Искушения служили тебе, твоей сути." Тогда спросил я: "Иосиф и те, кто с ним, тоже стоят перед искушением и могут выйти чистыми и прийти к сути?" Он встал и долго ходил. "Нет, нет! У них сразу была цель: слава, имя, власть. В них что-то не удалось. Им легко было убить в себе стремление, потому что оно было мало. Убив в себе закон, живешь долго-долго, как трава, пока не вытопчут. Ты нам напомнил о стремлении, но не будь тебя, оно будет гаснуть, ведь у тебя не просто стремление, но и дар! Ты же действительно от Нее и от Него!"
Он замолчал, и глаза Его ликующе горели, и я чувствовал энергию, исходившую от Него. Я поддался чувству Его, будто увидел того, о ком Он говорил, не себя, а кого-то другого, и руки мои дрожали, когда я спросил, уже зная, что Он ответит: "От кого я?" Он шепотом, подавшись вперед, произнес: "От камня и плоти." Он с трудом проговорил, а я отвел взгляд и думал в страшном негодовании не знаю на кого, думал, что не я ли говорил сейчас Его устами, не хотел ли я сказать то же и без Него. Он присел передо мною и, стараясь уловить мой взгляд, шептал: "Ты язык камня и плоти, ты заговорил из сути травы и последней твари, тебе суждено понять мечту и прийти к ней через себя. Все едино! Как один человек говорит то глупость, то важное, так и плоть говорит через людей разное, но суть всего говоришь ты, и пусть все, кто был с тобой, сойдут с твоего пути! Ты уже не можешь умереть, они лишь отодвинут понимание тебя на мгновение в тысячи лет!" И Он торжествующе рассмеялся. Мне сделалось невыносимо тоскливо, уныние пронзило тело, заныли раны - это сжались мои пальцы. Он увидел, что я смотрю на ладони, и наложил свежее лекарство. Он дал мне пить и накрыл меня, как младенца, от Его умиления меня мутило, Он сиял и светился. Я сказал, что пора бы спать. Он задул свет. И уже в темноте, нанося ещё одну рану, прошептал: "Мир тебе, будь благостен!" А в голове моей кружилось что-то мучительное и тяжелое, оно требовало признания. И тогда я сказал себе, что это я сам светился в Нем и через Него говорил все до последнего слова. После этого мне стало легче, пустота снизошла на меня, я ушел от тяжести и боли и уснул.
Явление шестое.
На другой день я пришел, как и договаривались. Изумленные лица были у них. Я решил попытаться оставить в них правду. И они запомнят не все так, как хочет Иосиф. "Всегда помните, - сказал я, - как я приходил к вам, и вам легче будет страдать и унижаться."
Они так и не увидели, как я ушел. Я спешил к Нему. Увидев меня, Он вышел навстречу: "Ты уходишь - и пустота в душе у меня. А с тобою я могу многое. Меня не будет, если не будет тебя. Ты не оставишь меня? Он в третий раз об этом спрашивал. Еще спросил: "Кто ты?" "Когда-то я понял, что я венец рода. Это и зажгло во мне веру." Его глаза очистились. И я вспомнил, что у Иосифа глаза тускнели, когда я ему говорил. "А чудеса? Ты же избавлял, я видел. Или это обман?" "Это вера, а не я. Я удивился, что другие не могут так же. Я забывал обо всех запретах и кроме моего желания ничего больше не было." Он что-то говорил о моей свободе, но я Его не слушал, мне было тяжело вспоминать о прошлом.
Пять дней я провел с Ним. По-разному к Нему относился и много о Нем думал. В те дни я почувствовал, как целое во мне рассыпалось на части, и в каждой части я искал истоки нового целого. Иногда мне удавалось увидеть путь, но я долго не знал, как идти по нему, не видел, что я на него уже вступил. "Я уйду и оставлю тебя с памятью, а ты все так же будешь ходить у камня." Мы садились в тени, и я рассказывал Ему.
Явление седьмое.
И я рассказывал Ему, как я думал о жизни и всегда видел дорогу. Я видел, как рождаются посреди дороги и идут по ней, держа матерей за руку. Я видел дорогу, полную скрипа, шума и рева: скот и люди идут по ней, и птицы летят над ней, и тому, кто рожден на ней, долго не страшно и все интересно, и однажды я увидел, как появились три мальчика.
