Мне бы не хотелось настраивать его против себя. Я просто вспомнила, - она запнулась, быстро взглянула на Кривокрасова, - ах, вы все равно все знаете из моего дела. Так вот, бабушка мне говорила, что последняя весточка от родителей дошла с Соловков.
Губы у нее задрожали, на глазах опять блеснули слезы.
- Ну-ну, вот, возьмите, - Кривокрасов протянул ей свой платок, - постарайтесь успокоиться. Таким людям, как наш инспектор, нет ничего приятнее, чем видеть слабость других.
- Спасибо. А как вы попали на эту работу? Если, конечно, не секрет.
- Какой там секрет. Я, вообще-то, работал в уголовном розыске. Семь лет в МУРе. Тогда его еще называли просто «угро». А вот с год назад, примерно, направили меня во второй отдел Комиссариата Внутренних дел. Сейчас это третье управление. Вроде, как на усиление. Не мое это, Лада Алексеевна…
- Простите, - перебила она, - не могли бы вы называть меня просто Лада?
- Хорошо, тогда вы меня - Михаил.
- Договорились.
- Так вот: поначалу даже проще было - люди, которых мы э-э… разрабатываем совсем другие. Более чистые, что ли. Уголовный мир - это грязь, подонки в большинстве…
Она смотрела прямо ему в лицо, слушая настолько внимательно, что он даже ощутил некоторую гордость - как же, смог заинтересовать такую девушку. Образованная, умная, к тому же, есть в ней что-то, из-за чего ее дело выделили из обычной текучки. Кривокрасов говорил, вспоминая работу в уголовном розыске, старался припомнить забавные эпизоды, чтобы заставить ее забыть хоть на короткое время свое положение. Забыть, что едут они в лагерь, к черту на рога. Он вспомнил то, что знал о Севере, о Новой Земле. Как-то в ресторане с ребятами из МУРа отмечали удачную операцию, а за соседним столиком гуляли летчики Полярной авиации. Как-то незаметно они сблизились, сдвинули столы и пошел разговор за жизнь. Выпито было немало, но все же в голове остались картины суровой жизни за Полярным кругом: ураганные ветры, когда бочки с горючим парят в воздухе, привязанные канатами к земле; метели, заметающие упавшего человека в считанные секунды; белые медведи, прогуливающиеся по поселку. И над всем этим занавес Северного сияния: розовые, синие, зеленые сполохи, с шелестом парящие в черном небе…
По вагону пошел проводник, постукивая в двери купе.
- Вологда, подъезжаем к Вологде.
- Сколько стоим? - спросил Кривокрасов.
- Стоянка двадцать минут.
За окном побежали одноэтажные домики пригорода. Серые, окруженные голыми деревьями, с едва начавшими распускаться листьями, они казались тусклыми, неживыми под серым пасмурным небом. Поезд сбавил ход, закачался, застучал на стыках разбегающихся от сортировочной станции путей.
- Я никогда не ездила в поезде так далеко, - тихо сказала Лада. - Раньше я мечтала поехать в Крым - бабушка мне рассказывала, как они отдыхали там в Гурзуфе, в Ялте. Мне ее рассказы в детстве заменяли сказку. А иногда мне снятся удивительные страны: огромные, какие-то неземные города на берегу океана. Странные, доброжелательные люди, которые говорят со мной, как с маленькой девочкой - спокойно, вежливо, с некоторым оттенком превосходства, будто я пришла к ним из варварского мира, который они уже отчаялись изменить, преобразовать. Если бы вы знали, Михаил, как тяжело возвращаться в действительность после таких снов.
- И все-таки, вам повезло больше - я редко вижу сны, но если вижу, то приходят в них ко мне друзья. Те, кого зарезали, застрелили. Снятся те, кто это сделал и разговаривают они совсем не доброжелательно. Даже и не разговаривают, а «по фене ботают».
- Значит, я все-таки счастливее вас, - чуть улыбнулась девушка. - А мне можно будет выйти на перрон?
- Конечно. Если не против - я составлю вам компанию. В противном случае компанию составит наш старший инспектор.
