Бросит и, не дыша, следит, как книга, не долетая, исчезает во мраке, распушив листы. И тогда под призывы с той стороны, - "давай еще!" - он с новой энергией и надеждой швыряет книгу, а толпа скандирует: "ценность - сто рублей, давай, бросай скорее!" Наконец у него остается одна, последняя книга. Ужас охватывает Леонида Павловича при мысли, что и она не долетит. Тогда он как-то радостно и приподнято постигает, что прыгни он сам с книгой, расстояние окажется не таким большим и пропасть будет преодолена. Воодушевленный Леонид Павлович разбегается и под восторженный визг прыгает, оттолкнувшись от края что есть силы. Он летит над пропастью, зажмурив глаза, подогнув ноги, ожидая тверди, и его сознание плавится в непонимании: летит ли он в глубину пропасти, в объятия ли мастеров камер хранения или же куда-то далеко ввысь. Так он и просыпается зажмуренный, с подогнутыми ногами, с побелевшими пальцами, прижимающими к груди несуществующую книгу.
Он просыпается в испуге, с остатками ощущения гибельного восторга, а над ним склоняется Нематод.
- Окно, Леонид Павлович, не закрыли, а сегодня ничью всего двенадцать градусов. Кончилось лето.
- Пора собирать чемоданы! - весело кричит Сердобуев.
Когда садились в такси, из дверей санатория вышли "мужики" Нематода, те двое, что почитали его как физика. Но к удивлению Строева, они не попрощались. Насупленные прошли мимо, с каким-то смешанным чувством взглянув на Леонида Павловича, на Марка Ивановича и вовсе не смотрели.
- Ну, поехали! - крикнул Нематод и плюхнулся на заднее сиденье.
Машина плавно мчалась в сторону аэропорта. Сердобуев посапывал, Леонид Павлович недоумевал, а Нематод явно ждал вопроса. И Строев спросил:
- Что твои мужики, взбесились, что ли?
Играть в карты - это не людьми командовать, Леонид Павлович!
Он выпалил эту заготовленную фразу и расхохотался на весь салон.
- Распотрошил все-таки, - недовольно буркнул посвященный Сердобуев.
- Человек тогда только человек, Федя, когда умеет так же достойно вставать после проигрыша, как он достойно садился за игру, - назидательно сказал Нематод и мило подмигнул Строеву в зеркальце.
- Граждане города не должны обижать ближних, пробурчал Сердобуев.
- Что ты, Феденька, деньги это же не главное, ты сам так писал в своих стихах, - веселился Марк Иванович.
"Шулер! Самый настоящий шулер. Интересно, сколько он с них содрал?" гадал Леонид Павлович.
И под воздействием дороги, которая всегда пробуждала в нем великолепные мысли, родился смутный замысел романа под монолитным названием "Обман", где вся жизнь, привычные нормы и законы, любви и беды, наслаждения и огорчения и само существование планеты и человеческого "я" - есть виртуознейший и мудрейший Обман.
Так они и доехали до аэропорта, где в суете регистраций и посадок мысли об обмане развеялись, как дым.
* * *
- Зинаида ставит в план романа: "Проблема рождаемости. Массы. Одна из первопричин зла, етс. Проводить красной, но ненавязчивой мыслью." - "Славы хочет, а сам того не ведает." - Кухонная деревянная доска со временем становится неровной. Потереть её наждачной бумагой - и она снова станет гладкой. - Есть привязанности и поступки, которые человек не раскрывает, так молчаливо и уносит с собой. - Энергия - это действие, - ул. Ленина-94, к. 11. - навстречу ушедшему.
* * *
Радж Кузьмич предчувствовал. Он вообще много чего предрекал. Что, например, придет дядя-милиционер и начнет распекать: что это ты, мой хороший, бугай-разбугай, болтаешься между небом и землей, вклад свой естественный не вносишь, кормят тя, понимаешь, улицы для тебя асфальтом залили, все на тебя горбатятся, только и думают, как тебе угодить, а ты паразитируешь. Что же ты так, драгоценный?
