Копилин тоже доказывал, опираясь на источники, разве что не так страстно, как она. Его тогда уже начинал интересовать сам человек, природа его. Леночка не поспевала за ним, она вооружалась уже оформившимися идеями, а процесс их эволюционного чередования был для неё ещё болезненнее, чем для Копилина. И вот в один прекрасный день добрый остаток идей о возврате к прежним идеалам исчез из его головы разом и навсегда. Этому, как ни странно, поспособствовала Леночка.
Они втроем сидели в комнатушке в этом самом кафе и спорили. Копилин вставлял две-три незначительных фразы и больше улыбался; глядя на жизнелюбивого Веню, он понимал, что человек не так-то прост, чтобы вот так взять и возвратиться к чему бы то ни было, тем более когда он уже сравнительно благополучно устроился. Чего-то там уравнивать, что-то ломать, когда бабка надвое сказала. У Вени маленькое наследство - дачка да машина, у Вени кое-какие доходы, масса полезных знакомств, но у Вени есть ещё и голова, которая любит, чтобы её гладили, и ещё у него нечто, выражаемое в понятиях "устойчивое лидерство" и "желание прожить насыщенно и долго". Да и Венины потребности в различной-преразличной информации полностью удовлетворяются. Он гармоничен и не виноват, что другие испытывают дискомфорт. Он не ограничивает себя, всегда может разобраться, где, что и почему, у него достаточное количество своих трудовых мнений по любым областям человеческой и природной деятельности. Он не фанат, что само по себе достойно уважения, и приносит какую-нибудь радость людям своим пением.
Но вот Леночка... Ах, эта Леночка! Лучше бы она не открывала этот крохотный изъян, если всего-навсего он просто любит поговорить с хорошенькими и даже красивыми женщинами, сам не зная, что разговоры эти, на любые темы, являются для него прелюдией к основному, так сказать, милой предпраздничной суетой, отчего основное, сам праздник, делается ещё более привлекательным и полным. Ну что в этом маленьком изъяне такого-разэтакого?
Вот и теперь его тон, мягкий и улыбчивый, обезоруживает Алексея, который ответно улыбается, проникаясь внутренним миром компанейского солиста. Этот дар проникновения будит в Алексее сначала смутные желания, затем непонятное волнение, нехорошие предчувствия. Его уже понемногу раздражает пылкость Леночки, её терминология и весь этот спор о счастье для всех, о добре и зле, о том, как затевалось и что получилось.
Но Леночке (тонкой, пылкой, дерзкой) необходимо утвердиться, она не может жить без причастности к чему-то глобальному, без открытия своего назначения, она вновь обрушивается лавиной доказательств на вкрадчивые возражения солиста. Он спорит умело и тонко, как никогда бы не смог спорить с мужчиной; и пылкость его просыпается медленно, и в глазах появляется блеск, видно, что любимая игра перед основным дарит его мысленным способностям дополнительные резервы. Как сладко после невыносимого жара парной шандарахнуться в холод бассейна! Или наоборот.
Этот накал влияет и на Леночку. Она запинается, краснеет, она все чаще оказывается в немом тупике перед его разумными доводами. Она так забавно разгневана (лапочка, крошечка, умница), она готова расплакаться, она ненавидит этот розовый улыбающийся рот, это пошлое монолитное мировоззрение, которое готово извратить, исказить, обесславить любую благородную идею; она готова убить, лишь бы так мерзко не надругивались над святым и над её Копилиным, волоска которого эта "жизнелюбивая" плоть не стоит.
Алексей пытался угомонить, но она уже была не внушаема. Эмоции залили её отчаявшееся сознание. Не доказать и уйти поверженной означало для неё гибель, это был этап, "или-или", назавтра она не смогла бы жить, когда наконец нашла то, что казалось ей по-настоящему высоким и чистым, обретя того, чей мир стал её жизнью и смертью, их будущим, смыслом появления на свет, после всех этих горьких разочарований, ошибок, идейной мути, презрений к себе - она вот сейчас на вершине убежденности и счастья должна поставить под сомнение (что для неё значило последний крах) душу и значение Копилина - да чтобы она вот так вот сдалась, да перед кем, да кем тогда она станет, да чтобы так просто расстаться с жизнью - нет! - никогда!