Показалось двухэтажное здание вокзала, крашенное казенной темно-зеленой краской, с коричневой надписью под крышей: «Вологда». Состав дернулся раз-другой и остановился. Из купе стали выглядывать заспанные пассажиры. Кривокрасов с Ладой прошли к выходу, сержант первым вышел из вагона, протянув руку, помог ей спуститься по высоким ступеням. Перрон был пуст, если не считать нескольких пассажиров, куривших на свежем воздухе и трех-четырех теток, бегавших вдоль вагонов с кульками семечек и мисками с мочеными яблоками, клюквой и брусникой. Кривокрасов купил кулек семечек и они не спеша пошли вдоль поезда по серому асфальту платформы.
- А вы знаете, - сказала Белозерская, - я много читала об Арктике, и о Новой Земле. Помните, когда пропал дирижабль «Италия» с профессором Нобиле? Тогда, по-моему, все увлеклись романтикой Севера. Как мы с бабушкой следили за газетными сообщениями, о-о! Ледокол «Красин», полет Чухновского, Мальмгрен, Амундсен. Помните? А эпопея «Челюскина»?
- Помню, конечно. Только у нас не обо всем писали. Вы знаете, к примеру, что на спасение челюскинцев были направлены средства, которые должны были задействовать для завоза продуктов в несколько колымских лагерей? Многие тогда в лагерях на Колыме и в устье Лены не пережили зиму.
- Боже мой, - Лада остановилась, - неужели это правда?
- Да. Такая была цена спасения экспедиции Шмидта. Пойдемте-ка назад - вон, проводник уже торопит с посадкой.
Они уже подходили к вагону, когда из него вывалился Шамшулов. Он был красен и держался преувеличенно прямо. Галифе слегка сползли на кирзовые сапоги, гимнастерка без ремня болталась на нем, как ночная рубашка. Оглядев перрон мутным взором, он поманил к себе ближайшую тетку с семечками.
- Семечки жареные, - забормотала она, протягивая газетные кульки, - яблочки моченые, клюковка, брусничка.
- Так, яблоки, гришь, - инспектор перекатил на протянутой миске несколько яблок, облизал палец, - годится. Ну-ка, давай сюда.
- Куда вам пересыпать?
- Себе пересыпешь, - хохотнул Шамшулов, - а брусника где? Давай, давай, что ты, как кулацкое отродье, жмешься, - прихватив одной рукой две миски, он подмигнул женщине, - еще соберешь.
- А деньги? - растерянно спросила та.
- Деньги мы скоро отменим, - пообещал Шамшулов.
- Да как же это? Я милицию позову.
- Милицию? - прищурился инспектор, - ну-ка, что там у тебя за газетка с семечками? Никак «Правда»? Ты что, в передовицу «Правды» свои гнилые семечки завернула. А если там портрет Иосифа Виссарионовича?
- Что ты, что ты, - замахала руками женщина, - нету там никаких портретов.
- Нету? Тогда семечки мне вот сюда загрузи, и будем считать, что я ничего не видел, - он оттянул объемистый карман галифе.
Тетка послушно высыпала в карман семечки и засеменила в сторону, поминутно оглядываясь. Победно оглядевшись, Шамшулов полез в вагон. Лада взглянула на Кривокрасова. Тот, чтобы не встречаться с ней взглядом, раскуривал папиросу.
- Вы видели, Михаил? Он же просто ограбил ее.
- Давайте садиться, Лада Алексеевна, - сказал тот, отбрасывая изжеванную папиросу. - Несмотря на всеобщее равенство, некоторые, все же, выглядят ровнее перед законом.
Шамшулов ждал их с довольным видом. На столе в мисках зеленели яблоки, краснела клюква и брусника.
- Ну, теперь-то не откажетесь? - спросил он, приподнимая на две трети пустую бутылку.
- Я, помню, одного «щипача» прихватил в трамвае, - сказал присаживаясь Кривокрасов, - кошелек у пассажирки вытянул, а там и рубля не было. Так сел он у меня на три года, как миленький.
- Это ты к чему? - нахмурился Шамшулов.
- Так, к слову пришлось. Пить я не буду, Лада Алексеевна, думаю, тоже. Так, что гуляй в одиночку.
- Ну, была бы честь предложена, - инспектор вылил водку в один стакан, махнул залпом и, прихватив яблоко, полез на свою полку.
Состав дернулся, загудел паровоз. Платформа поплыла мимо, поезд, набирая ход, вышел со станции.