И мало в каком другом месте смог бы предчувствовать Радж так фантастично и верно. Какое дело, скажем, свободному предпринимателю до Раджика? Кому он там нужен? Счастливец Радж, он бы и рад за такую отеческую заботу благодарно поведать миру о дяде-милиционере, но как поведаешь, если его даже последний полицейский не поймет. Это все равно, если бы удрученный судьбой таракан подполз к бегемоту и стал ему объяснять, что чудится, будто сегодня ему за батарею ужасный порошок подсыплют, который дустом называется. И не ошибается прозорливый таракан в своих предчувствиях, а бегемот лишь плечами от недоумения пожмет, если, конечно, не лень будет шевелиться.
И, наконец, нужно признать, что нет всеохватывающих проблем. Все локальные. Скажем, сделал бы Кузьма Бенедиктович из своей частной истории с побирательством шекспировскую трагедию, так сегодня бы на неё начхали: подумаешь, с шляпой сидит на улице человек. Когда это было и чего только не бывало! Все к лучшему. Сиди со своей шляпой хоть до обморока. Это тебе, понимаешь, не ревность Отелло и не безобидность Дездемоны. Это не оплеванный своими детьми сумасшедший Лир и не гадающий о жизни и смерти принц. Все эти предчувствия и заботливые милиционеры - частный случай. Временная необходимость времени, как сказали бы знающие люди. Не то нужно предрекать, совсем не то, на лучшее настраиваться. А если и придет милиционер, пусть скажет ему Радж, что тоже будет асфальтом улицы заливать, опомнится в конце жизни и хоть всю землю в сад превратит, благо, что она такая вот несовершенная - тут, понимаешь, пески, здесь льды, а вон там деревья. Везде будут деревья, раз такой ландшафт глаз радует!
Нет, нету совсем мировых проблем. Если и загаживают водоемы, то ведь где-то хотя бы один человек их очищает, и разве это не пример для подражания? А потом, есть же и бактерии и всякий другой паразитизм, он мигом расплодится и накинется эти загрязнения перерабатывать, отложения формировать, а отложения, как теперь уже всем известно, наши жизненные ресурсы: черное золото, газофикация, удобрения... Так что нечего Раджику жаловаться милиционеру, что у него наследственность плохая, что закручивают ему мозги разные папины технические идеи, что нет у него времени хлеб зарабатывать, а есть время кое-как мозгами пораскинуть, у папы хлеб взять да еле успеть его съесть. И предчувствует Радж, что может ответить милиционер: ну мы-то, положим, тебе нужны, а ты на кой по свету ошиваешься? Ни Гамлет, ни Отелло, ни Лир, в чем тут явление симбиоза, взаимно-необходимого существования? Вот ведь как спросит современный милиционер: какая, мол, лично мне от тебя польза; я тебя от нарушителей порядка предохраняю, ну а ты, а ты, уважаемый Радж Кузьмич?
- А я, а я! - предчувствуя грандиозный исход, закричит Радж, изобрету великолепную машину, которая будет людей красивыми делать, фигуру и носы им до гармонии доводить. Вот и подарок вашим детям!
И холодно ответит ему милиционер, что дети у него нормальные и носы у них что надо, и что прежде лучше бы самим изобретателям зубы хотя бы вставить, и устраивайся-ка, гражданин Раджик, как положено, нечего другим дурной пример подавать, молодежь лихорадить, а в противном случае за этот набивший оскомину паразитизм, что происходит от двух греческих слов "около" и "пища" или, если вам это приятнее, за проявлением чуждого обществу явления комменсализма, то есть нахлебничества, будем вынуждены обеспечить вас инвентарем и объемом работ, прямо пропорциональных размерам вашего потребленчества и количеству восторга от радости пребывания на планете земля в образе человека.
Вот тут-то, предвосхищает события Радж, он разволнуется, разнервничается и ляпнет невпопад: "Да пойми, старик, может быть, ты ещё попользоваться моей машиной!"
