Белый световой диск этих фонарей обладал, должно быть, силой удара, потому
что головы отшатывались при его приближении так, будто над ними заносили
кулак.
Военная полиция использовала бомбежки для выявления тех, кто подлежал
тотальной мобилизации, - юнцов и стариков.
Обходить бомбоубежище проще, чем устраивать облавы в домах и на
улицах. Не так хлопотно, и безопаснее работать в укрытии, не спеша, не
опасаясь бомбежек.
Они выявляли здесь также и психически травмированных. Их увозили в
"лечебницы" и делали им там укол цианистого калия в сердце - в порядке
чистки расы от неполноценных экземпляров.
Гестаповцы - грубияны. Чины военной полиции вели себя более
благовоспитанно - обнаруженных "дезертиров" угощали сигаретами. А у тех,
кто был в ботинках, разрезали шнурки, чтобы будущие защитники рейха не
вздумали удрать, когда их поведут на сборный пункт.
Никто не кричал, не стонал, не метался, когда слышался грохот обвала.
Люди боялись, чтобы их не заподозрили в психической неполноценности.
Матери ниже склонялись над детьми, инстинктивно стремясь защитить их своим
телом. Лежали, сидели, стояли неподвижно, молча, словно заключенные в
камере после приговора.
До сих пор Вайсом владело жгучее чувство ненависти к гитлеровцам
только за свой народ. Но сейчас ему хотелось мстить им и за этих немцев,
за этих вот людей, приговоренных к бомбовой казни.
Вайс знал, что подачками из военной добычи гитлеровцы приобщили
многих немцев к соучастию в своих преступлениях. Они отдавали им в рабство
женщин и девушек, пригнанных из оккупированных территорий. Создали
изобилие жратвы, грабя людей в захваченных землях и обрекая их на голод.
Почти три миллиона человек, вывезенных из стран Европы, как рабы работали
на немцев. Они строили им дома, дороги, пахали и сеяли.
Но за все эти блага, полученные от властителей Третьей империи,
приходилось расплачиваться наличными: не пфеннигами, а отцами, мужьями,
сыновьями, одетыми в мундиры цвета пфеннигов. Таков был товарооборот
рейха.
Иоганн видел, понимал: прекратить страдания немецкого народа могло
только одно - подвиг Советской Армии, сокрушительный удар, который
повергнет ниц и растопчет фашизм, как уползающую гадину, чьи скользкие
петли обвили тело Германии и продолжают душить лучших ее сыновей в
застенках гестапо.
Что мог сделать здесь Вайс? Единственное, что он мог себе позволить,
- это приказать чинам военной полиции немедленно покинуть бомбоубежище. Он
велел им патрулировать улицу, чкобы для выявления вражеских сигнальщиков.
Он выгнал их наружу и сам последовал за ними. Обернувшись, Вайс
заметил, как отобранные "тотальники" провожают его изумленными и
обрадованными взглядами людей, приговоренных к казни и вдруг получивших
помилование.
Первый эшелон бомбардировщиков разгрузился. Разрушенные фугасками
дома бесшумно пылали - термитные бомбы подожгли их.
Этот метод бомбометания - смесь фугасок с зажигалками - союзники
называли "коктейлем".
Вайс вышел на улицу, которой не было, - развалины ее пылали, словно
вытекшая из-под земли лава. Он шел по асфальту, усыпанному осколками
стекла, как по раздробленному льду.
Огромные жилые здания лежали каменной грудой, будто обвалился
скалистый берег и рухнул на отмель.
Остроконечными утесами торчали уцелевшие стены. На каменном дымящемся
оползне, возвышавшемся невдалеке, Вайс увидел полуголых скелетообразных
людей - они пробивали траншею в развалинах, подобную тем, которые
прокладывают археологи во время раскопок древнего города.
- Дмитрий Иваныч! - услышал Вайс спокойный хрипловатый голос. -
Подбрось пятерых: нащупали местечко, где перекрытие ловчее пробивать.
Пять человек вылезли из траншеи и, согбенные под тяжестью ломов,
стали карабкаться по обломкам.