Скоро с верхней полки послышался храп. Шамшулов выводил носом затейливые рулады, причмокивал, что-то бормотал. Кривокрасов поморщился, взглянул на Ладу. Девушка смотрела в окно, пробегавшие столбы бросали мимолетную тень на ее тонкое, бледное лицо. Михаил вспомнил, что она так и не поела с утра, оглядел столик с остатками завтрака. Огурцы Шамшулов подъел, оставив в банке один надкусанный, на картошке отпечатались строчки из газет, а сало в тепле размякло и вид имело не самый аппетитный. Подсчитав в уме командировочные, Кривокрасов предложил Ладе сходить в вагон-ресторан. Девушка сначала не соглашалась, но Михаил настоял, сказав, что скоро все они будут жить на государственном пайке, а деньги на Новой Земле тратить, судя по всему, негде.
Ресторан находился через три вагона, два из которых были плацкартными. То и дело спотыкаясь о мешки, узлы и баулы, уворачиваясь от снующих детей, они кое-как протиснулись вперед, вдыхая ни с чем не сравнимый запах большого скопления людей. Запахи могли начисто отбить аппетит, если бы Кривокрасов и Лада не были столь голодны. В проход свешивались босые ноги, кто-то ел селедку, кто-то курил, не обращая внимания на окрики проводника. Едкий махорочный дым пластами плавал в забитом людьми вагоне и над всем этим висел визг и воинственные крики детей, ругань соседей, деливших верхние и нижние полки, смех и переливы гармошки.
Зато вагон-ресторан был полупустой. Сонная официантка проводила их к дальнему столику и предупредила, что из горячего может предложить только яичницу и вчерашние котлеты с гречкой. Кривокрасов вопросительно взглянул на Ладу. Она кивнула, и он заказал и то, и другое, плюс кофе и шоколадку для Лады, и чай для себя.
- Может быть, хотите вина? У них должно быть сухое, может даже из Крыма, - предложил он.
- Нет, спасибо, Михаил. Я редко выпиваю, а сейчас, вроде, и повода нет.
Поев, он купил пачку «Герцеговины Флор» - гулять, так гулять, предложил папиросу девушке. Она сказала, что не научилась, а теперь поздно и Кривокрасов закурил сам. Ресторан постепенно заполнялся. Официанты рассаживали пассажиров, разносили заказы.
Поезд летел мимо полустанков, грохотал по мостам через неспешные равнинные реки средней полосы. Лес то придвигался к железной дороге, то уходил, уступая место голым полям. Здесь, в глубине страны, не было показной столичной помпезности, нарочитого благополучия подмосковных колхозов. Вперемежку с автомобилями у переездов стояли, поджидая прохода поезда, телеги, запряженные уставшими лошадьми, причем гужевой транспорт явно преобладал. Земля здесь родила плохо, не то, что на Украине, или Северном Кавказе, редко в проносящихся мимо деревнях можно было увидеть кирпичный дом - преобладали деревянные избы в один, редко в два этажа. «Долго, - подумал Кривокрасов, - ой как долго еще поднимать страну».
Они вернулись в свой вагон. Кривокрасов прилег, Лада достала из чемоданчика книгу. «Бесы» - подсмотрел Михаил название. «Надо будет попросить почитать», - подумал он и незаметно для себя задремал.
Под вечер, на станции Плесецк, где поезд стоял пять минут, Кривокрасов сбегал в привокзальный буфет, купил вареную курицу, три бутылки пива и краюху хлеба. Шамшулов, сделавший за день несколько набегов в вагон-ресторан, приносил в купе только коньяк. Выпить с ним он больше не предлагал, закусывал яблоками и клюквой, подхватывая ее прямо пальцами, и заваливался спать.
Михаил убрал со стола объедки, разделал курицу, нарезал хлеб и толкнул инспектора в плечо.
- Ужинать будешь?
Тот, свесив с полки растрепанную голову, ошалело огляделся, потер лицо и, буркнув, что поужинает в ресторане, сполз вниз, натянул кое-как сапоги и ушел
- Нам больше достанется, - прокомментировал Михаил, - прошу. Предупреждаю сразу: я проголодался, так, что не зевайте.
Улыбнувшись, Лада подсела к столу.