И тогда она всем своим дрожащим существом в ослепительном озарении прочувствовала это скрытое, этот тайный изъян, то, что ещё не оформилось в ней в понятиях, но было ясно уже без слов, когда она погибала, запинаясь и глупея в своих же глазах от гнева, она вдруг поняла, как она победит этого Веню; она прошла сквозь него молниеносным зарядом и ей, как день, стало ясно, к чему весь этот задор, к чему вся эта монументальная защита безразличных ему на деле философских крепостей.
Она даже привстала на цыпочки, краснея в своем праведном гневе и выпалила неожиданно для всех на какой-то торжествующей ноте:
- Хочешь, я докажу тебе, что ты никто?
Венны глаза вспыхнули и тут же померкли.
- Тебе не идея важна, - звонко сказала она, - у тебя не может быть идей, потому что натура у тебя низкая и вся в тесном ящике! И не воспринимает она ничего, то заставило бы тебя преодолевать её низменность.
Нет, Веня не обиделся. В споре с ним она не раз позволяла себе подобные выпады. Он и не считал их оскорбительными, ведь весь этот спор и игра были для него не более, чем свободное времяпрепровождение, и не самое лучшее к тому же.
Веня потянулся в обшарпанном кресле:
- Рад был бы познакомиться с вещественными доказательствами.
Копилин так и не смог понять, что с ним стряслось в тот момент. То ли после всех этих одуряющих дебатов, из которых, к тому же, он автоматически выключился, то ли после наркотического проникновения в Веню, или же от духоты и предчувствия смены идей, то ли он не захотел понять и допускать в сознание гибельных мыслей или ещё чего-то, - так или иначе, он не уловил тогда скрытого смысла и замешательства в её взгляде и на слова:
- Леш, выйди пожалуйста, я ему сейчас докажу, - кивнул, встал и вышел.
Он минут пятнадцать прохаживался вдоль здания, курил, ни о чем не думал, пока не заметил у обочины новенький "Мерседес". Это был первоклассный импорт, пахнуло заокеанией, и Копилин мигом лишился тревожных предчувствий, отдавшись созерцанию и фантазиям. Он не устоял, чтобы не обойти это блестящее творение несколько раз, разглядывал кресло и надписи на панелях приборов, он видел себя, летящим по улицам Филадельфии, среди каньенов и полей фермеров; мелькали небоскребы, световые рекламы, арки мостов, идеальная гладь асфальта увлекала за горизонт, менялись краски, неизменно было ощущение сбывшейся мечты и полноты грядущего.
...Он не заметил, как появилась Леночка. Она была бледна, красные пятна выступили на лбу и на щеках, но она так и светилась победой и жизнью.
- Я доказала, Леш, - немного устало сказала она, и он все понял.
Словно из тумана проступило Венино лицо, его глаза были бесстрастны и пусты.
- Да? - почему-то спросил Копилин.
- Да, - равнодушно сказал Вениамин, - я действительно оказался скотиной, меня нельзя пускать в лучшее общество, ваши идеалы мне...
Тут он осекся, заметив, что у Копилина неузнаваемо исказилось лицо.
- Я тебя понимаю, Коп, - с неподдельным пониманием продолжил он, - я не думал, что у вас так серьезно. Все произошло как-то стихийно, заданно, что ли. Я вообще ничего не соображал. Не думай, что мне это так приятно и необходимо. Ну и напьюсь я сегодня! Прости, старик!
И сказав "привет", он плавно двинулся прочь. Он уходил, дружественный, беззлобный, символ мужского образа, усредненный лидер и побежденный победитель.
- Постой, - окликнула его Леночка, - так ты не считаешь, что теперь так, как задумывалось?
