорились. Ну, бывай, - Михаил протянул Межевому руку, тот с поклоном пожал, подмигнул и потопал к своему бараку. Оглянувшись, он вернулся на несколько шагов и, понизив голос, сказал, - а вы попробуйте к Марии подъехать. Век свободы не видать - скучает баба.
Кривокрасов хмыкнул, постаравшись скрыть смущение, покосился на Марию. Боровская направилась к бараку профессора, Иван галантно распахнул перед ней дверь, пропуская вперед. Мария стояла одна, обхватив руками плечи, глядя в его сторону. Михаил поклонился, она ответила легким кивком. «А чего я теряю? Просто подойду, познакомлюсь - как-никак рядом жить будем», - подумал Михаил, и двинулся к женщине. Немного покачивая бедрами, она пошла навстречу.
Глава 14
Боровская зашла в барак. Барченко что-то писал при свете керосиновой лампы, Панкрашин валялся на койке, глядя в потолок.
- Ну, кому деликатеса? - громко спросил вошедший за Боровской Межевой, - свежие яйца, - загнусил он на манер базарной торговки, - только что снеслися!
- О, это дело, - Панкрашин приподнялся на койке, - а у нас пополнение, видел?
- Еще бы! Старого знакомца встретил. Он меня в тридцать шестом на четыре года на зону определил. Серьезный мужчина.
- Это кто же это?
- Кривокрасов Михаил Терентьевич.
- Так он не из ГУЛАГа?
- Был в МУРе, а сейчас - не знаю.
Межевой подошел к столу и стал осторожно выгружать яйца из мешка.
- Александр Васильевич, можно вас на минутку, - Боровская показала глазами на дверь.
- Да, конечно, - профессор закрыл тетрадь, убрал ее в тумбочку и последовал за ней.
Боровская поджидала его на улице.
- Ну, что я могу сказать, - начала она, - девушка здорова, нервы немного не в порядке, но это объяснимо.
- А, э-э, как обстоит дело с…, м-м, - замялся профессор.
- Вы о чем? А-а, - Боровская немного улыбнулась, - да, она девственница. Сейчас она отдыхает - Серафима Григорьевна напоила ее своим отваром, а завтра, думаю, вы сможете с ней поговорить.
Оглядевшись, Барченко взял ее под руку и отвел от барака.
- Как по-вашему, она проявляет интерес к Назарову?
- Определенно проявляет. Так, что ваша задача облегчается.
- Да-да, - рассеянно подтвердил профессор, - только бы он не затягивал с э-э…, черт, как вам просто - вы, как врач, можете называть вещи своими именами.
- Вы имеете в виду половой акт?
- Да, - с раздражением сказал Барченко, - именно его я и имею в виду, черт возьми. Ох, простите, нервы сдают. Времени осталось совсем немного, а тут еще кое-какие проблемы возникли. Как вы полагаете, не стоит ли нам поспособствовать, так сказать? Создать условия для …э-э, уединения, может, Серафима Григорьевна использует травы.
- Афродизиак? - Боровская задумалась, - думаю, не стоит. После может наступить нервный срыв - у девушки ведь это будет первый опыт. Предлагаю подождать.
- У нас есть две, максимум, две с половиной недели, Майя Геннадиевна.
- Полагаю, этого вполне хватит нашим молодым людям, чтобы открыться друг другу. Ну, а там уже все зависит от настойчивости Александра Владимировича и согласия Лады Алексеевны, - она повернулась, собираясь уходить, - да, кстати, зачем понадобилось привлечение этого …м-м, Николая Кривокрасова, кажется?
- Исключительно, как запасной вариант. Любовь, знаете ли, слишком тонкая материя, чтобы полагаться на случай. Но я рад, что Назаров и Белозерская заинтересовались друг другом. А что касается Кривокрасова, то боюсь, его услуги не понадобятся.
- Вам - возможно, - улыбнулась Боровская.
Она поманила Барченко, указывая на что-то глазами.
Михаил Кривокрасов прогуливался по территории лагеря рядом с Марией Санджиевой, что-то с увлечением ей рассказывая.
- О-о, - сказал профессор, - ну, что ж, тем лучше!