Тела и одежда в известковой и кирпичной пыли. Ноги тонкие, как у
болотных птиц, животы впавшие. Но на торсах и руках, как на муляжах для
обучения медиков, обозначились мышцы.
Потом Вайс увидел, что такие же изможденные люди приподняли тяжелую
двутавровую металлическую балку, и казалось ему - он слышит сквозь дребезг
металла, как скрипят мышцы этих людей, совершающих нечеловеческое усилие.
Им самим надо было, верно, уподобиться по стойкости железу.
Здесь, спасая жителей, погребенных в подвалах бомбоубежищ, работали
военнопленные.
Вокруг стояли эсэсовцы в касках, держа на поводке черных овчарок; псы
дрожали и прижимались к ногам своих стражей: их пугало пламя и грохот
отдаленных взрывов.
Эсэсовцы заняли посты в развороченных бомбовых воронках или в укрытии
рядом с гигантскими глыбами развалин. Видно по всему, их не столько
беспокоило, что кое-кто из военнопленных может убежать, сколько опасность
нового налета.
Сформированные из немецкого населения спасательные команды работали
только после отбоя воздушной тревоги. Военнопленных гоняли и тогда, когда
район подвергался бомбежке.
Стуча ломами, люди пробивали перекрытие. Руки и ноги их были обмотаны
тряпьем, на телах - кровавые подтеки от ранений, причиненных кусками
арматурного железа или острыми краями камня. Но вот странно - на их
усохших, со старческими морщинами лицах не замечалось и тени
подавленности. Они бодро покрикивали друг на друга, состязаясь в ловкости
и сноровке. Казалось, они преисполнены сознанием важности своего дела,
того, что сейчас они здесь - самые главные.
Вайсу горько и радостно было слушать русский говор, наблюдать, как
подчеркнуто уважительно они называют друг друга по имени-отчеству, с каким
вкусом произносят слова из области строительной технологии, советуются,
вырабатывая наиболее целесообразный план проходки к подвалу бомбоубежища.
Полуголые, тощие, они выглядели так же, как, верно, выглядели рабы в
древнем Египте, сооружавшие пирамиды; почти столь же примитивны были и
орудия труда. Только труд их был еще более тяжел и опасен.
- Ура! - раздался атакующий возглас. - Ура, ребята, взяли! - Огромная
глыба, свергнутая с вершины развалин, кувыркаясь, покатилась вниз.
Вайс еле успел отскочить. Он понял: делая сверхчеловеческое усилие,
чтобы свалить глыбу, эти люди еще старались свалить ее так, чтобы зашибить
глазеющего на них снизу немецкого офицера.
Они расхохотались, когда Вайс пугливо шарахнулся в сторону.
Кто-то из них крикнул:
- Что, говнюк, задрыгал ногами? Научился уже от нас бегать! - И
добавил такое соленое словцо, какого Вайс давно уже не слышал.
К Иоганну подошел охранник и, извинившись перед господином офицером,
посоветовал отойти несколько в сторону.
- Работают как дьяволы, - сказал он Вайсу, - и при этом не воруют,
даже кольца с мертвых не снимают. И если что берут, то только еду. Хлеб,
по-русски. Наверное, они сошли с ума в лагерях. Если бы были нормальные,
брали. Кольца можно было бы легко спрятать: обыскиваем мы их только
поверхностно.
- Эй, гнида! - закричал охраннику, повидимому, старший из
заключенных. - Гебен зи мир! Битте ди лантерн!
Охранник отстегнул повешенный за ременную петлю на пуговице
электрический фонарик и, прежде чем подать его заключенному, сообщил
Вайсу:
- О, уже пробили штольню!.. - И пообещал с улыбкой: - Сейчас будет
очень интересно смотреть, как они вытаскивают людей.
Через некоторое время заключенные выстроились возле пробитого в
перекрытии отверстия и стали передавать из рук в руки раненых. Последние в
этой цепочке относили раненых на асфальт и осторожно укладывали в ряд.
Позже всех из завала выбрались немцы, не получившие повреждений.