Ей, бедняжке, нужно было, чтобы Копилин собственноушно познал результат её победы. Веня это понял и сказал все, что она хотела:
- О, Леночка! Я признаю поражение целиком и полностью, - он так сказал, и без того привлекая внимание прохожих, - я свинтус грандиозус, у меня в голове нет ни одной собственной мысли! Это так. Ты была права. Ты а не идея. Я не могу сейчас вываляться вот здесь в пыли у ваших ног, но доживать-то нужно. Удачи вам! Привет, Коп.
И он быстро исчез, шагнув в первый же попавшийся переулок.
- Я тебе сейчас все расскажу, - объявила Леночка.
Не стоит считать, что она ничего не понимала, теперь она чувствовала его боль и, может быть, гораздо сильнее, нежели он сам. У Копилина мелькнула робкая надежда - вдруг ничего не было, с чего он, в конце-концов, взял!
- Ну-у, - шепнул он, чуть разлепив сухие губы.
Она заторопилась:
- Я ему сказала: я - или его убеждения, я - или все самое чистое и будущее в нем. Он ответил - убеждения.
- Ну? - прохрипел Копилин.
- Тогда я расстегнула блузку. Я его предупредила, что если он выберет меня - это мое и его проклятие всем его настоящим и будущим словам, это его признание, что он скотина.
- Ну и? - задохнулся Копилин.
- Он выбрал меня, - с ужасом прошептала Леночка, окунувшись в его непереносимую боль.
Легко можно было представить, как далее развивались события, если ещё учесть, что когда Копилина захлестывала ярость, он боялся самого себя.
Но все последующие несчастья и полусумасшествия Леночки пустяки в сравнении с тем, что однажды Копилин сам ощутил себя на месте Вени, когда собственноручно прощупал стены, дно и потолок своей натуры, и не будь старика Бенедиктыча, не пробить бы ему дыр в этом ящике и не просочиться бы сквозь щели новым, быть может, неограниченным веществом. Есть смысл предупредить, что грядущие страдания Копилина могут восприниматься ещё более комичными, чем нынешние, так что желающим курьезности и забав можно уже сейчас приготовить улыбки, ухмылочки, смешки, бурканье, кряхи, хохот, фырканье и прочие атрибуты веселья.
* * *
Наконец я не выдержал и уступил Зинаиде дом на неопределенное время. Хорошо, что в 1997 году государство сдавало желающим комнаты приличного типа. Я обзавелся раскладушкой и, почувствовав себя в безопасности, два дня отводил душу, но на третий день меня стал преследовать Зинаидин смех. И тогда я вновь шел в свой дом, дабы посмотреть, что там творится. Я не знаю, что со мной сделалось. Зинаида, как огромный камень, легла на моем пути. Я топтался перед ним и погибал.
"Что толкает её на поиск истины?" - задавал я себе мучительнейший вопрос, ибо я видел и знал, что ничего на этом свете не появляется без причин или зря.
Чем дальше и больше она писала, тем туманнее делалось у меня в голове. Я слушал новые главки романа и болезненно вздрагивал на каждом предложении в тупом переживании, что чего-то недопонимаю, что дело идет к истине, а я все больше слепну и глохну. Я комплексовал, чувствуя себя умственно неполноценным. В каждом персонаже "Истины" я начинал видеть гигантский аллегорический смысл, но чаще, словно выпадая из бытия, засыпал и тогда слышал унизительно-разоблачительную иронию Зинаиды:
- Вы, кажется, опять уснули, мущ-щина Веефомит. Слабоват у вас ум.
У меня началась нервная болезнь. Где-то совсем близко, рядом, продолжалась удивительная жизнь, полная перемен и открытий. Калужане, как всегда, испытывали небывалый подъем, ходили слухи, что наступит абсолютный мир, что вот-вот разоблачат последнего заевшегося паразита-начальника, и, наконец, каждому можно будет обрести покой, избавившись от страха быть подвергнутым шпыняниям и рычаниям. Открывалась и дальнейшая перспектива: передвигайся, куда хочешь, раскрывайся тем, что есть, развивайся поэтически, гармонически, атлетически. Действительно, времена невиданные наступали. Калужане и сама Зинаида говорили, что теперь критиковать-то нечего.