Назаров подхватил с печки сковороду с яичницей, бегом донес ее до стола и грохнул на плетенную подставку.
- Так, ну, что, давай, пробуй местный деликатес: гагаринная…., или гагарья, а может и крачья, от крачек, в смысле. Словом - яичница, со шкварками из моржового сала!
- Один момент, - сказал Кривокрасов, поднимаясь со шкур на полу, на которых спал, - только вот снежком оботрусь.
Он скинул нательную рубаху и выскочил из дома. Низкое солнце било в глаза, от тела на легком морозце поднимался пар. Помахав руками, Михаил сделал несколько ударов по воображаемому противнику, ухватил горсть снега и, крякнув, стал растирать его по груди и плечам.
- Ох, хорошо! - крикнул он и замер, ощутив на себе чей-то взгляд.
Возле женского барака стояла Мария Санджиева и с интересом наблюдала за ним. Михаил помахал ей рукой, она склонила в ответ голову и скрылась в доме.
- Ух, прямо заново родился! - Михаил ворвался в избу, растерся полотенцем, - так, где тут деликатес?
- Садись, пока не остыло, - пригласил его Назаров, разливая по кружкам чай.
Кривокрасов подхватил со сковороды кусок яичницы, подняв глаза к потолку, пожевал.
- А ничего, - согласился он, - очень даже ничего! Неплохо вы тут живете.
- Стараемся. А ты чего сияешь, как медный чайник?
Михаил отхлебнул чая, задумался на мгновение.
- Ты знаешь, - отправил в рот еще кусок яичницы, - сон приснился. Сроду такого не видал - будто наяву все пережил.
- Что за сон? - заинтересовался Назаров.
- Ох, - Кривокрасов замотал головой, - сказка. Такие сны больше пристало какому-нибудь пацану видеть. Ну, начитался, там, Фенимора Купера, или Дюма, или Майн Рида. В общем так, - он отложил вилку, мечтательно прикрыл глаза, - представь себе озеро лесное…, даже не лесное - леса я там не видел, но сосны здоровущие были. Озеро, вокруг папоротник растет, водопад, туман такой над озером. И все будто наяву! И вот, туман поднимается, все выше, выше и, представь себе, на берег…
- Выходит женщина. Не женщина, а прямо царевна-лебедь, - продолжил Назаров, - снимает платье, входит в воду, плывет к водопаду… Глотни чайку, полегчает, - сказал он, видя изумление Кривокрасова. - А потом она плывет к тебе…
- Черт возьми, - пробормотал Михаил, - ты что, подсматривал?
- Твой сон?
- Гм… Ну, тогда я ничего не понимаю.
- Ты рассказывай дальше.
- Ну, что, подошла она. Я таких женщин даже не представлял себе. Ну, и, это… в общем, любовь у нас была. А потом проснулся я, хоть и не хотелось, ей-богу. Жалко просыпаться было.
- Значит, тебе повезло больше. А женщину узнал? - спросил Назаров.
- Ты знаешь, вроде, узнал! Но…, не знаю. Очень похожа, во всяком случае. А у тебя чем закончилось?
- Закончилось у меня таким кошмаром, что чуть сердце не выскочило, - поморщился Назаров, - и все, как отрезало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Как жизнь, служивый? - спросил Михаил.
- Не положено, - пробурчал часовой.
- Чего не положено?
- Разговаривать с часовым не положено.
- Как тебя старший инспектор напугал, - ухмыльнулся Михаил, - да ты не бойся, я не из его ведомства. На, закури, - он протянул часовому пачку «Беломора».
Часовой аккуратно вытянул папиросу, потянулся прикурить. Ему было лет около тридцати. Простое крестьянское лицо, белесые ресницы. Он с наслаждением выдохнул дым.
- А вы по службе, или как, товарищ лейтенант?
- Конечно по службе. Что ж я, к теще на блины приехал? Как тут у вас?
- Ничего, вроде, - протянул часовой, - скучно, только. Пока начальника нового не прислали - пили по страшному. От безделья, конечно. Спирту много было. Потом брагу ставили, на горохе. Его много вон в том бараке, - он кивнул на барак, куда ушел Шамшулов, - и картошка там, мука. Мясо - моржатину, ненцы привозят. Жить можно.