Среди них был пожилой человек. Он бросился к охраннику и, показывая на
сутулого военнопленного, заорал:
- Этот позволил себе толкнуть меня кулаком в грудь! Вот мой партийный
значок. Я приказываю немедленно проучить наглеца здесь же, на месте! Дайте
мне пистолет, я сам...
Подошел старшина военнопленных. Высокий, седоватый, со строгим
выражением интеллигентного лица. Спросил охранника понемецки:
- Что случилось?
Охранник сказал:
- Этот ваш ударил в бомбоубежище господина советника.
Старший повернулся к сутулому заключенному:
- Василий Игнатович, это правда?
Сутулый сказал угрюмо:
- Сначала раненых, потом детей, женщин. А он, - кивнул на советника,
- всех расталкивал, хотел вылезти первым. Ну, я его и призвал к порядку.
Верно, стукнул.
- Вы нарушали правила, - попытался объяснить советнику старший, -
полагается сначала раненых, потом...
- Я сам есть главный в этом доме! - закричал советник. - Пускай
русские свиньи не учат меня правилам! - И попытался вытащить пистолет из
кобуры охранника.
Вайс шагнул к советнику:
- Ваши документы.
Советник с довольной улыбкой достал бумажник, вынул удостоверение.
Вайс, не раскрывая, положил его в карман, сказал коротко:
- Районное отделение гестапо решит, вернуть вам его или нет.
- Но почему, господин офицер?
- Вы пытались в моем присутствии обезоружить сотрудника охраны. И
понесете за это достойное наказание. - Обернувшись к охраннику, бросил
презрительно: - И вы тоже хороши: у вас отнимали оружие, а вы держали себя
при этом как трус! - Записал номер охранника, приказал: - Отведите
задержанного и доложите о его преступных действиях. Всё!
И Вайс ушел бы, если бы в это время к развалинам не подкатила машина
и из нее не выскочил Зубов. Костюм его был покрыт крипичной пылью.
Старшина военнопленных вытянулся перед Зубовым и доложил понемецки:
- Проходит пробит, жители дома вынесены из бомбоубежища на
поверхность.
- Что с домом сто двадцать три? - спросил Зубов.
- Нужна взрывчатка.
- Для чего?
- Люди работают, - хмуро сказал старший, - но стена вот-вот рухнет, и
тогда все погибнут.
- Вы же знаете, я не имею права давать взрывчатку военнопленным, -
сказал Зубов.
Старший пожал плечами:
- Ну что ж, тогда погибнут и ваши и наши.
- Пойдем посмотрим, - и Зубов небрежно махнул перчаткой двум
сопровождавшим его солдатам.
Вайс решил остаться. Он только перешел на другую сторону улицы и не
торопясь последовал за Зубовым и старшиной. Высоченная стена плоской
громадой возвышалась над развалинами. Зубов и старшина стояли у ее
подножия и о чем-то совещались.
- Сережа! - вдруг закричал старшина. - Сережа!
От группы военнопленных отделился худенький юноша и подошел к
старшему.
Потом Вайс увидел, как этот юноша с ловкостью скалолаза стал
карабкаться по обломанному краю стены. Он был опоясан проводом, который
сматывался с металлической катушки по мере того, как юноша поднимался.
Добравшись до вершины стены, он уселся на ней, проводом втянул
пеньковый канат и обвязал его между проемами двух окон. Он втягивал канаты
и обвязывал их то вокруг балок, то между проемов. Закончив, он хотел на
канате спуститься на землю, но старшина крикнул:
- Не смей, запрещаю!
Юноша послушно спустился по краю стены.
Потом военнопленные взялись за канаты и, по команде старшины, стали
враз дергать их.
Стена пошатнулась и рухнула. Грохот, клубы пыли.
Широко шагая, шел от места падения стены Зубов, лицо его было
озлоблено, губы сжаты.
Остановившись, он стал отряхивать с себя пыль.
Вайс подошел к нему.
Зубов, выпрямившись, едва взглянув на Вайса, сказал:
- Одного все-таки раздавило. - Сокрушенно махнул рукой и, вдруг
опомнившись, изумленно воскликнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177