И услышит в ответ гордое и достойное:
- Пап-ра-шу не тыкать!
На том и кончится диалог. Ибо дядя-милиционер совершенно естественно не считает себя в чем-то несовершенным.
Ну какая польза от этих предвидений! Тем более, что события подобного рода случаются не часто. Потому что такие, как Раджик, представляют собой частное явление, отходящее в унылое прошлое, а милиционеры становятся все совершеннее и образованнее и всего-то их по десятку на каждый город (и то для порядка). И нечего об этих шальных предчувствиях тарахтеть на бумаге, окрашивая действительность в тоскливые и бренные тона.
* * *
Тогда они только-только начинали жить вместе. Копилин принял бурные чувства Леночки, её натуру, которая после насильственного подавления интереса к жизни и под влиянием копилинских песенных контрастов вновь загорелась к решению всех, абсолютно всех социальных проблем. На словах, конечно.
Но был один случай, когда слова не разошлись с делом. И не стоило бы вспоминать, если бы это происшествие не поставило Копилина с головы на ноги. Долгое время он пытался забыть этот случай, извлекая его из памяти, а когда ощутил в себе нечто, когда принял все таковым, как оно есть, решил пройти через это испытание стоически.
Вот как было дело.
Копилин зарабатывал на хлеб в ансамблишке, что шпарил по вечерам в молодежном кафе. Давно он помышлял уйти из творческого коллектива, имеющего самый низкопробный репертуар на всю столицу. Да и что-то нехорошее все-таки предчувствовал.
В группе-труппе был парень - Веня-солист. Имел Веня розовую внешность. Жизнелюбие и уверенность в том, что он является венцом природы, струились из каждой клеточки здоровой вениной кожи. О том же повествовали его плавные, вкрадчивые движения, его тянучая пластилиновая мимика, его округлый, расползающийся тон. Казалось, чуть прикоснись к телу Вени чем-нибудь острым, и он затрещит, как аппетитный спелый арбуз. Веня пленил женщин!
Наверное, от него исходил какой-то дурман; он был великолепно сложен и учтив. Он излучал обещание наслаждений, щедрости чувств и порядочности последствий. И действительно, ни одна из женщин не предъявляла ему претензий.
Веня жил под солнцем. Он был здоров и надежен, не брал в долг, понимал толк в мужской дружбе и уважал Копилина за любовь к гитаре.
Так бы они и расстались, забыв друг о друге, если бы не Леночка. Она приходила в кафе и общалась со всеми ансамблистами запросто. Тогда ещё Копилин до конца не определился с ней. Ну влюблен, и даже хорошо и как-то увереннее себя почувствовал, и она не похожа на других, но впереди целая жизнь и, черт знает, что ещё будет.
Хотя постепенно приходило понимание, что лучшего ждать не стоит, очень уж подходила она Копилину и верила в него, как никто, и готова была пойти за ним хоть в Америку. Да и о магазинах можно было забыть. Казало ему, что она не будет ему в тягость, разве что три её опрометчивых раза (Леночка утаила ещё четыре) будут мучить, но Копилин уже прочитал классиков и рад был пострадать, ему мало было неустроенности, скитаний, ненависти к очередям, ему хотелось переломить себя и через три леночкиных раза (а он подозревал, что три - это не все), он желал победить этот жалкий инстинкт ревности.
Он выстоял пять месяцев, хотя чуть не сошел с ума, когда через третьих лиц дознался о двух нелепостях. И он бы выпрямился, не подкосился, если бы не Веня, этот чудесный человеческий экземпляр, не стал восьмым леночкиным разом (и шестым на счету у Копилина). И с той поры Леночка стала нормальной, а Копилин, вот странность, больным. Наверное, он все-таки по-настоящему влюблен в Леночку, если каждый день проходит для него в скрытых терзаниях.