За окном сплошная чернота. В свете проносящегося поезда, сразу за насыпью, поблескивала вода. Мимо проносились искры из паровозной трубы. Болотистая равнина отодвинула от железной дороги лес, исчезли деревни, даже полустанки и переезды больше не встречали скорый поезд поднятыми флажками смотрителей и обходчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Губы у нее задрожали, на глазах опять блеснули слезы.
- Ну-ну, вот, возьмите, - Кривокрасов протянул ей свой платок, - постарайтесь успокоиться. Таким людям, как наш инспектор, нет ничего приятнее, чем видеть слабость других.
- Спасибо. А как вы попали на эту работу? Если, конечно, не секрет.
- Какой там секрет. Я, вообще-то, работал в уголовном розыске. Семь лет в МУРе. Тогда его еще называли просто «угро». А вот с год назад, примерно, направили меня во второй отдел Комиссариата Внутренних дел. Сейчас это третье управление. Вроде, как на усиление. Не мое это, Лада Алексеевна…
- Простите, - перебила она, - не могли бы вы называть меня просто Лада?
- Хорошо, тогда вы меня - Михаил.
- Договорились.
- Так вот: поначалу даже проще было - люди, которых мы э-э… разрабатываем совсем другие. Более чистые, что ли. Уголовный мир - это грязь, подонки в большинстве…
Она смотрела прямо ему в лицо, слушая настолько внимательно, что он даже ощутил некоторую гордость - как же, смог заинтересовать такую девушку. Образованная, умная, к тому же, есть в ней что-то, из-за чего ее дело выделили из обычной текучки. Кривокрасов говорил, вспоминая работу в уголовном розыске, старался припомнить забавные эпизоды, чтобы заставить ее забыть хоть на короткое время свое положение. Забыть, что едут они в лагерь, к черту на рога. Он вспомнил то, что знал о Севере, о Новой Земле. Как-то в ресторане с ребятами из МУРа отмечали удачную операцию, а за соседним столиком гуляли летчики Полярной авиации. Как-то незаметно они сблизились, сдвинули столы и пошел разговор за жизнь. Выпито было немало, но все же в голове остались картины суровой жизни за Полярным кругом: ураганные ветры, когда бочки с горючим парят в воздухе, привязанные канатами к земле; метели, заметающие упавшего человека в считанные секунды; белые медведи, прогуливающиеся по поселку. И над всем этим занавес Северного сияния: розовые, синие, зеленые сполохи, с шелестом парящие в черном небе…
По вагону пошел проводник, постукивая в двери купе.
- Вологда, подъезжаем к Вологде.
- Сколько стоим? - спросил Кривокрасов.
- Стоянка двадцать минут.
За окном побежали одноэтажные домики пригорода. Серые, окруженные голыми деревьями, с едва начавшими распускаться листьями, они казались тусклыми, неживыми под серым пасмурным небом. Поезд сбавил ход, закачался, застучал на стыках разбегающихся от сортировочной станции путей.
- Я никогда не ездила в поезде так далеко, - тихо сказала Лада. - Раньше я мечтала поехать в Крым - бабушка мне рассказывала, как они отдыхали там в Гурзуфе, в Ялте. Мне ее рассказы в детстве заменяли сказку. А иногда мне снятся удивительные страны: огромные, какие-то неземные города на берегу океана. Странные, доброжелательные люди, которые говорят со мной, как с маленькой девочкой - спокойно, вежливо, с некоторым оттенком превосходства, будто я пришла к ним из варварского мира, который они уже отчаялись изменить, преобразовать. Если бы вы знали, Михаил, как тяжело возвращаться в действительность после таких снов.
- И все-таки, вам повезло больше - я редко вижу сны, но если вижу, то приходят в них ко мне друзья. Те, кого зарезали, застрелили. Снятся те, кто это сделал и разговаривают они совсем не доброжелательно. Даже и не разговаривают, а «по фене ботают».
- Значит, я все-таки счастливее вас, - чуть улыбнулась девушка. - А мне можно будет выйти на перрон?
- Конечно. Если не против - я составлю вам компанию. В противном случае компанию составит наш старший инспектор.
Показалось двухэтажное здание вокзала, крашенное казенной темно-зеленой краской, с коричневой надписью под крышей: «Вологда». Состав дернулся раз-другой и остановился. Из купе стали выглядывать заспанные пассажиры. Кривокрасов с Ладой прошли к выходу, сержант первым вышел из вагона, протянув руку, помог ей спуститься по высоким ступеням. Перрон был пуст, если не считать нескольких пассажиров, куривших на свежем воздухе и трех-четырех теток, бегавших вдоль вагонов с кульками семечек и мисками с мочеными яблоками, клюквой и брусникой. Кривокрасов купил кулек семечек и они не спеша пошли вдоль поезда по серому асфальту платформы.