А я вот мучился Зинаидой, совсем забросил философию, космологию и космогонию. На звезды забывал смотреть. От слова "истина" у меня сводило скулы и урчало в животе. Но это что! Вскоре мелкая, отвратительная дрожь забегала насекомым под волосы на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Они втроем сидели в комнатушке в этом самом кафе и спорили. Копилин вставлял две-три незначительных фразы и больше улыбался; глядя на жизнелюбивого Веню, он понимал, что человек не так-то прост, чтобы вот так взять и возвратиться к чему бы то ни было, тем более когда он уже сравнительно благополучно устроился. Чего-то там уравнивать, что-то ломать, когда бабка надвое сказала. У Вени маленькое наследство - дачка да машина, у Вени кое-какие доходы, масса полезных знакомств, но у Вени есть ещё и голова, которая любит, чтобы её гладили, и ещё у него нечто, выражаемое в понятиях "устойчивое лидерство" и "желание прожить насыщенно и долго". Да и Венины потребности в различной-преразличной информации полностью удовлетворяются. Он гармоничен и не виноват, что другие испытывают дискомфорт. Он не ограничивает себя, всегда может разобраться, где, что и почему, у него достаточное количество своих трудовых мнений по любым областям человеческой и природной деятельности. Он не фанат, что само по себе достойно уважения, и приносит какую-нибудь радость людям своим пением.
Но вот Леночка... Ах, эта Леночка! Лучше бы она не открывала этот крохотный изъян, если всего-навсего он просто любит поговорить с хорошенькими и даже красивыми женщинами, сам не зная, что разговоры эти, на любые темы, являются для него прелюдией к основному, так сказать, милой предпраздничной суетой, отчего основное, сам праздник, делается ещё более привлекательным и полным. Ну что в этом маленьком изъяне такого-разэтакого?
Вот и теперь его тон, мягкий и улыбчивый, обезоруживает Алексея, который ответно улыбается, проникаясь внутренним миром компанейского солиста. Этот дар проникновения будит в Алексее сначала смутные желания, затем непонятное волнение, нехорошие предчувствия. Его уже понемногу раздражает пылкость Леночки, её терминология и весь этот спор о счастье для всех, о добре и зле, о том, как затевалось и что получилось.
Но Леночке (тонкой, пылкой, дерзкой) необходимо утвердиться, она не может жить без причастности к чему-то глобальному, без открытия своего назначения, она вновь обрушивается лавиной доказательств на вкрадчивые возражения солиста. Он спорит умело и тонко, как никогда бы не смог спорить с мужчиной; и пылкость его просыпается медленно, и в глазах появляется блеск, видно, что любимая игра перед основным дарит его мысленным способностям дополнительные резервы. Как сладко после невыносимого жара парной шандарахнуться в холод бассейна! Или наоборот.
Этот накал влияет и на Леночку. Она запинается, краснеет, она все чаще оказывается в немом тупике перед его разумными доводами. Она так забавно разгневана (лапочка, крошечка, умница), она готова расплакаться, она ненавидит этот розовый улыбающийся рот, это пошлое монолитное мировоззрение, которое готово извратить, исказить, обесславить любую благородную идею; она готова убить, лишь бы так мерзко не надругивались над святым и над её Копилиным, волоска которого эта "жизнелюбивая" плоть не стоит.
Алексей пытался угомонить, но она уже была не внушаема. Эмоции залили её отчаявшееся сознание. Не доказать и уйти поверженной означало для неё гибель, это был этап, "или-или", назавтра она не смогла бы жить, когда наконец нашла то, что казалось ей по-настоящему высоким и чистым, обретя того, чей мир стал её жизнью и смертью, их будущим, смыслом появления на свет, после всех этих горьких разочарований, ошибок, идейной мути, презрений к себе - она вот сейчас на вершине убежденности и счастья должна поставить под сомнение (что для неё значило последний крах) душу и значение Копилина - да чтобы она вот так вот сдалась, да перед кем, да кем тогда она станет, да чтобы так просто расстаться с жизнью - нет! - никогда!