Я рассказывал Ему, как захотел, чтобы они выросли и увидели камень, к которому все пришли. И отсюда дорога расщеплялась на три, и никто не знал, куда ведут дороги. А на камне лежал сумасшедший и кричал, что все дороги сходятся в одну...
Я рассказывал Ему, как они уходили от камня. На одной из дорог оставался один и наслаждался собой. И на второй дороге остался ещё один. Строил вместе с другими, и дорога становилась городом. А последний вернулся. И путь его к камню был труден.
Долго рассказывал я, как уходил он от камня и возвращался, как шло время, и много раз он вступал на свою дорогу, но сколько бы ни шел, ничего не было. И путь к камню был легким. И так было долго, пока он не научился рассказывать людям что видел. Ему удивлялись, но не понимали..
Я рассказывал Ему, как искал он спутников, но не находил, и однажды увидел женщину, которая, устав от пустоты, возвращалась к камню. Она пошла с ним, и он говорил ей, что трудно идти без равных.
И я рассказывал Ему, что она слушала, а он говорил, что давно создает миры, в которых они идут, которые всюду, и она соглашалась, и он с волнением ждал, как она улыбнется и скажет, что там впереди лежит новый камень.
Явление восьмое.
Я рассказал Ему, а Он долго думал, потом спрашивал меня о дорогах, о женщине, о сумасшедшем, и я отвечал Ему, как понимал. "Если сумасшедший прав, - говорил Он, - тогда он сам - камень, и на новом камне будет лежать сумасшедшая." "А потом? - рассмеялся я. "Тебе неважно, что потом, ты же счастливый человек, ты всегда находишь новое."
Я не ответил. Пока во мне интерес, мне можно жить и ждать. Если я не разберусь с чувством ожидания его, не приду к нему, как к себе, то ничего не будет - я понимал это очень остро и все пытался представить его, мысленно говорил с ним, и это было единственно серьезное во мне. Все остальное можно разрушить, сжечь, потому что это всего лишь ступени, и все преходяще рядом с мыслью о нем. Я увидел, как я и он были ещё до отцов и матерей, и я помнил, что мы были вместе. Но образ его стерся из памяти, и я ищу к нему дорогу.
И теперь я думал об этом, а Он ждал, а потом спросил: "Но дар? Он был до камня? Ведь это он повел его по дороге одного?"
Да, вот на чем сидит эта разжиревшая злая собака. Я подумал, что дар без движения - не дар, стремление не бывает без дара, а дар бывает и без стремления. И кто без дара, тот пуст и опасен, как змея в мешке. "Да камня?" - спрашивает Он снова. "До камня было стремление и был дар." "А у тех, что ушли по другим дорогам - не было дара?" И мы не могли разобраться. У кого был дар, того часто съедали люди без дара, потому что есть ещё сила дара. Я не любил в этом разбираться. Я всегда получал, что хотел. "Наверное, - сказал Он, - есть просто первые, вторые, третьи и остальные." И больше Он не хотел говорить. В нем вновь проснулась боль о своей сути. Где Он теперь? Пошел ли по одной из дорог или блуждает у камня, не находя в себе силы увидеть миры или забыть все. Я знал, как Он отягощен мною, и Он, как и я, был уже не нужен этому миру. Он сделался чист, он снова мог удивляться. "Ты скажешь, когда захочешь оставить меня?" - спрашивал Он. А я смотрю в его глаза, вижу свое отражение и думаю, что только ради Него стоило согласиться с Иосифом. И отныне я не спрашиваю себя, стоило ли обманывать весь человеческий мир.
Явление десятое.
Мы бродили около своего тайного жилища, и Он рассуждал вслух. Он хотел разобраться с прошедшим и говорил, что люди были в бреду, их ничто не объединяло, они были готовы поверить во что угодно и устроить жизнь по любой вере, лишь бы жить безбедно и растить детей. В этом Иосиф прав. Но он желал остановиться, и он все остановит и победит на столетия, все равно он бы нашел иное и победил бы. Не я, так другой. Потому что в мире ещё слишком мало меня. Они устроят порядок, где будет вера, в которой действительно разольется мой образ, и это не так плохо, если не казалось бы странным, почему я до сих пор жив, хотя никому не нужен. "Впрочем, ты бессмертен, вспомнил он, - а я никак не могу привыкнуть. И из нового порядка опять произрастешь ты."