- А заключенные не балуют?
- Не-ет, смирные они. Интеллигенция, одним словом. Есть, правда, один - Ванька Межевой. Он из блатных. Но он один тут, поневоле приходится под чужую дудку плясать.
- Межевой, говоришь? - переспросил Кривокрасов, - Иван? Так это мой старинный знакомец. А где он сейчас?
- На птичий базар подался. Скоро уж вернуться должен.
Они постояли молча. Часовой, застоявшись, ежился даже в полушубке, Михаил в гимнастерке тоже почувствовал, что замерзает. Угостив стрелка еще одной папиросой, он вернулся в дом, надел шинель. Печка погасла, он растопил ее, с непривычки напустив полный дом дыма. Чертыхаясь, раскрыл обе двери и вышел наружу. Возле женского барака стояла Боровская и с ней еще одна женщина в ладно подшитой по фигуре кухлянке. Черты лица немного смазывались расстоянием и сумерками, но все же Кривокрасов разглядел, что она молода и хороша собой. У женщины была гордо поднятая голова, черные волосы, уложенные в высокую прическу, оттеняли светлый мех откинутого на спину капюшона. Он затоптал папиросу и уже было собрался подойти и представиться, как его окликнули.
- Ба-а, Михаил Терентьевич! Товарищ Кривокрасов!
Михаил оглянулся. К нему, раскинув руки, будто для объятий и слегка согнув ноги в притворном удивлении, подходил Ванька-боксер, он же Иван Тихонович Межевой. Последнее дело, которое Кривокрасов расследовал в МУРе, было как раз дело о нескольких ограблениях граждан, совершенных бандитом-одиночкой. Потерпевшие путались в его описаниях, вспоминая лишь какой-то глупый вопрос, обращенный к ним, потом странные глаза, парализовавшие волю и все. В гипноз Кривокрасов не верил, и потому решил, что бандит, задавал потерпевшему какой-нибудь запутанный вопрос и, пока тот, начинал соображать, что к чему, просто укладывал гражданина отдохнуть выверенным ударом в подбородок и спокойно забирал деньги. Клиентов он выбирал, обычно, возле ресторанов, определяя достаток исключительно по одежде и степени захмеления. Возле ресторана на ВДНХ, Кривокрасов и взял его. Он уже несколько вечеров приходил в ресторан, переодевшись в добротный костюм, дорогое шерстяное пальто и шляпу с шелковой лентой на тулье. В очередной вечер, посидев над бокалом «Ситро», Михаил с достоинством вышел на свежий воздух, как вдруг услышал странный вопрос:
- Скажите, товарищ, это у вас пальто из Англии, прямо из Берлина?
В последующей драке Кривокрасов получил синяк под глаз, а Ванька-боксер лишился зуба и свободы. На следствии он чистосердечно раскаялся в содеянном и проникся к Михаилу уважением за умение постоять за себя.
Теперь он подходил, сияя широкой щербатой улыбкой, явно обрадованный появлением Николая. В одной руке у него был холщовый мешок, в другой тлела кривая самокрутка.
- Здравствуйте, гражданин начальник!
- Здравствуй, Иван. Что, зуб так и не вставил?
- Да все некогда, Михаил Терентьевич. Только вышел с зоны - на тебе, опять замели. Пригладил я фраера - пухлый такой, важный, а он с охраной оказался. То ли депутат, то ли ученый какой. И светило мне уже не трояк, как от вас получил, а червонец, во как. Да еще побег пришить хотели. Ну, а тут профессор этот - Барченко ко мне. Давно, говорит, таких ищу. Прикинул я, и согласился. А вы-то как тут оказались? Или проштрафились?
- Я в командировке, правда, не знаю, надолго ли.
- Ну, стало быть, вместе коротать будем. Тут, Михаил Терентьевич, нормальному человеку и поговорить не с кем. Один ненец с Большой Земли, один чухонец, или лопарь, как там его, по-русски с пятого на десятое понимают. Полячишка - генерала из себя строит, фырчит через губу, грузин есть - вообще меня не замечает, а профессор как начнет говорить - тут уже я ушами хлопаю. Вроде слова понятные, а о чем толкует - не разберешь. Ассистент, правда, у него - нормальный парнишка, но молодой, зеленый.