- А вы знаете, - сказала Белозерская, - я много читала об Арктике, и о Новой Земле. Помните, когда пропал дирижабль «Италия» с профессором Нобиле? Тогда, по-моему, все увлеклись романтикой Севера. Как мы с бабушкой следили за газетными сообщениями, о-о! Ледокол «Красин», полет Чухновского, Мальмгрен, Амундсен. Помните? А эпопея «Челюскина»?
- Помню, конечно. Только у нас не обо всем писали. Вы знаете, к примеру, что на спасение челюскинцев были направлены средства, которые должны были задействовать для завоза продуктов в несколько колымских лагерей? Многие тогда в лагерях на Колыме и в устье Лены не пережили зиму.
- Боже мой, - Лада остановилась, - неужели это правда?
- Да. Такая была цена спасения экспедиции Шмидта. Пойдемте-ка назад - вон, проводник уже торопит с посадкой.
Они уже подходили к вагону, когда из него вывалился Шамшулов. Он был красен и держался преувеличенно прямо. Галифе слегка сползли на кирзовые сапоги, гимнастерка без ремня болталась на нем, как ночная рубашка. Оглядев перрон мутным взором, он поманил к себе ближайшую тетку с семечками.
- Семечки жареные, - забормотала она, протягивая газетные кульки, - яблочки моченые, клюковка, брусничка.
- Так, яблоки, гришь, - инспектор перекатил на протянутой миске несколько яблок, облизал палец, - годится. Ну-ка, давай сюда.
- Куда вам пересыпать?
- Себе пересыпешь, - хохотнул Шамшулов, - а брусника где? Давай, давай, что ты, как кулацкое отродье, жмешься, - прихватив одной рукой две миски, он подмигнул женщине, - еще соберешь.
- А деньги? - растерянно спросила та.
- Деньги мы скоро отменим, - пообещал Шамшулов.
- Да как же это? Я милицию позову.
- Милицию? - прищурился инспектор, - ну-ка, что там у тебя за газетка с семечками? Никак «Правда»? Ты что, в передовицу «Правды» свои гнилые семечки завернула. А если там портрет Иосифа Виссарионовича?
- Что ты, что ты, - замахала руками женщина, - нету там никаких портретов.
- Нету? Тогда семечки мне вот сюда загрузи, и будем считать, что я ничего не видел, - он оттянул объемистый карман галифе.
Тетка послушно высыпала в карман семечки и засеменила в сторону, поминутно оглядываясь. Победно оглядевшись, Шамшулов полез в вагон. Лада взглянула на Кривокрасова. Тот, чтобы не встречаться с ней взглядом, раскуривал папиросу.
- Вы видели, Михаил? Он же просто ограбил ее.
- Давайте садиться, Лада Алексеевна, - сказал тот, отбрасывая изжеванную папиросу. - Несмотря на всеобщее равенство, некоторые, все же, выглядят ровнее перед законом.
Шамшулов ждал их с довольным видом. На столе в мисках зеленели яблоки, краснела клюква и брусника.
- Ну, теперь-то не откажетесь? - спросил он, приподнимая на две трети пустую бутылку.
- Я, помню, одного «щипача» прихватил в трамвае, - сказал присаживаясь Кривокрасов, - кошелек у пассажирки вытянул, а там и рубля не было. Так сел он у меня на три года, как миленький.
- Это ты к чему? - нахмурился Шамшулов.
- Так, к слову пришлось. Пить я не буду, Лада Алексеевна, думаю, тоже. Так, что гуляй в одиночку.
- Ну, была бы честь предложена, - инспектор вылил водку в один стакан, махнул залпом и, прихватив яблоко, полез на свою полку.
Состав дернулся, загудел паровоз. Платформа поплыла мимо, поезд, набирая ход, вышел со станции.