Леночка спорила. Она всегда спорила и умела доказать. Тогда её душа горела революционными преобразованиями России, возвращениям к начальным идеям устройства общества. Тем же бредил Алексей. Это он подавал ей идеи, и она их развивала с удвоенной страстностью. За эти идеалы она с наслаждением сгорела бы на медленном огне. Он радовался находке человека, который понимает его с полуслова. Человек-Леночка всюду затевала разговоры, что всюду все не так, "будила спящее сознание масс", распинала "продажное лицемерие", "извращенный бюрократизм", доказывала на фактах и цитатах, что было так, а сейчас так, и нужно осуществлять так, "как было задумано".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Он просыпается в испуге, с остатками ощущения гибельного восторга, а над ним склоняется Нематод.
- Окно, Леонид Павлович, не закрыли, а сегодня ничью всего двенадцать градусов. Кончилось лето.
- Пора собирать чемоданы! - весело кричит Сердобуев.
Когда садились в такси, из дверей санатория вышли "мужики" Нематода, те двое, что почитали его как физика. Но к удивлению Строева, они не попрощались. Насупленные прошли мимо, с каким-то смешанным чувством взглянув на Леонида Павловича, на Марка Ивановича и вовсе не смотрели.
- Ну, поехали! - крикнул Нематод и плюхнулся на заднее сиденье.
Машина плавно мчалась в сторону аэропорта. Сердобуев посапывал, Леонид Павлович недоумевал, а Нематод явно ждал вопроса. И Строев спросил:
- Что твои мужики, взбесились, что ли?
Играть в карты - это не людьми командовать, Леонид Павлович!
Он выпалил эту заготовленную фразу и расхохотался на весь салон.
- Распотрошил все-таки, - недовольно буркнул посвященный Сердобуев.
- Человек тогда только человек, Федя, когда умеет так же достойно вставать после проигрыша, как он достойно садился за игру, - назидательно сказал Нематод и мило подмигнул Строеву в зеркальце.
- Граждане города не должны обижать ближних, пробурчал Сердобуев.
- Что ты, Феденька, деньги это же не главное, ты сам так писал в своих стихах, - веселился Марк Иванович.
"Шулер! Самый настоящий шулер. Интересно, сколько он с них содрал?" гадал Леонид Павлович.
И под воздействием дороги, которая всегда пробуждала в нем великолепные мысли, родился смутный замысел романа под монолитным названием "Обман", где вся жизнь, привычные нормы и законы, любви и беды, наслаждения и огорчения и само существование планеты и человеческого "я" - есть виртуознейший и мудрейший Обман.
Так они и доехали до аэропорта, где в суете регистраций и посадок мысли об обмане развеялись, как дым.
* * *
- Зинаида ставит в план романа: "Проблема рождаемости. Массы. Одна из первопричин зла, етс. Проводить красной, но ненавязчивой мыслью." - "Славы хочет, а сам того не ведает." - Кухонная деревянная доска со временем становится неровной. Потереть её наждачной бумагой - и она снова станет гладкой. - Есть привязанности и поступки, которые человек не раскрывает, так молчаливо и уносит с собой. - Энергия - это действие, - ул. Ленина-94, к. 11. - навстречу ушедшему.
* * *
Радж Кузьмич предчувствовал. Он вообще много чего предрекал. Что, например, придет дядя-милиционер и начнет распекать: что это ты, мой хороший, бугай-разбугай, болтаешься между небом и землей, вклад свой естественный не вносишь, кормят тя, понимаешь, улицы для тебя асфальтом залили, все на тебя горбатятся, только и думают, как тебе угодить, а ты паразитируешь. Что же ты так, драгоценный?
И мало в каком другом месте смог бы предчувствовать Радж так фантастично и верно. Какое дело, скажем, свободному предпринимателю до Раджика? Кому он там нужен? Счастливец Радж, он бы и рад за такую отеческую заботу благодарно поведать миру о дяде-милиционере, но как поведаешь, если его даже последний полицейский не поймет. Это все равно, если бы удрученный судьбой таракан подполз к бегемоту и стал ему объяснять, что чудится, будто сегодня ему за батарею ужасный порошок подсыплют, который дустом называется. И не ошибается прозорливый таракан в своих предчувствиях, а бегемот лишь плечами от недоумения пожмет, если, конечно, не лень будет шевелиться.