И тогда она всем своим дрожащим существом в ослепительном озарении прочувствовала это скрытое, этот тайный изъян, то, что ещё не оформилось в ней в понятиях, но было ясно уже без слов, когда она погибала, запинаясь и глупея в своих же глазах от гнева, она вдруг поняла, как она победит этого Веню; она прошла сквозь него молниеносным зарядом и ей, как день, стало ясно, к чему весь этот задор, к чему вся эта монументальная защита безразличных ему на деле философских крепостей.
Она даже привстала на цыпочки, краснея в своем праведном гневе и выпалила неожиданно для всех на какой-то торжествующей ноте:
- Хочешь, я докажу тебе, что ты никто?
Венны глаза вспыхнули и тут же померкли.
- Тебе не идея важна, - звонко сказала она, - у тебя не может быть идей, потому что натура у тебя низкая и вся в тесном ящике! И не воспринимает она ничего, то заставило бы тебя преодолевать её низменность.
Нет, Веня не обиделся. В споре с ним она не раз позволяла себе подобные выпады. Он и не считал их оскорбительными, ведь весь этот спор и игра были для него не более, чем свободное времяпрепровождение, и не самое лучшее к тому же.
Веня потянулся в обшарпанном кресле:
- Рад был бы познакомиться с вещественными доказательствами.
Копилин так и не смог понять, что с ним стряслось в тот момент. То ли после всех этих одуряющих дебатов, из которых, к тому же, он автоматически выключился, то ли после наркотического проникновения в Веню, или же от духоты и предчувствия смены идей, то ли он не захотел понять и допускать в сознание гибельных мыслей или ещё чего-то, - так или иначе, он не уловил тогда скрытого смысла и замешательства в её взгляде и на слова:
- Леш, выйди пожалуйста, я ему сейчас докажу, - кивнул, встал и вышел.
Он минут пятнадцать прохаживался вдоль здания, курил, ни о чем не думал, пока не заметил у обочины новенький "Мерседес". Это был первоклассный импорт, пахнуло заокеанией, и Копилин мигом лишился тревожных предчувствий, отдавшись созерцанию и фантазиям. Он не устоял, чтобы не обойти это блестящее творение несколько раз, разглядывал кресло и надписи на панелях приборов, он видел себя, летящим по улицам Филадельфии, среди каньенов и полей фермеров; мелькали небоскребы, световые рекламы, арки мостов, идеальная гладь асфальта увлекала за горизонт, менялись краски, неизменно было ощущение сбывшейся мечты и полноты грядущего.
...Он не заметил, как появилась Леночка. Она была бледна, красные пятна выступили на лбу и на щеках, но она так и светилась победой и жизнью.
- Я доказала, Леш, - немного устало сказала она, и он все понял.
Словно из тумана проступило Венино лицо, его глаза были бесстрастны и пусты.
- Да? - почему-то спросил Копилин.
- Да, - равнодушно сказал Вениамин, - я действительно оказался скотиной, меня нельзя пускать в лучшее общество, ваши идеалы мне...
Тут он осекся, заметив, что у Копилина неузнаваемо исказилось лицо.
- Я тебя понимаю, Коп, - с неподдельным пониманием продолжил он, - я не думал, что у вас так серьезно. Все произошло как-то стихийно, заданно, что ли. Я вообще ничего не соображал. Не думай, что мне это так приятно и необходимо. Ну и напьюсь я сегодня! Прости, старик!
И сказав "привет", он плавно двинулся прочь. Он уходил, дружественный, беззлобный, символ мужского образа, усредненный лидер и побежденный победитель.
- Постой, - окликнула его Леночка, - так ты не считаешь, что теперь так, как задумывалось?
Ей, бедняжке, нужно было, чтобы Копилин собственноушно познал результат её победы. Веня это понял и сказал все, что она хотела:
- О, Леночка! Я признаю поражение целиком и полностью, - он так сказал, и без того привлекая внимание прохожих, - я свинтус грандиозус, у меня в голове нет ни одной собственной мысли! Это так. Ты была права. Ты а не идея. Я не могу сейчас вываляться вот здесь в пыли у ваших ног, но доживать-то нужно. Удачи вам! Привет, Коп.