- А женщины? - спросил Кривокрасов, снова поглядев в сторону женского барака.
- Бабка Серафима - божий одуванчик, все Ванюшей меня кличет, Майя Геннадиевна - хорошая женщина, только она ведь из бывших. Строга, как вертухай на кичмане. Есть еще Мария, такая, скажу вам краля! Все при себе, царская женщина, хоть и косоглазая малость, но не про меня. Мне бы попроще кого.
- Ладно, разберемся, Иван. А что это у тебя? - Кривокрасов кивнул на мешок.
- Яиц набрал вот в гнездах. Заходите через часок на яичницу. Если пожелаете - я вам здесь все места покажу. Особо смотреть, правда, нечего, но красиво - аж за душу хватает.
- Договорились. Ну, бывай, - Михаил протянул Межевому руку, тот с поклоном пожал, подмигнул и потопал к своему бараку. Оглянувшись, он вернулся на несколько шагов и, понизив голос, сказал, - а вы попробуйте к Марии подъехать. Век свободы не видать - скучает баба.
Кривокрасов хмыкнул, постаравшись скрыть смущение, покосился на Марию. Боровская направилась к бараку профессора, Иван галантно распахнул перед ней дверь, пропуская вперед. Мария стояла одна, обхватив руками плечи, глядя в его сторону. Михаил поклонился, она ответила легким кивком. «А чего я теряю? Просто подойду, познакомлюсь - как-никак рядом жить будем», - подумал Михаил, и двинулся к женщине. Немного покачивая бедрами, она пошла навстречу.
Глава 14
Боровская зашла в барак. Барченко что-то писал при свете керосиновой лампы, Панкрашин валялся на койке, глядя в потолок.
- Ну, кому деликатеса? - громко спросил вошедший за Боровской Межевой, - свежие яйца, - загнусил он на манер базарной торговки, - только что снеслися!
- О, это дело, - Панкрашин приподнялся на койке, - а у нас пополнение, видел?
- Еще бы! Старого знакомца встретил. Он меня в тридцать шестом на четыре года на зону определил. Серьезный мужчина.
- Это кто же это?
- Кривокрасов Михаил Терентьевич.
- Так он не из ГУЛАГа?
- Был в МУРе, а сейчас - не знаю.
Межевой подошел к столу и стал осторожно выгружать яйца из мешка.
- Александр Васильевич, можно вас на минутку, - Боровская показала глазами на дверь.
- Да, конечно, - профессор закрыл тетрадь, убрал ее в тумбочку и последовал за ней.
Боровская поджидала его на улице.
- Ну, что я могу сказать, - начала она, - девушка здорова, нервы немного не в порядке, но это объяснимо.
- А, э-э, как обстоит дело с…, м-м, - замялся профессор.
- Вы о чем? А-а, - Боровская немного улыбнулась, - да, она девственница. Сейчас она отдыхает - Серафима Григорьевна напоила ее своим отваром, а завтра, думаю, вы сможете с ней поговорить.
Оглядевшись, Барченко взял ее под руку и отвел от барака.
- Как по-вашему, она проявляет интерес к Назарову?
- Определенно проявляет. Так, что ваша задача облегчается.
- Да-да, - рассеянно подтвердил профессор, - только бы он не затягивал с э-э…, черт, как вам просто - вы, как врач, можете называть вещи своими именами.
- Вы имеете в виду половой акт?
- Да, - с раздражением сказал Барченко, - именно его я и имею в виду, черт возьми. Ох, простите, нервы сдают. Времени осталось совсем немного, а тут еще кое-какие проблемы возникли. Как вы полагаете, не стоит ли нам поспособствовать, так сказать? Создать условия для …э-э, уединения, может, Серафима Григорьевна использует травы.
- Афродизиак? - Боровская задумалась, - думаю, не стоит. После может наступить нервный срыв - у девушки ведь это будет первый опыт. Предлагаю подождать.
- У нас есть две, максимум, две с половиной недели, Майя Геннадиевна.