И, наконец, нужно признать, что нет всеохватывающих проблем. Все локальные. Скажем, сделал бы Кузьма Бенедиктович из своей частной истории с побирательством шекспировскую трагедию, так сегодня бы на неё начхали: подумаешь, с шляпой сидит на улице человек. Когда это было и чего только не бывало! Все к лучшему. Сиди со своей шляпой хоть до обморока. Это тебе, понимаешь, не ревность Отелло и не безобидность Дездемоны. Это не оплеванный своими детьми сумасшедший Лир и не гадающий о жизни и смерти принц. Все эти предчувствия и заботливые милиционеры - частный случай. Временная необходимость времени, как сказали бы знающие люди. Не то нужно предрекать, совсем не то, на лучшее настраиваться. А если и придет милиционер, пусть скажет ему Радж, что тоже будет асфальтом улицы заливать, опомнится в конце жизни и хоть всю землю в сад превратит, благо, что она такая вот несовершенная - тут, понимаешь, пески, здесь льды, а вон там деревья. Везде будут деревья, раз такой ландшафт глаз радует!
Нет, нету совсем мировых проблем. Если и загаживают водоемы, то ведь где-то хотя бы один человек их очищает, и разве это не пример для подражания? А потом, есть же и бактерии и всякий другой паразитизм, он мигом расплодится и накинется эти загрязнения перерабатывать, отложения формировать, а отложения, как теперь уже всем известно, наши жизненные ресурсы: черное золото, газофикация, удобрения... Так что нечего Раджику жаловаться милиционеру, что у него наследственность плохая, что закручивают ему мозги разные папины технические идеи, что нет у него времени хлеб зарабатывать, а есть время кое-как мозгами пораскинуть, у папы хлеб взять да еле успеть его съесть. И предчувствует Радж, что может ответить милиционер: ну мы-то, положим, тебе нужны, а ты на кой по свету ошиваешься? Ни Гамлет, ни Отелло, ни Лир, в чем тут явление симбиоза, взаимно-необходимого существования? Вот ведь как спросит современный милиционер: какая, мол, лично мне от тебя польза; я тебя от нарушителей порядка предохраняю, ну а ты, а ты, уважаемый Радж Кузьмич?
- А я, а я! - предчувствуя грандиозный исход, закричит Радж, изобрету великолепную машину, которая будет людей красивыми делать, фигуру и носы им до гармонии доводить. Вот и подарок вашим детям!
И холодно ответит ему милиционер, что дети у него нормальные и носы у них что надо, и что прежде лучше бы самим изобретателям зубы хотя бы вставить, и устраивайся-ка, гражданин Раджик, как положено, нечего другим дурной пример подавать, молодежь лихорадить, а в противном случае за этот набивший оскомину паразитизм, что происходит от двух греческих слов "около" и "пища" или, если вам это приятнее, за проявлением чуждого обществу явления комменсализма, то есть нахлебничества, будем вынуждены обеспечить вас инвентарем и объемом работ, прямо пропорциональных размерам вашего потребленчества и количеству восторга от радости пребывания на планете земля в образе человека.
Вот тут-то, предвосхищает события Радж, он разволнуется, разнервничается и ляпнет невпопад: "Да пойми, старик, может быть, ты ещё попользоваться моей машиной!"
И услышит в ответ гордое и достойное:
- Пап-ра-шу не тыкать!
На том и кончится диалог. Ибо дядя-милиционер совершенно естественно не считает себя в чем-то несовершенным.
Ну какая польза от этих предвидений! Тем более, что события подобного рода случаются не часто. Потому что такие, как Раджик, представляют собой частное явление, отходящее в унылое прошлое, а милиционеры становятся все совершеннее и образованнее и всего-то их по десятку на каждый город (и то для порядка). И нечего об этих шальных предчувствиях тарахтеть на бумаге, окрашивая действительность в тоскливые и бренные тона.