Я не отвечал. Мы слишком засиделись вместе. Мы оба устали. Что ещё нужно этому Иосифу. И я решил уходить. "Пока яблоко не сгниет - дерево не вырастет", - говорил Он. Я кивнул равнодушно. И вспомнил, как Иосиф говорил, что пока есть я и он, я могу иметь силу. Он тогда принес эти листочки и читал. Он меня дразнил, он хотел, чтобы я оспорил ложь обо мне и чтобы ещё послужил своим появлениями. Так я думал, а Он сказал: "Иосиф возгордился, он считает тебя больным и давно бессильным. Ты больше не делаешь чудес, и от этого он не доволен. "Я удивился - как Он узнал, о чем я думаю! "У тебя на лице написано", - объяснил Он. Еще сказал: "Хочешь, я расскажу тебе?" И он рассказывал: "Два человека жили каждый в своем доме. Дома были старые, но всего было вдоволь, с голоду не умрешь, тепло и удовольствия. И один из них задумал строить дворец. Говорил красивый-красивый. А другой смеялся над ним и спрашивал: "Зачем? Построй лучше новое жилище и живи вволю." Но первый взялся. Таскал камни, корчевал деревья, садил сад и все возводил и возводил свой дворец. Работа его была тяжела, а стены медленно поднимались, а деревья в саду росли и росли..."
Он остановился, я смотрел, а Он молчал. "Так построил он или нет?" спросил я. Он вздрогнул и ответил: "Это неважно, главное - он строил, и был красивее тех, что были с ним рядом." Пришел Его черед на меня раздражаться, и я это увидел. И мне было забавно видеть, как Он думает, что и Он не лишен дара.
Явление десятое.
Мы встречались с Иосифом в последний раз. Он пришел с каким-то человеком, который остался у входа. Сегодня он был хмурый и стал жаловаться на свою участь. Мы его долго слушали. Он говорил неровно, но можно было понять, что Иосифа отодвигают. Он говорил, что те ведут себя так, будто сами все сделали. "Но я им так и не сказал главного - где вы!" "Им теперь это и не нужно", - ответил Он. И я увидел, что Иосиф хочет верить в меня, как и все поверили, и он почти верит, потому что пуст и его съедает страх. И он не мог понять, почему я до сих пор живу. Теперь он боялся всех и самого себя, начинающего верить так, как хотел, чтобы верили другие. Он боялся даже того, кто преданно ждал его у входа, и я увидел, что сотворил сумасшедшего. Иосиф оказался слаб перед голосом и волею всех. И получилось, что я сделал Иосифа собакой в стае собак. Отныне хранители веры будут перегрызать друг другу глотки. Им стало ради чего жить и чем заполнять свою пустоту. Я видел, как сегодня в городе Иосиф бросится на первого встречного, и тогда миром завладеет образ. И многие будут пытаться приблизиться к нему, но чтобы мир прошел то, что прошел я, ему потребуется отречься от меня, и тогда всякий волен будет жить Стремлением.
И тогда мои глаза отдали Иосифу все, что я о нем знал. И он ушел и забыл, где я, с кем я и как все было. Иосиф умер, чтобы, родившись, не помнить о себе.
С этого дня мы были свободны. Я никому не был должен. И мы ходили всюду, и нам стоило подумать о себе.
Явление одиннадцатое.
"Куда мы идем? "- спрашивал Он. И я отвечал: "Нужно попрощаться. Это совсем не печально. Ты узнаешь обо мне больше." "Ты теперь другой и притчи твои иные" А я думал и говорил о своем: "Если даже его не будет, с меня и этого довольно - сегодня я увижу его. А путей множество." "О ком ты говоришь?" Я отвечал: "О сыне." И увидел, как он живет мною. "У тебя сын?! Я бы никогда не подумал об этом!" И мне было хорошо от его изумления. "Его мать была счастлива, и этого ей довольно." И что бы я ни говорил Ему о ней, Он бы ничего не понял, как не понял ничего я сам из того, что видел в ней и знал о ней. Это была тайна, которую дал мне этот мир. И я думал, что, может быть, мне удастся её разгадать, когда я встречусь с ним.