- Полагаю, этого вполне хватит нашим молодым людям, чтобы открыться друг другу. Ну, а там уже все зависит от настойчивости Александра Владимировича и согласия Лады Алексеевны, - она повернулась, собираясь уходить, - да, кстати, зачем понадобилось привлечение этого …м-м, Николая Кривокрасова, кажется?
- Исключительно, как запасной вариант. Любовь, знаете ли, слишком тонкая материя, чтобы полагаться на случай. Но я рад, что Назаров и Белозерская заинтересовались друг другом. А что касается Кривокрасова, то боюсь, его услуги не понадобятся.
- Вам - возможно, - улыбнулась Боровская.
Она поманила Барченко, указывая на что-то глазами.
Михаил Кривокрасов прогуливался по территории лагеря рядом с Марией Санджиевой, что-то с увлечением ей рассказывая.
- О-о, - сказал профессор, - ну, что ж, тем лучше!
Назаров подхватил с печки сковороду с яичницей, бегом донес ее до стола и грохнул на плетенную подставку.
- Так, ну, что, давай, пробуй местный деликатес: гагаринная…., или гагарья, а может и крачья, от крачек, в смысле. Словом - яичница, со шкварками из моржового сала!
- Один момент, - сказал Кривокрасов, поднимаясь со шкур на полу, на которых спал, - только вот снежком оботрусь.
Он скинул нательную рубаху и выскочил из дома. Низкое солнце било в глаза, от тела на легком морозце поднимался пар. Помахав руками, Михаил сделал несколько ударов по воображаемому противнику, ухватил горсть снега и, крякнув, стал растирать его по груди и плечам.
- Ох, хорошо! - крикнул он и замер, ощутив на себе чей-то взгляд.
Возле женского барака стояла Мария Санджиева и с интересом наблюдала за ним. Михаил помахал ей рукой, она склонила в ответ голову и скрылась в доме.
- Ух, прямо заново родился! - Михаил ворвался в избу, растерся полотенцем, - так, где тут деликатес?
- Садись, пока не остыло, - пригласил его Назаров, разливая по кружкам чай.
Кривокрасов подхватил со сковороды кусок яичницы, подняв глаза к потолку, пожевал.
- А ничего, - согласился он, - очень даже ничего! Неплохо вы тут живете.
- Стараемся. А ты чего сияешь, как медный чайник?
Михаил отхлебнул чая, задумался на мгновение.
- Ты знаешь, - отправил в рот еще кусок яичницы, - сон приснился. Сроду такого не видал - будто наяву все пережил.
- Что за сон? - заинтересовался Назаров.
- Ох, - Кривокрасов замотал головой, - сказка. Такие сны больше пристало какому-нибудь пацану видеть. Ну, начитался, там, Фенимора Купера, или Дюма, или Майн Рида. В общем так, - он отложил вилку, мечтательно прикрыл глаза, - представь себе озеро лесное…, даже не лесное - леса я там не видел, но сосны здоровущие были. Озеро, вокруг папоротник растет, водопад, туман такой над озером. И все будто наяву! И вот, туман поднимается, все выше, выше и, представь себе, на берег…
- Выходит женщина. Не женщина, а прямо царевна-лебедь, - продолжил Назаров, - снимает платье, входит в воду, плывет к водопаду… Глотни чайку, полегчает, - сказал он, видя изумление Кривокрасова. - А потом она плывет к тебе…
- Черт возьми, - пробормотал Михаил, - ты что, подсматривал?
- Твой сон?
- Гм… Ну, тогда я ничего не понимаю.
- Ты рассказывай дальше.
- Ну, что, подошла она. Я таких женщин даже не представлял себе. Ну, и, это… в общем, любовь у нас была. А потом проснулся я, хоть и не хотелось, ей-богу. Жалко просыпаться было.
- Значит, тебе повезло больше. А женщину узнал? - спросил Назаров.
- Ты знаешь, вроде, узнал! Но…, не знаю. Очень похожа, во всяком случае. А у тебя чем закончилось?
- Закончилось у меня таким кошмаром, что чуть сердце не выскочило, - поморщился Назаров, - и все, как отрезало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49