И он быстро исчез, шагнув в первый же попавшийся переулок.
- Я тебе сейчас все расскажу, - объявила Леночка.
Не стоит считать, что она ничего не понимала, теперь она чувствовала его боль и, может быть, гораздо сильнее, нежели он сам. У Копилина мелькнула робкая надежда - вдруг ничего не было, с чего он, в конце-концов, взял!
- Ну-у, - шепнул он, чуть разлепив сухие губы.
Она заторопилась:
- Я ему сказала: я - или его убеждения, я - или все самое чистое и будущее в нем. Он ответил - убеждения.
- Ну? - прохрипел Копилин.
- Тогда я расстегнула блузку. Я его предупредила, что если он выберет меня - это мое и его проклятие всем его настоящим и будущим словам, это его признание, что он скотина.
- Ну и? - задохнулся Копилин.
- Он выбрал меня, - с ужасом прошептала Леночка, окунувшись в его непереносимую боль.
Легко можно было представить, как далее развивались события, если ещё учесть, что когда Копилина захлестывала ярость, он боялся самого себя.
Но все последующие несчастья и полусумасшествия Леночки пустяки в сравнении с тем, что однажды Копилин сам ощутил себя на месте Вени, когда собственноручно прощупал стены, дно и потолок своей натуры, и не будь старика Бенедиктыча, не пробить бы ему дыр в этом ящике и не просочиться бы сквозь щели новым, быть может, неограниченным веществом. Есть смысл предупредить, что грядущие страдания Копилина могут восприниматься ещё более комичными, чем нынешние, так что желающим курьезности и забав можно уже сейчас приготовить улыбки, ухмылочки, смешки, бурканье, кряхи, хохот, фырканье и прочие атрибуты веселья.
* * *
Наконец я не выдержал и уступил Зинаиде дом на неопределенное время. Хорошо, что в 1997 году государство сдавало желающим комнаты приличного типа. Я обзавелся раскладушкой и, почувствовав себя в безопасности, два дня отводил душу, но на третий день меня стал преследовать Зинаидин смех. И тогда я вновь шел в свой дом, дабы посмотреть, что там творится. Я не знаю, что со мной сделалось. Зинаида, как огромный камень, легла на моем пути. Я топтался перед ним и погибал.
"Что толкает её на поиск истины?" - задавал я себе мучительнейший вопрос, ибо я видел и знал, что ничего на этом свете не появляется без причин или зря.
Чем дальше и больше она писала, тем туманнее делалось у меня в голове. Я слушал новые главки романа и болезненно вздрагивал на каждом предложении в тупом переживании, что чего-то недопонимаю, что дело идет к истине, а я все больше слепну и глохну. Я комплексовал, чувствуя себя умственно неполноценным. В каждом персонаже "Истины" я начинал видеть гигантский аллегорический смысл, но чаще, словно выпадая из бытия, засыпал и тогда слышал унизительно-разоблачительную иронию Зинаиды:
- Вы, кажется, опять уснули, мущ-щина Веефомит. Слабоват у вас ум.
У меня началась нервная болезнь. Где-то совсем близко, рядом, продолжалась удивительная жизнь, полная перемен и открытий. Калужане, как всегда, испытывали небывалый подъем, ходили слухи, что наступит абсолютный мир, что вот-вот разоблачат последнего заевшегося паразита-начальника, и, наконец, каждому можно будет обрести покой, избавившись от страха быть подвергнутым шпыняниям и рычаниям. Открывалась и дальнейшая перспектива: передвигайся, куда хочешь, раскрывайся тем, что есть, развивайся поэтически, гармонически, атлетически. Действительно, времена невиданные наступали. Калужане и сама Зинаида говорили, что теперь критиковать-то нечего.
А я вот мучился Зинаидой, совсем забросил философию, космологию и космогонию. На звезды забывал смотреть. От слова "истина" у меня сводило скулы и урчало в животе. Но это что! Вскоре мелкая, отвратительная дрожь забегала насекомым под волосы на голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60