А пока я рассказал Ему другое. И Он услышал, что такое думать о сыне, который всего лишь вечное сомнение твое, о котором плачет плоть, когда ты ему не учитель, и он смотрит на мир другими твоими глазами. Я рассказал, что значит в одиночку мечтать о том, как твой сын начинает ходить, смотреть и говорить, как он доверчив и что-то понимает, я говорил о том, что значит помнить, что твой сын был другим и не знать, какой он сейчас, и потому только ему желать блага и знать, что в нем тоже загорится стремление, и куда оно заведет - пока не разрешимо тобой - отцом, и та же дорога, но с другими столбами вокруг, с иными спутниками, но с тем же биением сердца откроется глазами его и заберет его навеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Он замолчал, и глаза Его ликующе горели, и я чувствовал энергию, исходившую от Него. Я поддался чувству Его, будто увидел того, о ком Он говорил, не себя, а кого-то другого, и руки мои дрожали, когда я спросил, уже зная, что Он ответит: "От кого я?" Он шепотом, подавшись вперед, произнес: "От камня и плоти." Он с трудом проговорил, а я отвел взгляд и думал в страшном негодовании не знаю на кого, думал, что не я ли говорил сейчас Его устами, не хотел ли я сказать то же и без Него. Он присел передо мною и, стараясь уловить мой взгляд, шептал: "Ты язык камня и плоти, ты заговорил из сути травы и последней твари, тебе суждено понять мечту и прийти к ней через себя. Все едино! Как один человек говорит то глупость, то важное, так и плоть говорит через людей разное, но суть всего говоришь ты, и пусть все, кто был с тобой, сойдут с твоего пути! Ты уже не можешь умереть, они лишь отодвинут понимание тебя на мгновение в тысячи лет!" И Он торжествующе рассмеялся. Мне сделалось невыносимо тоскливо, уныние пронзило тело, заныли раны - это сжались мои пальцы. Он увидел, что я смотрю на ладони, и наложил свежее лекарство. Он дал мне пить и накрыл меня, как младенца, от Его умиления меня мутило, Он сиял и светился. Я сказал, что пора бы спать. Он задул свет. И уже в темноте, нанося ещё одну рану, прошептал: "Мир тебе, будь благостен!" А в голове моей кружилось что-то мучительное и тяжелое, оно требовало признания. И тогда я сказал себе, что это я сам светился в Нем и через Него говорил все до последнего слова. После этого мне стало легче, пустота снизошла на меня, я ушел от тяжести и боли и уснул.
Явление шестое.
На другой день я пришел, как и договаривались. Изумленные лица были у них. Я решил попытаться оставить в них правду. И они запомнят не все так, как хочет Иосиф. "Всегда помните, - сказал я, - как я приходил к вам, и вам легче будет страдать и унижаться."
Они так и не увидели, как я ушел. Я спешил к Нему. Увидев меня, Он вышел навстречу: "Ты уходишь - и пустота в душе у меня. А с тобою я могу многое. Меня не будет, если не будет тебя. Ты не оставишь меня? Он в третий раз об этом спрашивал. Еще спросил: "Кто ты?" "Когда-то я понял, что я венец рода. Это и зажгло во мне веру." Его глаза очистились. И я вспомнил, что у Иосифа глаза тускнели, когда я ему говорил. "А чудеса? Ты же избавлял, я видел. Или это обман?" "Это вера, а не я. Я удивился, что другие не могут так же. Я забывал обо всех запретах и кроме моего желания ничего больше не было." Он что-то говорил о моей свободе, но я Его не слушал, мне было тяжело вспоминать о прошлом.
Пять дней я провел с Ним. По-разному к Нему относился и много о Нем думал. В те дни я почувствовал, как целое во мне рассыпалось на части, и в каждой части я искал истоки нового целого. Иногда мне удавалось увидеть путь, но я долго не знал, как идти по нему, не видел, что я на него уже вступил. "Я уйду и оставлю тебя с памятью, а ты все так же будешь ходить у камня." Мы садились в тени, и я рассказывал Ему.
Явление седьмое.
И я рассказывал Ему, как я думал о жизни и всегда видел дорогу. Я видел, как рождаются посреди дороги и идут по ней, держа матерей за руку. Я видел дорогу, полную скрипа, шума и рева: скот и люди идут по ней, и птицы летят над ней, и тому, кто рожден на ней, долго не страшно и все интересно, и однажды я увидел, как появились три мальчика.
Я рассказывал Ему, как захотел, чтобы они выросли и увидели камень, к которому все пришли. И отсюда дорога расщеплялась на три, и никто не знал, куда ведут дороги. А на камне лежал сумасшедший и кричал, что все дороги сходятся в одну...
Я рассказывал Ему, как они уходили от камня. На одной из дорог оставался один и наслаждался собой. И на второй дороге остался ещё один. Строил вместе с другими, и дорога становилась городом. А последний вернулся. И путь его к камню был труден.