* * *
Тогда они только-только начинали жить вместе. Копилин принял бурные чувства Леночки, её натуру, которая после насильственного подавления интереса к жизни и под влиянием копилинских песенных контрастов вновь загорелась к решению всех, абсолютно всех социальных проблем. На словах, конечно.
Но был один случай, когда слова не разошлись с делом. И не стоило бы вспоминать, если бы это происшествие не поставило Копилина с головы на ноги. Долгое время он пытался забыть этот случай, извлекая его из памяти, а когда ощутил в себе нечто, когда принял все таковым, как оно есть, решил пройти через это испытание стоически.
Вот как было дело.
Копилин зарабатывал на хлеб в ансамблишке, что шпарил по вечерам в молодежном кафе. Давно он помышлял уйти из творческого коллектива, имеющего самый низкопробный репертуар на всю столицу. Да и что-то нехорошее все-таки предчувствовал.
В группе-труппе был парень - Веня-солист. Имел Веня розовую внешность. Жизнелюбие и уверенность в том, что он является венцом природы, струились из каждой клеточки здоровой вениной кожи. О том же повествовали его плавные, вкрадчивые движения, его тянучая пластилиновая мимика, его округлый, расползающийся тон. Казалось, чуть прикоснись к телу Вени чем-нибудь острым, и он затрещит, как аппетитный спелый арбуз. Веня пленил женщин!
Наверное, от него исходил какой-то дурман; он был великолепно сложен и учтив. Он излучал обещание наслаждений, щедрости чувств и порядочности последствий. И действительно, ни одна из женщин не предъявляла ему претензий.
Веня жил под солнцем. Он был здоров и надежен, не брал в долг, понимал толк в мужской дружбе и уважал Копилина за любовь к гитаре.
Так бы они и расстались, забыв друг о друге, если бы не Леночка. Она приходила в кафе и общалась со всеми ансамблистами запросто. Тогда ещё Копилин до конца не определился с ней. Ну влюблен, и даже хорошо и как-то увереннее себя почувствовал, и она не похожа на других, но впереди целая жизнь и, черт знает, что ещё будет.
Хотя постепенно приходило понимание, что лучшего ждать не стоит, очень уж подходила она Копилину и верила в него, как никто, и готова была пойти за ним хоть в Америку. Да и о магазинах можно было забыть. Казало ему, что она не будет ему в тягость, разве что три её опрометчивых раза (Леночка утаила ещё четыре) будут мучить, но Копилин уже прочитал классиков и рад был пострадать, ему мало было неустроенности, скитаний, ненависти к очередям, ему хотелось переломить себя и через три леночкиных раза (а он подозревал, что три - это не все), он желал победить этот жалкий инстинкт ревности.
Он выстоял пять месяцев, хотя чуть не сошел с ума, когда через третьих лиц дознался о двух нелепостях. И он бы выпрямился, не подкосился, если бы не Веня, этот чудесный человеческий экземпляр, не стал восьмым леночкиным разом (и шестым на счету у Копилина). И с той поры Леночка стала нормальной, а Копилин, вот странность, больным. Наверное, он все-таки по-настоящему влюблен в Леночку, если каждый день проходит для него в скрытых терзаниях.
Леночка спорила. Она всегда спорила и умела доказать. Тогда её душа горела революционными преобразованиями России, возвращениям к начальным идеям устройства общества. Тем же бредил Алексей. Это он подавал ей идеи, и она их развивала с удвоенной страстностью. За эти идеалы она с наслаждением сгорела бы на медленном огне. Он радовался находке человека, который понимает его с полуслова. Человек-Леночка всюду затевала разговоры, что всюду все не так, "будила спящее сознание масс", распинала "продажное лицемерие", "извращенный бюрократизм", доказывала на фактах и цитатах, что было так, а сейчас так, и нужно осуществлять так, "как было задумано".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60