Скоро с верхней полки послышался храп. Шамшулов выводил носом затейливые рулады, причмокивал, что-то бормотал. Кривокрасов поморщился, взглянул на Ладу. Девушка смотрела в окно, пробегавшие столбы бросали мимолетную тень на ее тонкое, бледное лицо. Михаил вспомнил, что она так и не поела с утра, оглядел столик с остатками завтрака. Огурцы Шамшулов подъел, оставив в банке один надкусанный, на картошке отпечатались строчки из газет, а сало в тепле размякло и вид имело не самый аппетитный. Подсчитав в уме командировочные, Кривокрасов предложил Ладе сходить в вагон-ресторан. Девушка сначала не соглашалась, но Михаил настоял, сказав, что скоро все они будут жить на государственном пайке, а деньги на Новой Земле тратить, судя по всему, негде.
Ресторан находился через три вагона, два из которых были плацкартными. То и дело спотыкаясь о мешки, узлы и баулы, уворачиваясь от снующих детей, они кое-как протиснулись вперед, вдыхая ни с чем не сравнимый запах большого скопления людей. Запахи могли начисто отбить аппетит, если бы Кривокрасов и Лада не были столь голодны. В проход свешивались босые ноги, кто-то ел селедку, кто-то курил, не обращая внимания на окрики проводника. Едкий махорочный дым пластами плавал в забитом людьми вагоне и над всем этим висел визг и воинственные крики детей, ругань соседей, деливших верхние и нижние полки, смех и переливы гармошки.
Зато вагон-ресторан был полупустой. Сонная официантка проводила их к дальнему столику и предупредила, что из горячего может предложить только яичницу и вчерашние котлеты с гречкой. Кривокрасов вопросительно взглянул на Ладу. Она кивнула, и он заказал и то, и другое, плюс кофе и шоколадку для Лады, и чай для себя.
- Может быть, хотите вина? У них должно быть сухое, может даже из Крыма, - предложил он.
- Нет, спасибо, Михаил. Я редко выпиваю, а сейчас, вроде, и повода нет.
Поев, он купил пачку «Герцеговины Флор» - гулять, так гулять, предложил папиросу девушке. Она сказала, что не научилась, а теперь поздно и Кривокрасов закурил сам. Ресторан постепенно заполнялся. Официанты рассаживали пассажиров, разносили заказы.
Поезд летел мимо полустанков, грохотал по мостам через неспешные равнинные реки средней полосы. Лес то придвигался к железной дороге, то уходил, уступая место голым полям. Здесь, в глубине страны, не было показной столичной помпезности, нарочитого благополучия подмосковных колхозов. Вперемежку с автомобилями у переездов стояли, поджидая прохода поезда, телеги, запряженные уставшими лошадьми, причем гужевой транспорт явно преобладал. Земля здесь родила плохо, не то, что на Украине, или Северном Кавказе, редко в проносящихся мимо деревнях можно было увидеть кирпичный дом - преобладали деревянные избы в один, редко в два этажа. «Долго, - подумал Кривокрасов, - ой как долго еще поднимать страну».
Они вернулись в свой вагон. Кривокрасов прилег, Лада достала из чемоданчика книгу. «Бесы» - подсмотрел Михаил название. «Надо будет попросить почитать», - подумал он и незаметно для себя задремал.
Под вечер, на станции Плесецк, где поезд стоял пять минут, Кривокрасов сбегал в привокзальный буфет, купил вареную курицу, три бутылки пива и краюху хлеба. Шамшулов, сделавший за день несколько набегов в вагон-ресторан, приносил в купе только коньяк. Выпить с ним он больше не предлагал, закусывал яблоками и клюквой, подхватывая ее прямо пальцами, и заваливался спать.
Михаил убрал со стола объедки, разделал курицу, нарезал хлеб и толкнул инспектора в плечо.
- Ужинать будешь?
Тот, свесив с полки растрепанную голову, ошалело огляделся, потер лицо и, буркнув, что поужинает в ресторане, сполз вниз, натянул кое-как сапоги и ушел
- Нам больше достанется, - прокомментировал Михаил, - прошу. Предупреждаю сразу: я проголодался, так, что не зевайте.
Улыбнувшись, Лада подсела к столу.
За окном сплошная чернота. В свете проносящегося поезда, сразу за насыпью, поблескивала вода. Мимо проносились искры из паровозной трубы. Болотистая равнина отодвинула от железной дороги лес, исчезли деревни, даже полустанки и переезды больше не встречали скорый поезд поднятыми флажками смотрителей и обходчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49