Долго рассказывал я, как уходил он от камня и возвращался, как шло время, и много раз он вступал на свою дорогу, но сколько бы ни шел, ничего не было. И путь к камню был легким. И так было долго, пока он не научился рассказывать людям что видел. Ему удивлялись, но не понимали..
Я рассказывал Ему, как искал он спутников, но не находил, и однажды увидел женщину, которая, устав от пустоты, возвращалась к камню. Она пошла с ним, и он говорил ей, что трудно идти без равных.
И я рассказывал Ему, что она слушала, а он говорил, что давно создает миры, в которых они идут, которые всюду, и она соглашалась, и он с волнением ждал, как она улыбнется и скажет, что там впереди лежит новый камень.
Явление восьмое.
Я рассказал Ему, а Он долго думал, потом спрашивал меня о дорогах, о женщине, о сумасшедшем, и я отвечал Ему, как понимал. "Если сумасшедший прав, - говорил Он, - тогда он сам - камень, и на новом камне будет лежать сумасшедшая." "А потом? - рассмеялся я. "Тебе неважно, что потом, ты же счастливый человек, ты всегда находишь новое."
Я не ответил. Пока во мне интерес, мне можно жить и ждать. Если я не разберусь с чувством ожидания его, не приду к нему, как к себе, то ничего не будет - я понимал это очень остро и все пытался представить его, мысленно говорил с ним, и это было единственно серьезное во мне. Все остальное можно разрушить, сжечь, потому что это всего лишь ступени, и все преходяще рядом с мыслью о нем. Я увидел, как я и он были ещё до отцов и матерей, и я помнил, что мы были вместе. Но образ его стерся из памяти, и я ищу к нему дорогу.
И теперь я думал об этом, а Он ждал, а потом спросил: "Но дар? Он был до камня? Ведь это он повел его по дороге одного?"
Да, вот на чем сидит эта разжиревшая злая собака. Я подумал, что дар без движения - не дар, стремление не бывает без дара, а дар бывает и без стремления. И кто без дара, тот пуст и опасен, как змея в мешке. "Да камня?" - спрашивает Он снова. "До камня было стремление и был дар." "А у тех, что ушли по другим дорогам - не было дара?" И мы не могли разобраться. У кого был дар, того часто съедали люди без дара, потому что есть ещё сила дара. Я не любил в этом разбираться. Я всегда получал, что хотел. "Наверное, - сказал Он, - есть просто первые, вторые, третьи и остальные." И больше Он не хотел говорить. В нем вновь проснулась боль о своей сути. Где Он теперь? Пошел ли по одной из дорог или блуждает у камня, не находя в себе силы увидеть миры или забыть все. Я знал, как Он отягощен мною, и Он, как и я, был уже не нужен этому миру. Он сделался чист, он снова мог удивляться. "Ты скажешь, когда захочешь оставить меня?" - спрашивал Он. А я смотрю в его глаза, вижу свое отражение и думаю, что только ради Него стоило согласиться с Иосифом. И отныне я не спрашиваю себя, стоило ли обманывать весь человеческий мир.
Явление десятое.
Мы бродили около своего тайного жилища, и Он рассуждал вслух. Он хотел разобраться с прошедшим и говорил, что люди были в бреду, их ничто не объединяло, они были готовы поверить во что угодно и устроить жизнь по любой вере, лишь бы жить безбедно и растить детей. В этом Иосиф прав. Но он желал остановиться, и он все остановит и победит на столетия, все равно он бы нашел иное и победил бы. Не я, так другой. Потому что в мире ещё слишком мало меня. Они устроят порядок, где будет вера, в которой действительно разольется мой образ, и это не так плохо, если не казалось бы странным, почему я до сих пор жив, хотя никому не нужен. "Впрочем, ты бессмертен, вспомнил он, - а я никак не могу привыкнуть. И из нового порядка опять произрастешь ты."
Я не отвечал. Мы слишком засиделись вместе. Мы оба устали. Что ещё нужно этому Иосифу. И я решил уходить. "Пока яблоко не сгниет - дерево не вырастет", - говорил Он. Я кивнул равнодушно. И вспомнил, как Иосиф говорил, что пока есть я и он, я могу иметь силу. Он тогда принес эти листочки и читал. Он меня дразнил, он хотел, чтобы я оспорил ложь обо мне и чтобы ещё послужил своим появлениями. Так я думал, а Он сказал: "Иосиф возгордился, он считает тебя больным и давно бессильным. Ты больше не делаешь чудес, и от этого он не доволен. "Я удивился - как Он узнал, о чем я думаю! "У тебя на лице написано", - объяснил Он. Еще сказал: "Хочешь, я расскажу тебе?" И он рассказывал: "Два человека жили каждый в своем доме. Дома были старые, но всего было вдоволь, с голоду не умрешь, тепло и удовольствия. И один из них задумал строить дворец. Говорил красивый-красивый. А другой смеялся над ним и спрашивал: "Зачем? Построй лучше новое жилище и живи вволю." Но первый взялся. Таскал камни, корчевал деревья, садил сад и все возводил и возводил свой дворец. Работа его была тяжела, а стены медленно поднимались, а деревья в саду росли и росли..."
Он остановился, я смотрел, а Он молчал. "Так построил он или нет?" спросил я. Он вздрогнул и ответил: "Это неважно, главное - он строил, и был красивее тех, что были с ним рядом." Пришел Его черед на меня раздражаться, и я это увидел. И мне было забавно видеть, как Он думает, что и Он не лишен дара.
Явление десятое.
Мы встречались с Иосифом в последний раз. Он пришел с каким-то человеком, который остался у входа. Сегодня он был хмурый и стал жаловаться на свою участь. Мы его долго слушали. Он говорил неровно, но можно было понять, что Иосифа отодвигают. Он говорил, что те ведут себя так, будто сами все сделали. "Но я им так и не сказал главного - где вы!" "Им теперь это и не нужно", - ответил Он. И я увидел, что Иосиф хочет верить в меня, как и все поверили, и он почти верит, потому что пуст и его съедает страх. И он не мог понять, почему я до сих пор живу. Теперь он боялся всех и самого себя, начинающего верить так, как хотел, чтобы верили другие. Он боялся даже того, кто преданно ждал его у входа, и я увидел, что сотворил сумасшедшего. Иосиф оказался слаб перед голосом и волею всех. И получилось, что я сделал Иосифа собакой в стае собак. Отныне хранители веры будут перегрызать друг другу глотки. Им стало ради чего жить и чем заполнять свою пустоту. Я видел, как сегодня в городе Иосиф бросится на первого встречного, и тогда миром завладеет образ. И многие будут пытаться приблизиться к нему, но чтобы мир прошел то, что прошел я, ему потребуется отречься от меня, и тогда всякий волен будет жить Стремлением.
И тогда мои глаза отдали Иосифу все, что я о нем знал. И он ушел и забыл, где я, с кем я и как все было. Иосиф умер, чтобы, родившись, не помнить о себе.
С этого дня мы были свободны. Я никому не был должен. И мы ходили всюду, и нам стоило подумать о себе.
Явление одиннадцатое.
"Куда мы идем? "- спрашивал Он. И я отвечал: "Нужно попрощаться. Это совсем не печально. Ты узнаешь обо мне больше." "Ты теперь другой и притчи твои иные" А я думал и говорил о своем: "Если даже его не будет, с меня и этого довольно - сегодня я увижу его. А путей множество." "О ком ты говоришь?" Я отвечал: "О сыне." И увидел, как он живет мною. "У тебя сын?! Я бы никогда не подумал об этом!" И мне было хорошо от его изумления. "Его мать была счастлива, и этого ей довольно." И что бы я ни говорил Ему о ней, Он бы ничего не понял, как не понял ничего я сам из того, что видел в ней и знал о ней. Это была тайна, которую дал мне этот мир. И я думал, что, может быть, мне удастся её разгадать, когда я встречусь с ним.
А пока я рассказал Ему другое. И Он услышал, что такое думать о сыне, который всего лишь вечное сомнение твое, о котором плачет плоть, когда ты ему не учитель, и он смотрит на мир другими твоими глазами. Я рассказал, что значит в одиночку мечтать о том, как твой сын начинает ходить, смотреть и говорить, как он доверчив и что-то понимает, я говорил о том, что значит помнить, что твой сын был другим и не знать, какой он сейчас, и потому только ему желать блага и знать, что в нем тоже загорится стремление, и куда оно заведет - пока не разрешимо тобой - отцом, и та же дорога, но с другими столбами вокруг, с иными спутниками, но с тем же биением сердца откроется глазами его и заберет его навеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60